Читаем без скачивания Пираты южных морей - Говард Пайл

Наконец он с шумом захлопнул книгу, пригладил волосы, поднялся, взял свечу и прошел через комнату на кухню.

Перед пламенем из початков, что горело в огромном прокопченном зеве камина, сидел какой-то человек. Он протягивал руки к вырывающемуся теплу, сбросив на спинку стула грубое пальто. Заслышав шаги Хайрама, он повернул голову, и стоило мельнику увидеть лицо гостя, как он тут же застыл как вкопанный. Ибо это, несомненно, был, пускай и разительно изменившийся за долгие годы, его сводный брат Леви Уэст. Он не умер — он вернулся домой. Какое-то время в кухне стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием огня в очаге да пронзительным тиканьем высоких часов в углу. Один брат, с лицом грубым, глуповатым и флегматичным, освещенным светом дешевой сальной свечи, рассматривал лицо другого брата — плутоватое, проницательное и довольно привлекательное. Красный колеблющийся отсвет пламени поигрывал на высоких скулах, вычерчивал правильной формы нос и мерцал в стеклянных изгибах черных крысиных глаз. Вдруг лицо сие словно раскололось и растянулось в ухмылке.

— Я вернулся, Хай, — сказал Леви, разрушив своими словами царившие в кухне чары безмолвия.

Хайрам ничего не ответил, лишь молча прошел к камину, поставил свечу на пыльную полку, уставленную шкатулками да бутылками, и, подтащив с другой стороны еще один стул, сел рядом.

Он не сводил своих тусклых глазок с лица сводного брата, однако на лице его не отразилось ни любопытства, ни удивления. Лишь нижняя челюсть отпала более обычного да в бесформенных чертах прибавилось невыразительной тупости — и всё.

Как уже было сказано, лицо, на которое Хайрам взирал, странным и чудесным образом изменилось с тех пор, как он видел его последний раз девять лет назад, и хотя оно по-прежнему оставалось лицом Леви Уэста, все-таки это был совершенно другой Леви Уэст, нежели тот неумеха бездельник, что давным-давно сбежал в море на бразильском бриге. Раньше Леви Уэст был грубоватым и беспечным шалопаем, легкомысленным и эгоистичным, однако при этом в характере его напрочь отсутствовало что-либо зловещее или низменное. На челе же нового Леви Уэста, что сейчас сидел на плетеном из камыша стуле по другую сторону от очага, уже лежала печать греха и порока. Вообще сводный брат Уэста выглядел довольно странно. Кожу его покрывал бронзовый загар. Одна половина лица была изуродована странным пятном да длинным, кривым и глубоким шрамом, проходившим белым и неровным рубцом ото лба через висок к щеке. Пятно же было серовато-синим, такого цвета обычно бывает татуировка, размером примерно с ладонь, и как бы перетекало с щеки на шею. Хайрам просто глаз не мог оторвать от сей отметины и белого шрама.

Во внешнем облике Леви просматривалась до некоторой степени курьезная несовместимость: пара тяжелых золотых серег и свободно повязанный на шее грязный красный платок над открытым воротом, выставляющим на обозрение худощавую жилистую шею с выпирающим кадыком, придавали ему вид этакого залихватского моряка. Камзол же его, некогда бордового цвета, а теперь потускневший и испещренный пятнами, хоть и несколько подновленный потемневшей тесьмой, был Леви явно коротковат. На запястьях болтались грязные батистовые манжеты, пальцы же украшало более полудюжины перстней с драгоценными камнями, сиявшими и переливавшимися в свете камина. Волосы на висках были завиты в кудри и приклеены к щекам, а до середины спины свисала заплетенная коса.

Хайрам сидел молча и неподвижно, медленно осматривая невыразительными глазками сводного брата с головы до пят.

Леви словно не замечал его изучающего взгляда и так и сидел, склонившись вперед, то протягивая ладони к благодатному теплу, то потирая их друг о друга. Вдруг он со скрежетом развернул стул и оказался лицом к Хайраму. Затем запустил руку в объемистый карман камзола, извлек оттуда трубку и принялся набивать ее табаком.

— Ну, Хай, — произнес он, — ты слышал, что я сказал? Я вернулся и снова дома.

— Думал, ты умер, — вяло ответствовал Хайрам.

Леви рассмеялся, а затем вытащил из очага уголек и принялся раскуривать трубку, пуская клубы едкого дыма.

— Ну нет, я не умер, уж точно не умер. Но… пф-ф-ф… клянусь Господом, Хай, я все же много раз… пф-ф-ф… был на волосок от того, чтобы меня утащил к себе морской дьявол.

Хайрам вопросительно посмотрел на рваный рубец, и Леви перехватил его медленный взгляд.

— Смотришь на это? — провел он пальцем по кривому шраму, — да, выглядит мерзко, но и рядом не стоит вот с этим, — Леви на миг прикоснулся к синеватому пятну. — Шрамом меня наградил четыре года назад, в сентябре, один проклятый китаёза из Сингапура, когда мы напали в Китайском море на джонку с опиумом. Это, — Леви вновь прикоснулся к уродливому синюшному пятну, — из-за близкой осечки, Хай. В меня выстрелил из пистолета испанский капитан, где-то у Санта-Катарины. Он стоял так близко ко мне, что порох прошел сквозь кожу, да так и не вышел. Черт его подери, лучше бы тем утром он сразу стрелял себе в башку. Ну да неважно. Я так полагаю, что я слегка изменился, а, Хай?

Он вытащил изо рта трубку и с любопытством уставился на брата. Тот кивнул. Леви снова расхохотался:

— Да уж, кто бы сомневался. Но, изменился я или нет, сам-то я готов поклясться, что ты все тот же полоумный старина Хай, каковым и был всегда. Помню, папаша говаривал, что у тебя мозгов не хватит даже на то, чтобы укрыться от дождя. Да, кстати, раз уж я заговорил о папаше, Хай: тут до меня дошла весть, что за эти девять лет он отошел в мир иной. Знаешь, зачем я вернулся домой?

Хайрам покачал головой.

— Да чтобы забрать те пять сотен фунтов, что оставил мне папаша, как я тоже прознал.

Секунду-другую Хайрам сидел совершенно неподвижно, а затем произнес:

— Я вложил эти деньги в предприятие и всё потерял.

Лицо у Леви вытянулось, он вытащил трубку изо рта и с интересом уставился на Хайрама.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он затем.

— Я думал, ты умер… и вложил… семьсот фунтов… в «Нэнси Ли»… а Блускин сжег ее… возле Кёрритака.

— «Сжег ее возле Кёрритака!» — эхом отозвался Леви. Затем ему как будто что-то пришло в голову. — «Сжег Блускин!» — снова повторил он и откинулся на стуле, зайдясь в приступе неистового хохота. — М-да, клянусь Господом, Хай, тебе опять чертовски повезло. Сжег Блускин, говоришь? — Он помолчал немного, словно что-то снова обдумывая, затем опять захохотал. — Ну да это все равно, с какой стати я должен страдать из-за проделок Блускина. Эти деньги были завещаны мне, всё по закону, и тебе придется отдать их мне, Хайрам Уайт, сжег ли, утопил ли их Блускин или кто другой. — Какое-то время Леви вновь размышлял, попыхивая трубкой. — Но все-таки, Хай, — возобновил он наконец свою речь, — я не буду слишком уж давить на тебя. Ты ведь полоумный, и мне следует обращаться с тобой помягче. Я даю тебе месяц сроку, чтобы достать деньги, и, пока ты будешь занят этим, перекантуюсь тут. Видишь ли, Хай, дела мои не очень. Честно говоря, я попал в переделку, так что схоронюсь пока здесь, буду вести себя тише воды ниже травы. Я скажу тебе, во что влип: в Филадельфии я схватился с разбойником, и кое-кто пострадал. Потому-то я и здесь, однако не смей никому говорить о моих неприятностях. Понял?