Читаем без скачивания Избранные творения - Григорий Нисский

Если же особенное преимущество волосов приравнивается стадам козиц, яже открышася от Галаада, то, хотя не могли еще мы выразуметь, что надлежит знать о сем в точности, однакоже догадываемся, что, как царь, ливанския древа претворив в золото, серебро и багряницу, уготовал себе одр, так добрый Пастырь умел овладеть стадами коз, и в стада овец превратить эти козьи стада с горы Галаад. А это — имя горы иноплеменников, открывающей в себе такую благодать, что и тех, которые из язычников последовали за добрым Пастырем, соделал власами, украшающими невесту, которыми, на основании предварительнаго взгляда, означаются целомудрие, стыдливость, воздержание и умерщвление плоти.

Или, может быть, под такой взгляд на коз подходит и долгое время любомудрствовавший на горе Галаад Илия, который всего более обучал воздержною жизнию, был нищ по виду, оброс волосами, вместо мягкой какой–либо одежды прикрывался козьею кожею, Посему все, подобно оному Пророку, преспевающие в своей жизни, делаются украшением Церкви, по преобладающему ныне способу любомудрия, как бы стадами, друг с другом трудясь в деле добродетели. А что Галаад открывает такия стада, в этом заключается еще больший избыток досточуднаго, потому что от языческой жизни обратились мы к любомудрию по Богу. Не Сион, святая Его гора, обучил таковому житию, но народ, посвятивший себя идолам, столько изменился в жизни, что преспеяниями в добродетели украсил главу невесты.

Потом в ряду похвал Слово упоминаеть и зубы, умалчивая пока о похвалах устам и губам, чего не должно оставлять неизследованным. Так почему же в похвалах зубы упоминаются прежде уст? Иный, может быть, скажет, с намерением в большем изяществе показать красоту, что в описании зубов скрытным образом указуется на улыбку уст; но я разсуждаю, что в похвалах красота зубов по другим видам предшествует хвалам уст. Ибо Слово после этого не оставило не восхваленными и уста, сказав: яко вервь червлена устне твои, и беседа твоя красна (Песн. 4, 3). Посему что же заключаю об этом? В науках наилучший порядок — сперва выучиться, а потом говорить. А кто назовет науки снедями души, тот не погрешит против истины. Как телесную пищу, размягчая зубами, делаем ее пригодною для желудка, таким же образом и в душе есть некая на мелкия части разлагающая уроки сила, посредством которой наука делается полезною для обучаемаго. Посему утверждаю, что наставников, обсуждающих и разбирающих уроки, а тем делающих для нас учение удобопонятным и полезным, слово в переносном смысле называет зубами. Посему–то похвала зубам занимает первое место, а потом уже воздается хвала устам. Ибо уста не украсились бы красотою слова, если бы эти зубы люботрудным уразумением наук не вложили в уста дара слова.

Итак, в разсуждении зубов постигли мы эту причину порядка похвал; теперь время изследовать и самую похвалу, а именно, что красота зубов уподоблена остриженным стадам, которыя все, едва только вышли из купели, равно восхищаются двойничными родами. Похвала же буквально читается так: зубы твои, яко стада остриженных, яже изыдоша из купели, вся двоеплодны, и неродящия несть в них (Песн. 4, 2). Посему, если примем во внимание одно то, что в примере понимается телесно, то не знаю, почему кто–либо назовет служащим к похвале зубов это сравнение их с многородящими стадами. В похвалу зубам ставится их крепость и стройное положение, и то, что они твердо гладким и стройным рядом укоренены в деснах. Какую же красоту зубов изображают своим подобием стада, выходящия из купели с порождением двойней и разсыпавшияся по лесистым холмам, сего невозможно понять с перваго взгляда. Зубы поставлены в ряд, стройно касаясь друг друга, а козы разсеяны, отделяемыя одна от другой потребностию в пастбище. Притом, так как зуб по природе обнажен, то не идет с ним и в сравнение, что носит на себе руно.

Посему должно изследовать, почему украшающий похвалами стройность зубов сравнивает красоту их с двоеплодными стадами, на которых острижено руно и нечистота тела омыта в купели. Поэтому, что же примыслим в объяснение сего? Те, которые Божественныя тайны более ясным истолкованием дробят до того, что духовная сия пища делается удобоприемлемою для тела Церкви, исправляють сим должность зубов, приемля в уста свои жесткий и плотно сложенный хлеб слова, и подробным обозрением делая удобоснедным для душ вкушающих. Так (ибо лучше мысль сию представить в примерах) блаженный Павел сперва просто, без приготовления, как неприправленный какой кусок, предлагает нам заповедь из закона, говоря: да не заградиши устен вола молотяща (1 Кор. 9, 9), потом, умягчив толкованием, понятным делаеть намерение закона, говоря: еда о волех радит Бог? Или нас ради всяко написася (1 Кор. 9, 10)? Много и иных подобных сему мест, например: Авраам два сына име, единаго от рабы, а другаго от свободныя (Гал. 4, 22). Вот хлеб неприправленный!

Но Апостол, раздробляя его, несколько удобоснедным делает для питаемых, переносит сказание на два Завета: один рождающий в рабство, другий освобождающий от рабства (Гал. 4, 24. 26). Так и весь закон (не будем длить времени, говоря о всем порознь), Апостол, взяв, как дебелое какое тело, размягчает своим на него взглядом, из плотскаго делая его духовным и говоря: вемы, яко закон духовен есть (Рим. 7, 14). Посему, что приметили мы в разсуждении Павла, заменяющаго собою для Церкви потребность зубов тем, что до тонкости уясняет догматы, то скажем и о всяком, в подражание Павлу, уясняющем нам тайну. Посему зубами служат для Церкви те, которые размягчают и пережевывают для нас неприправленные злаки Божественных словес. Как Божественный Апостол изображает жизнь желающих добра дела епископства (1 Тим. 3, 1), перечисляя подробно, каким надлежит быть приявшему на себя священство, а при всем том иметь и дар учительства, так и здесь Слово от поставленных в Церкви на сие служение — быть зубами, требует, чтобы прежде всего были пострижены, то есть обнажены от всякой вещественной тяготы, потом в купели совести омыты от всякой скверны плоти и духа, сверх же сего всегда восходили в преспеянии и никогда не увлекались обратно в бездну, а напоследок, чтобы они во всяком виде добродетели восхищались двоеплодием благих порождений, и ни в каком роде добрых предначинаний не были неродящими.

Двойной же приплод загадочно указывает на то, что заслуживает одобрение умопредставляемое в нас с той и другой стороны, так что таковые зубы двоеплодны, рождая в душе безстрастие, а в телесной жизни благоприличие. К сему Слово последовательно присовокупляет похвалу, приличную устнам, красоту их уподобляя верви червленой, на что толкование приводит само Слово, назвав вервь красною беседою. А сие, как служением зубов красится красота в устах, обозрено уже предварительно в сказанном прежде, потому что в служении зубов, то есть в наставлении учителей говорят уста Церкви. Потому сперва зубы остригаются и омываются, перестают быть неродящими, но делаются двоеплодными, и тогда уже уста разцветают червленостию, когда вся Церковь, по согласию в добре, бывает едиными устами и единым гласом. Представление же красоты двояко. Ибо Слово не просто только вервию называет уста, но присовокупляет и вид доброцветности, так что тем и другим украшаются уста Церкви, и подобием верви и червленостию, с каждой стороны особо. Ибо Церковь подобием верви обучается единомыслию; так что вся делается единою вервию и одною цепью, свитою из разных понятий; а червленостию научается взирать на ту Кровь, которою мы избавлены, и всегда иметь в устах исповедание Искупившаго нас Кровию. Ибо тем и другим приводится в полноту благолепие во устах Церкви: и когда вера предозаряет исповедание, и когда любовь сообемлется верою. И если представление сие надлежит очертать каким–либо определением, то определим сказанное так: червленая вервь есть вера любовию поспешествуема (Гал. 5, 6), так что верою обнаруживается червленость, а любовию истолковывается вервие. Что ими украшаются уста невесты, свидетельствует Истина. Сие же: беседа твоя красна, не имеет нужды в каком–либо более подробном обозрнии или ином истолковании. Ибо Апостол предварительно объяснил, что беседа сия есть глагол веры, егоже проповедаем: аще исповеси усты твоими Господа Иисуса и веруеши в сердце твоем, яко Бог Того воздвиже из мертвых, спасешися. Сердцем бо веруется в правду, усты же исповедуется во спасение (Рим. 10, 8–10). Вот та красная беседа, которою уста Церкви, подобно червленой верви, цветут благолепно!

Но Жених благоугождается при красоте уст и румянцем ланиты. А эту часть лица обычай по неправильному употреблению слова называет яблоком. Поэтому яблоко ланиты уподобляет Слово оброщению шипка [23] похвалу ему написав буквально так: яко оброщения шипка ланиты твои, кроме замолчания твоего (Песн.4.2). Но что восхваляется стыдливость, нетрудно всякому заключить в связи обозреваемаго. Ибо Слово, представив Церковь телесно в виде невесты, и добродетели разделив на части соответственно изображению красоты в лице, теперь, под видом румянца, цветущаго на ланитах, приличным образом хвалит целомудрие, украсив стыдливостию под загадочным именем шипка, потому что плод сей кисел вкусом и воспитывается под негодною в пищу поверхностию. Потому хорошо и удачно в этом обозрении употребляется к изображению преспеяния в целомудрии. Ибо как вяжущий вкус оброщения шипка питает и сберегаеть сладость заключающагося в нем плода, так жизнь воздержная, суровая и изнуренная бывает стражем доброт целомудрия. Но и здесь похвала сей добродетели делается сугубою и за проявляемое ея жизнию благообразие, и за преспеяние в душевном безстрастии, чему, как говорит Апостол, похвала не от человек, но от Бога (Рим. 2, 29). Ибо стыдливость, просиявающая в делах, за то, что явно, имеет свою похвалу; но похвала сия не касается умалчиваемых и сокровенных чудес, которыя усматриваются оным единым Оком, видящим тайное.