Читаем без скачивания Мусульманская Русь - Марик Лернер

— Одна, — пожав плечами, ответил Лесьер, — но это потому что я пока еще молод. Не слишком торопился — мне пока и так хорошо, но родители сказали «нет». Должен остаться наследник, если что случится. Давно с соседями сговорились. Я уезжал — она беременная была.

— А я вот холостой до сих пор. В армии на это слегка по-другому смотришь. На наше жалованье и одну с трудом прокормить можно, а на пенсию после отставки недолго и копыта откинуть. Разве что в генералы выйдешь — тогда да. Можно и посмотреть, у кого еще двух кос заплетенных нет.[29]

Опять же по статусу посмотрят. Впрочем, не столь важно. Я о чем говорил? Ага! Если каждый сын Темирова, — он усмехнулся, — Волкова, Шауляева, Киреева и Зельмана, а также еще десяти тысяч менее известных фамилий станет офицером, откуда государство столько денег возьмет на жалованье? Содержать большую постоянную армию ни одна страна не в состоянии. — Он смачно сплюнул и вновь затянулся табачным дымом. — А командовать они будут исключительно друг другом. Или жребий бросать, как прочие рекруты. Вот только слишком много отсеется, а они обязаны служить государству за землю, да и жить вторым-третьим сыновьям на что-то надо. Так что придумали такую интересную вещь. С одной стороны, действительно проверка на прочность и пригодность, есть из кого выбирать при потерях. С другой — такие идут добровольно, и в мирное время рекрутов от плуга требуется меньше. Заодно и, начиная с сержантской должности, а не офицерской, лучше про жизнь понимают. Нагрузка на деревню меньше, и недовольных тоже. Война — другое дело, куда денешься, но когда забирают в мирное время, и родственники прекрасно знают, что увидятся в самом лучшем случае через десять лет… — Он развел руками.

Это на Руси все знали. Не слишком радостно бывает во время наборов в армию. Бабы плачут, как по покойнику.

— А у вторых-третьих сыновей рода еще и мотивация высокая. Доказать всем — и выйти в помещики. Вот сейчас, как вырежем всех этих католиков, много земли свободной будет. Есть шанс оторвать и себе неплохой кусок отличившимся. Всегда раздают в таких случаях.

Лесьер непроизвольно кивнул. Офицеры чином не ниже полковника могли смело рассчитывать на конфискованные у мятежников имения или серьезные денежные суммы. Уже понятно, что меры будут применяться еще круче, чем раньше, а уж выселять будут непременно. Сибирь большая, места на всех хватит. Не в первый раз, отработанная практика. Адыгейцев у Черного моря больше нет вообще, там теперь честные русские крестьяне плодородную землю пашут и уже не вспоминают про постоянные набеги. Уцелевшие адыги осваивают Забайкальский край. Впрочем, их там немного. В дороге передохли.

Прибалтам и немцам в свое время легче было. Их все больше в Крыму сажали и Приазовье. Там климат лучше, и дорога не такая дальняя. Татарам это не очень нравилось, но кто их спрашивал? Все население Крыма в те времена было шестьдесят тысяч человек, включая христиан и евреев, а теперь за четверть миллиона перевалило только бывших шведских и прусских подданных. Да только они уже наполовину саклавиты и прошлое неохотно вспоминают. Если в Крыму и степях возле него раньше все больше разводили коров, овец и лошадей, теперь все кругом засажено виноградниками и садами. Бывшие прибалты рыбу ловят, землю пашут, вино делают и мед продают в огромном количестве. Немцы — так все больше ремесленники. Суконные мануфактуры поставили и неплохо торгуют. Татарам с соседями еще повезло. Те, кто не желал подчиняться и пускать на свои земли переселенцев, плохо кончили. Белогорскую, Буджацкую и Едисанскую орды перебили почти полностью, немногие за Прут уйти успели.

Ульрих Темиров шутить не любил и понимал слово «нет», исключительно когда отказные речи поддерживало серьезное войско. Каган приказал навести порядок — и он его навел. Навсегда. Ногайская Орда изъявила покорность и живет до сих пор спокойно. Кто посмел вякать, тех сами ханы и удавили, имея перед глазами хороший пример правильного воспитания дальних родственников. С русскими лучше не ссориться. Или надо уходить в киргизские степи — а там имеются свои хозяева, и встретят тоже саблями.

— Так что, если до сих пор не понял, в сержантах у нас люди бывалые и умелые. Всегда стоит им доверять и позволять проявлять разумную инициативу. При этом при обнаружении малейшего обмана или воровства наказывать очень жестко и брать на заметку. Стоит и в дальнейшем проверять регулярно.

Давно ходят разговоры про создание более сложной системы младших командиров, может, до этого и дойдет, — добавил он после паузы. — Я думаю, это было бы полезно. Не каждый может стать офицером. У кого характера не хватает, у кого честолюбия, а кто так и остался на всю жизнь босяком из деревни, как Ахманов. Рубака он знатный, но больше десятка человек я ему никогда не доверю. Махать саблей и командовать — очень разные вещи. Но награда за воинские заслуги и градация жалованья, пусть и небольшая, необходимы. Да и права. — Подумав, продолжил: — В зависимости от должности. Обозный не должен быть равен боевому сержанту. Младший сержант, просто сержант, старший, взводный, ротный, полковой. Ну что-то в таком роде. Станешь генералом, — вставая и отряхиваясь, сказал он, — вспомни мои слова.

Дверь скрипнула, и в комнату вошла хозяйка дома. Он ее мельком видел и даже не знал, как зовут. Лесьер насторожился и приподнялся на кровати. Она не стала дожидаться удивленного вопроса. Наклонившись, взялась за подол платья, одним движением сняла его и осталась в слабом свете луны из окна совершенно обнаженной. Единственной деталью одежды был маленький крестик на шее. Лесьер от неожиданности поперхнулся и уставился на женское тело. Она шагнула вперед и, ни слова не говоря, скользнула под легкое одеяло, прижавшись горячей грудью.

— Зачем? — прохрипел он. Женщина молча отстранилась и, склонившись над Лесьером, стала покрывать его тело быстрыми поцелуями, спускаясь по его груди к животу. Поцелуи становились все настойчивее, и он невольно почувствовал, что возбуждается, и начал отвечать на ласки. Сначала неуверенно, потом все раскованнее.

Она приподнялась и, наклонившись, поцеловала его в губы, затем села на мужчину в позе наездницы. Сначала движения были медленными. Она только давала почувствовать: прикоснется — отодвинется. Лесьер больше ни о чем не мог думать, только желал ощущать ее всю. И тут она резко насадила себя. Движения становились все более быстрыми и сильными, она уже не контролировала каждого движения. Лесьер гладил ее упругие груди, когда она наклонялась вперед, целовал их в это время. Женщина дышала все чаще, временами закрывала глаза, выгибалась, помогая движениями своего тела его стараниям, и ее выдохи перешли в сладострастные стоны.

Так продолжалось довольно долго, ему казалось, что уже никогда не кончится, но она с громким криком замерла и медленно легла ему на грудь. Он осторожно гладил ее по волосам и без единой мысли в голове ощущал довольство здорового и сильного самца, вдыхая запах молодого женского тела и чувствуя, как она с удовольствием реагирует на его ласки. Сейчас он не думал про жену — он был просто доволен собой.

— Может, все-таки скажешь зачем? — проведя рукой по спине и спускаясь вниз, спросил он опять.

— Чем зажмут где-нибудь в сарае — и всем взводом, лучше я уж сама выберу, с кем и когда, — негромко сказала женщина. Говорила она по-русски правильно, но растягивая слова. Польский достаточно похож, а за сотню лет с присоединения многие, незаметно для себя, стали говорить на странном суржике, где прекрасно соседствовали и русские, и польские слова и выражения. — Через деревню как идут военные, так стон и крик только и слышен. А уж остановятся — так и вовсе горе для баб. Половину изнасиловали. Некоторых по несколько раз. — Она говорила все это, не поворачивая головы, уткнувшись ему в плечо. — А ты мне понравился. Чистая правда. Молоденький, но уже офицер, и слушаются тебя. — Здесь Лесьер вместо уважения услышал легкую насмешку. — Сам бы не подошел.

— У меня жена есть.

— А у меня муж… Возможно, — после паузы сказала она. — Или лежит где-то. Ушел, и не слыхать ничего. В деревне семьдесят восемь домов, и больше пяти сотен раньше жило. Теперь мужиков полсотни осталось, остальные неизвестно где. Не желаю ждать, пока твой усатый кривоногий урод юбку начнет задирать.

Это она про Ахманова, понял Лесьер.

— Наши дураки мусульман жгут и небось тоже баб не пропускают, потом ваши приходят и месть устраивают. Бабы-то в чем виноваты? Лови того, кто вашу деревню жег и добро оттуда воровал, а нас не трогай. Только на войне таких, как мы, не спрашивают, а на такой войне, когда соседи все обиды до Адама вспоминают, чтобы себя оправдать, — тем более. Есть у тебя злость на пана, молящегося Аллаху, — сажай его на вилы, а крестьяне из другой деревни, живущие не многим лучше, чем мы, при чем? Сами разбудили зверя, а теперь крови столько пролили, что уже и не остановить. Если нельзя избежать, пусть лучше так… чтобы сладко было…