Читаем без скачивания Пути Абсолюта - Александр Дугин

Иными словами, вплоть до определенного момента (и довольно далеко отстоящего от сферы компетенции профанов) путь инициации и контринициации не только параллелен, но в сущности един. А в отношении ориентаций «вверх» или «вниз» (что могло бы выглядеть извне убедительным критерием) надо заметить, что в прямом инициатическом опыте они совершенно не показательны, поскольку в пограничной сфере между обыденным и потусторонним сплошь и рядом подъем осуществляется через спуск, а взлет ведет прямо в бездну.[89]

Если по этому пути дойти до конца — стяжается адептат и действенная метафизическая реализация. Если сбиться с пути — налицо все атрибуты контринициации.

Иными словами, из простой трехчленной схемы получается более сложная и менее назидательная картина, где основной акцент переносится не на ориентацию движения, но на реальность достигнутого результата. Таким образом, проблема контринициации сводится к неполной и несовершенной эзотерической реализации, а не к какому-то изначальному и строго «сатанински» ориентированному тайному обществу, ставящему своей целью создание и укрепление антисакральной цивилизации. Эта антисакральная цивилизация, которая действительно сегодня построена и продолжает строиться, скорее должна рассматриваться как результат наложения друг на друга многих незавершенных реализаций, в первую очередь, эзотерических, и солидарность в этом вопросе очевидна у всех тех, кто в рамках своей собственной сакральной формы довольствуется половинчатыми, незавершенными тенденциями.

Засилье профанизма, в которое выливается общее вырождение, является лишь следствием вырождения самих инициатических организаций, которые, вопреки своей изначальной ориентации, вместо безостановочного и героического движения к центру метафизики, довольствуются промежуточными суррогатами и недореализованными потенциями. При этом едва ли во всем этом процессе участвует та «демонизированная» сила, которую принято называть «дьявольской», «сатанинской». На самом деле, самые страшные и серьезные результаты в деле извращения и десакрализации достигаются людьми с самыми благими намерениями, убежденными, что они ортодоксы и носители самого очевидного добра. Каждый посвященный, прохладно относящийся к духовному пути, каждый клирик, рассматривающий свою традицию и ее догмы как этическую или нравственную конвенцию, каждый традиционалист, который успокаивается на том, что повторяет за мэтрами по видимости правильные, но обессмысливающиеся за счет умственной лени последователей фразы — все они и выстраивают мало-помалу здание контринициации, отсекая от пирамиды инициатической реализации ее метафизическую вершину.

У тех, кого проще всего зачислить в "представители контринициации" на основании чисто внешних критериев, — т. е. у откровенных «люциферитов», «сатанистов», — подчас присутствуют трагедия, боль, нонконформизм, способность взглянуть жуткой правде апокалиптической релаьности в глаза. И уже поэтому они не могут выступать в качестве главных "козлов отпущения" для традиционалистов. Конечно, кое-кто из них может быть солидарен с процессами десакрализации, но, это, скорее, исключение. Чаще всего (по меньшей мере, среди тех, кто относится к делу серьезно) речь идет, напротив, как раз о восстании против десакрализации, конформизма с выродившимся миром, к которому многие представители «ортодоксальных» традиций — как это ни странно! — легко приспосабливаются и в котором прекрасно и уютно устраиваются.

Чаще всего религиозные нонконформисты ("еретики", «сатанисты» и т. д.) ищут тотальности сакрального опыта, которую не могут им предложить представители ортодоксии. В этом не их вина, но их беда, а истинная вина лежит на тех, кто позволил аутентичной традиции превратиться в плоский фасад, за котором просто ничего нет. И быть может, именно эти «сомнительные» силы и группы отчаянно и растерянно, но все же упорно, героически идут к эзотеризму и инициации, вглубь реальности, тогда как остающиеся на периферии профаны или морализирующие конформисты от инициации, напротив, всячески препятствуют этому.

Если отличить инициацию от контринициации можно лишь через конкретный опыт духовной реализации, то и всякие внешние критерии в этом вопросе никак не помогут.

Этот вывод напрашивается сам собой даже в том случае, если мы признаем универсальность эзотеризма, на которой настаивает Генон. Впрочем, он остается справедливым и тогда, когда мы применяем его к эзотеризму одной сакральной формы, взятой отдельно. Когда же мы примем во внимание метафизические противоречия, существующие между различными формами, то дело еще более усложняется.

Генон в качестве главных примеров контринициации указывал на сохранившиеся с древнейших времен пережитки культа египетского бога Сета, а также некоторых змеиных культов Ближнего Востока. С его точки зрения, таинственное братство "Красного Осла" (или Дракона) существует и по сей день, неявно направляя основные процессы цивилизации в инфернальном ключе. Если отвлечься от «детективного» привкуса такой концепции, бросается в глаза еще и иное соображение. Как эзотерическая группа людей, ангажированных в сакральное даже в инфернальном, змеином и возможно фрагментарном аспекте, могла спровоцировать полное невнимание современного мира к сакральному, способствовать повсеместному утверждению примата количественного и радикально антиинициатического подхода, характерного для современного уклада жизни? В сравнении с маниакальной системой глобальной лжи, которую мы видим в современных средствах массовой информации, в светской утилитарной культуре, в быту, любые «змеепоклонники» предстают экзотической и вполне симпатичной группой романтиков-маргиналов. За антисакральной агрессией современного мира должна стоять реальность намного более серьезная и обстоятельная, чем экзотика "черных магов". Едва ли обрывки древних культов, даже самых зловещих, могут быть ответственны за антисакральный коллапс современного мира. Едва ли темная и явно малочисленная секта обладает такой универсальностью, хотя бы в теории, чтобы быть способной действенно влиять на важнейшие события мировой истории и, что самое главное, на общий интеллектуальный климат. Если бы нечто аналогичное на самом деле имело место, такая организация не могла бы оставаться не замеченной, и о ней циркулировала бы пусть искаженная, приблизительная и неверная, но все же обширная информация.

Другое дело, если мы возьмем в качестве претендента на роль контринициации носителей какой-то метафизической традиции, радикально противоположной доминирующей религиозной культуре. Так, к примеру, вполне добропорядочный и благочестивый парс[90] (зоароастриец), оказавшийся в Индии и получивший тем или иным способом доступ к влиянию на важнейшие сферы, выполнял бы в контексте индуизма откровенно контринициатическую функцию, так как зароастрийская метафизика основана на принципе «двайты», тогда как метафизическая ось индуизма — «адвайта». Причем такая метафизическая субверсия была бы гораздо более разрушительной, нежели, положим, антиномии радикальных шиваистских сект, которые, будучи этически сомнительными (ритуальное пожирание людей, зловещие некромантические практики на пустырях и кладбищах, тантрические оргии и т. д.), не ставят вместе с тем под сомнение основную метафизическую линию адвайто-ведантизма, и даже, напротив, усиливают, утверждают и защищают ее.

Столь же контринициатическим характером обладала бы деятельность иудея-каббалиста в лоне, положим, исламской традиции[91] или в христианской стране, причем ее (негативная) эффективность была бы тем выше, чем глубже и тоньше понимал бы каббалист метафизику своей собственной традиции (а не наоборот). Строго говоря, православный метафизик, прекрасно осознающий все метафизические импликации догмата о Троичности и понимающий всю глубину противоречий христианской Благой Вести с отчужденным креационизмом иудаизма и ислама, и волею судьбы оказавшийся вовлеченным в важнейшие культурно-религиозные вопросы стран и культур со строгой авраамической традицией, мог бы причинить в целом официальной идеологии (а в пределе, культуре и политике) непоправимый ущерб (естественно, с точки зрения устойчивости и сохранения авраамического креацинизма в его прежнем виде). При этом на практике наличие таких явных или скрытых религиозных (и эзотерических) групп в различных государствах — очевидный факт, тогда как «змеепоклонники» либо вовсе неизвестны, либо представляют собой экстравагантных маргиналов-чудаков.

Теперь перейдем к западной цивилизации, которая является колыбелью антисакральных тенденций. Здесь контринициатические тенденции, давшие в конце концов тот чудовищный результат, который мы наблюдаем сегодня, развивались в несколько этапов. Причем первый этап, связанный с православной эсхатологией, остался вне внимания Генона, имевшего относительно христианской традиции явно неадекватное мнение. Этот первый этап заключался в отпадении Рима от Православия, в изменении Символа Веры Карлом Великим, в переходе от православной и эсхатологической концепции "симфонии властей" (связанной с метафизикой «держащего», "катехона") к папистской (гвельфской) модели, против которой и выступали столь симпатичные Генону (и нам) гибеллинские императоры Гогенштауфены. Таким образом, главные истоки контринициации на Западе следует искать в католической схоластике и в Ватикане.