Читаем без скачивания Жизнь и судьба Федора Соймонова - Анатолий Николаевич Томилин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Другой город каменной, называется Белой, в него семеро вороты з башнями. В том городе гостиные дворы с лавками, а имянно: первой, руской, другой, индейской, третей, армянской. Площадь торговая, на которой торговые ряды деревянные. Слободы посадских и разночинцов; в тех слободах церквей каменных 3, деревянная 1.
За Белым городом подле Гарянских и Исадских городовых ворот ряды торговые рыбные и с посудою. Слободы посадских, руских; в тех слободах церковь деревянная 1. За Вознесенскими воротами слобода армян торговых, также и руских. За вороты решотными по солончаку слободы салдацкие. За Татарскими вороты юрты нагайских татар, в которых есть мечети их, также площадь с рядами, где бывает торг татарской и калмыцкой. Близ тех юрт магазейн провиантской. Сады виноградные архиерейской и одного купецкаго человека.
Позади юртов и Армянской слободы зделан земляной вал от Волги реки до протока, называемого Кутум. За тем валом и за Кутумом великие сады виноградные и овощные государевы и жителей астраханских. Подле того валу на берегу Волги реки место, где с озер соль, привозя судами, выкладывают великими буграми, и потому называются соляные бугры. ...При Астрахани Адмиралтейство...»
В том Адмиралтействе, а позже в порту иллюзии, свойственные молодости, у Федора Соймонова должны бы были порастаять. Судно, полученное под команду, оказалось старой шнявой, на потемневшем носу которой скорее угадывалось, чем читалось название «Святая Екатерина». Построено оно было на скорую руку из сырого леса. Корпус тек, рангоут и такелаж оказались сборными, паруса ветхими. Команда же — пестрая, привыкшая к длительному безделью на берегу...
Но тем не менее это был первый корабль с постоянным экипажем, отданный под самостоятельную его, Федора, руку. И молодой лейтенант не пожалел сил, чтобы его шнява выглядела не хуже двух других, коими командовали сам капитан-поручик и пронырливый князь Васька Урусов, бывший еще в экспедиции с Кожиным, а ныне обретавшийся в одном с ним, с Федором, чине.
В ту пору на парусном флоте шнявами называли небольшие военные корабли с одной-двумя мачтами. Причем шнявы покрупнее несли на бизань-мачте, как правило, латинские прямые паруса с косым акселем на рейке вместо гафеля. Огневой бой состоял из пушек небольшого калибра, коих размещалось от шести и до двадцати по бортам.
Если обратиться к составу астраханского флота по реестру Ивана Кирилова, то легко заметить, что ни одной шнявы в нем не числится. А ведь если рукопись его была закончена в 1727 году, то сведения наверняка отставали года на два, на три... Значит, уже тогда эти посудины были списаны и исключены из состава.
Еще в отряд фон Вердена входили два малых корабельных бота под командой унтер-лейтенантов. То-то собралась флотилия грозная...
Капитан-поручик прохлаждаться никому не позволил. Едва снарядившись и набравши воду, по первому ветру суда вышли из гавани и, миновав остров Четыре Бугра, взяли курс на зюйд-ост.
Не раз Федор в дальнейшем поминал то лето. Как они старались! Четыре месяца до самой осени прошли в непрерывной работе, да какой! Строго говоря, никто из них специалистом в картографии не являлся. Опыта практической работы на сем море, кроме Урусова, никто не имел. И ежели прибавить к тому непривычный климат, жару да постоянную нехватку воды и провианта, жизнь их в особенно розовом свете себе не представишь. Однако Федор работал с азартом. Они разделили с фон Верденом между собою участки, и каждый вел съемку самостоятельно. Время от времени съезжались для сверки и сопоставления результатов, а также для того, чтобы наметить планы дальнейших работ. При этом лейтенант Соймонов никогда не упускал случая высадиться на берег. Он собирал гидрографические сведения, расспрашивая жителей, а потом проверял их лично, интересовался природой, жизнью населения, тем, как люди ведут хозяйство. Все, на его взгляд примечательное, заносил Федор в свои путевые журналы. Немудрено, что начальник экспедиции именно его решил послать для доклада о результатах проделанной работы к царю.
В запечатанном сургучом конверте повез Соймонов в столицу изготовленную карту с легендой к ней, вез обстоятельный доклад фон Вердена. На рисованных листах красовалась примечательная надпись: «Хартина плоская моря Каспийскаго от устья Волги реки протоки Ярковской до устья Куры реки по меридиану. Возвышения в градусах и минутах. Глубины в саженях и футах. Рисована в Астрахани 1719 года октября 15». И подпись: «Вашего величества нижайший раб Carl von Werden».
Нас не может не удивить отсутствие имени Соймонова. Это отмечал еще историограф и академик Императорской Санктпетербургской Академии наук Г.‑Ф. Миллер. Он писал о несправедливом забвении имени русского картографа, «...потому что он столько же в сочинении сей карты трудился, сколько фон Верден, ибо они оба ездили на особливых судах. Они разделили между собою те страны, которые надлежало им описывать, и сносили потом свои труды на одну карту, которая издана под именем фон Вердена, токмо для того, что сей одним чином был выше и господин Соймонов ему подчинен был».
До Петербурга добирался Федор месяца полтора. И по прибытии сразу же «как репорты командирския, так и карту ... подал ноября 30 дня». Пару дней спустя царский денщик Иван Орлов передал поручику приказание прибыть поутру, не позже начала шестого часу в Зимний царский дом...
6
Петру нездоровилось. Осенью, особенно с наступлением холодов, загнанные внутрь болезни всегда обостряются. И тут надобно быть особенно осторожным в нашем климате. Царь же, по деятельности своей натуры, не берегся, а болеть не умел. Всяческое недомогание вызывало в нем прежде всего раздражение. Вот и вчера вечером прогнал прочь консилию медиков во главе с Лаврентием Блюментростом. Видано ли дело — велели ему сидеть дома в тепле и на волю не показываться. Царь бранил их безмозглыми ослами и, недовольный собою, спал дурно. Правда, проснувшись, поутру он все же отменил намеченную было поездку в Лодейное Поле и, чтобы развеяться, надевши шлафрок, пошел в токарню к Нартову. Сюда же был допущен и явившийся
