Читаем без скачивания О, Иерусалим! - Ларри Коллинз

Лишь предусмотрительность Дова Иосефа, позаботившегося о том, чтобы загодя опечатать резервуары с водой, спасла город от катастрофы. Запасы, накопленные в резервуарах, составляли теперь сто пятнадцать тысяч кубометров воды. При крайне экономном пользовании этого количества должно было хватить на 115 дней. Цви Лейбович, специалист по вопросам водоснабжения при штабе Дова Иосефа, определил этот рацион, проводя опыты на себе и своей жене. Запершись дома, они постепенно сократили потребление воды до минимально допустимого в условиях иерусалимской жары уровня — примерно восьми литров в день на человека. Запасы в резервуарах позволяли расходовать каждому жителю по шестнадцати литров воды в день. Этого количества должно было хватить для приготовления пищи, стирки, мытья посуды и исправной работы канализации.

Считая, что лучший способ избежать паники — посылать воду к людям, а не людей к воде, Лейбович собрал добровольцев для раздачи драгоценной жидкости. И однажды в еврейских кварталах появились цистерны на колесах. Каждой семье был выдан трехдневный рацион воды. Вскоре раздача воды стала постоянной частью быта. В течение последующих недель в жару и под арабским обстрелом иерусалимские домохозяйки терпеливо ждали с бидонами и чайниками появления ослика-водовоза. К счастью, Иерусалим — это Иерусалим, и Святой город не мог обойтись без чуда. Весной выпали особенно обильные дожди, и повсюду стала расти трава под названием "хубейза" — сочная и богатая витаминами. Буквально перед самым уходом англичан (а в это время дождей в Иерусалиме обычно не бывает) снова хлынул проливной дождь, который, ко всеобщему приятному изумлению, лил не переставая целых три дня. В Иерусалиме взошел новый обильный урожай хубейзы.

— О! — говорили городские мудрецы. — Господь на нашей стороне. Когда мы вышли из Египта, Он послал нам манну. А теперь Он послал дождь, чтобы наполнить цистерны и вырастить хубейзу.

Однако в узких мощеных переулках и дворах Старого города даже хубейза не росла. Тысяча семьсот жителей Еврейского квартала и двести их защитников жили в мире странных контрастов: винтовочная пальба заглушала звуки псалмов, несшихся из синагог; пока молодые солдаты прыгали по крышам в погоне за арабскими снайперами, в сумрачных иешивах под этими крышами раввины штудировали Тору.

Сама идея обороны квартала, пока еще защищенного от арабов окружавшими его британскими опорными пунктами, казалась весьма спорной. Сэр Алан Каннингхем пытался убедить главного раввина Палестины Исаака Герцога в том, что евреи должны оставить Старый город. Раввин отказался последовать ею совету: слишком много эти несколько сотен квадратных метров значили для еврейских сердец.

— Защищая Еврейский квартал, сказал рабби Герцог, — мы защищаем духовное наследие всех минувших поколений.

Фаузи эль Кутуб рыскал по базарам Дамаска, перебирая запалы, бикфордовы шнуры, детонаторы и часовые механизмы, в изобилии громоздившиеся на лотках. После взрывов, которые он организовал в "Палестайн Пост", на улице Бен Иехуды и в Еврейским агентстве, Кутуб вознамерился разрушить Еврейский квартал Старого города. Этот человек был словно создан для выполнения такой задачи. В извилистых, узких улочках Старого города он провел детство. Он знал там все ходы и выходы.

Здесь он когда-то бросил первую в своей жизни ручную гранату. Сейчас в кармане Фаузи эль Кутуба лежало пятнадцать тысяч сирийских фунтов — подарок муфтия. Кутубу было поручено сформировать отряд подрывников из двадцати пяти человек. Из деталей, купленных им на дамасских базарах, Фаузи эль Кутуб собирался смастерить мины. Подрывники должны были доставить эти мины из его штаба, находившегося в помещении турецких бань около мечети Омара, в намеченные Кутубом пункты Еврейского квартала. Истратив все пятнадцать тысяч фунтов, Кутуб набрал достаточно деталей, чтобы заполнить ими три машины. Он удовлетворенно обозрел свои сокровища и отбыл в Иерусалим, горя желанием поскорее приступить к исполнению замысла, которому суждено было стать логическим завершением его странной и буйной жизни.

Склонный в военных вопросах к консерватизму, Шалтиэль опасался, что если его малочисленное войско будет рассеяно в первой же неудачной битве, весь Иерусалим может оказаться в руках арабов. Поэтому, не решаясь пойти в решительную атаку, как того требовал Бен-Гурион, Шалтиэль решил прибегнуть к осторожной классической тактике и занимать оставляемые англичанами позиции постепенно, а уже потом, обеспечив себе контроль над новыми районами, штурмовать Старый город.

Арабы продолжали покидать Иерусалим. Со слезами на глазах Амбара Халиди затворила ставни в своей библиотеке, где она перевела на арабский язык "Илиаду". Книжные полки были уже пусты — книги были спрятаны в одном из монастырей Старого города. Бросив последний взгляд на библиотеку, Амбара пошла на кухню — попрощаться с кухаркой Азизой.

— Мы вернемся, когда откроются школы, — сказала она.

Супруги Халиди вместе с детьми уселись в ожидавшее их такси.

Машина тронулась. Амбара оглянулась, чтобы еще раз взглянуть на свой дом.

— Как я была здесь счастлива! — сказала она. — Здесь я познала рай.

Ее муж Сами сидел неподвижно, с застывшим лицом, глядя прямо перед собой. Когда дом скрылся из виду. Амбара не смогла сдержаться и разрыдалась.

— Ла гибки, я-амма, — говорили дети, — нахна нер-джа ба'аден. (Не плачь, мама, мы вернемся.) Дети ошиблись. Им не суждено было вернуться в свой дом и в колледж, которому их отец посвятил столько лет жизни. Они стали жертвами новой палестинской трагедии — трагедии беженцев. Членам семьи Халиди — талантливым и настойчивым — удалось впоследствии преодолеть трудности изгнания и заняться преподавательской деятельностью в другой арабской стране — Ливане. Однако многие тысячи их менее удачливых соотечественников по сей день страдают в лагерях беженцев.

Толчком к бегству арабов из Палестины послужило решение Хаганы занять ряд важных стратегических районов страны с целью помешать намеченному на 15 мая — дню ухода англичан — вторжению арабских стран. Большинство этих районов находилось на территории, которую ООН отвела Еврейскому государству, но где местные арабы с нетерпением ожидали вторжения войск соседних стран.

Первым крупным городом, захваченным Хаганой, была Тверия (Тивериада) — древний курорт римских императоров. Хагана вступила в город 18 апреля. Сразу же после этого в ожесточенном, длившемся целые сутки бою еврейская армия овладела Хайфой. В начале мая евреи взяли Цфат (Сафед) — город каббалистов. После этого десятки мелких городков и деревень попали под контроль евреев.

Только в одном случае англичане оказали серьезное Противодействие продвижению евреев — это случилось в Яффе, древнем городе, по соседству с которым в 1909 году был заложен Тель-Авив. Сэр Гордон Макмиллан задержал там наступление еврейских частей (это были в основном подразделения Эцеля), но вскоре убедился, что в Яффе уже не осталось арабов: к началу мая из семидесяти тысяч арабов, проживавших в Яффе, шестьдесят пять тысяч покинули город.

Такое же положение сложилось по всей Палестине, хотя и по разным причинам. Нередко это был результат политики, проводимой Хаганой. Желая очистить Верхнюю Галилею от арабов, Игал Алон, командир Пальмаха, прибег к психологической войне. "Я собрал всех еврейских мухтаров, имевших связи с арабами в разных деревнях, — рассказывал он позднее в своей "Книге Пальмаха", — и попросил, чтобы они распустили слухи, будто в Галилею прибыла большая еврейская армия, собирающаяся сжечь все деревни в районе озера Хула, и посоветовали арабам бежать, пока не поздно". Эта тактика, как отмечает Алон, полностью достигла своей цели. Иногда, напротив, еврейские лидеры пытались убедить арабов не покидать Палестину. Тувия Арази в Хайфе пошел на исключительный шаг и добился разрешения главного раввина выпекать во время Пасхи, в нарушение религиозного запрета, хлеб для арабов в кварталах, занятых Хаганой. Однако, несмотря на такой жест евреев, хайфские арабы толпой устремлялись в порт, взбирались на борт любых судов, какие только могли найти, и бежали в Бейрут.

Повлияло и начавшееся уже раньше бегство из Палестины арабов из среднего и высшего классов. Подобно их братьям в Иерусалиме, почти все бежавшие из Хайфы были убеждены, что вскоре они вернутся назад в обозах победоносных арабских армий.

Арабов гнали из Палестины паника и страх. У паники нет национальности, и чувство страха присуще всем народам.

Подобно тому, как страх перед немецкими оккупантами охватил французов и бельгийцев в 1940 году, так и теперь страх заставлял палестинских арабов бежать прочь из страны.

Французы и бельгийцы, удиравшие на юг Франции, рассказывали друг другу о том, как немецкие солдаты насилуют монахинь и убивают детей; арабы питали свой страх подробностями резни в Деир-Ясине. Они бежали тысячами — нищие, обезумевшие от ужаса люди, таща с собою жалкие свои пожитки, уложенные в картонные коробки, мешки, рюкзаки, чемоданы, прижимая к себе плачущих детей. В обшарпанных автобусах, крыши которых прогибались под тяжестью нищенского скарба, в такси, пешком, на велосипедах, на ослах — они стремились прочь из Палестины. Они наивно полагали, что, в отличие от евреев, им есть куда идти. И все они, подобно детям Амбары Халиди, повторяли с надеждой: