Читаем без скачивания Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

— Уходи, оставь её, — человеческий голос был невероятно мерзким "в устах", если так можно сказать, этой твраи, — это моя добыча, она пришла ко мне…

— А уйдёт со мной, — я продолжал держаться между пауком и спокойно сидящей Таню-шкой, прикидывая, смогу ли быстро вскинуть её на плечо и утащить.

Паук присел на задние ноги, и я, инстинктивно пригнувшись тоже, избежал двойно-го плевка паутины. После этого своего промаха паук замер на одном месте, чуть раска-чиваясь и сверля меня взглядом одной пары человеческих глаз.

— Отдай её, — сказал паук.

— Что, не можешь подойти? — я перевёл дух.

— Не могу. Но и ты не сможешь уйти, а пить и есть тебе тут нечего. Отдай и уходи.

Да, он боялся моего правого кулака. Странно… В нём — эфес палаша… В рукояти мечей вкладывали мощи святых, так, может… Нет, ерунда. У меня не полая рукоять. Но

119.

ведь боится! Серебра, что ли? Но и серебра там нет — железо, бронза, кожа, дерево…

— Кем ты был? — вдруг спросил я. Паук изучал меня внимательными глазами. — Ведь ты был человеком?

— Был, — подтвердил паук. — Давным-давно. Я не помню, сколько прошло времени. Да это и не важно. Отдай её мне.

Вместо ответа я показал ему кулак с палашом. Паук присел — брюхом к земле.

А я увидел гравировку на навершии моего оружия. Ту самую свастику.

— Боишься свастики?! — я сам себе не поверил. Для меня свастика, что бы там ни было, оставалась символом войны и зла, которое принесли фашисты. — Ты боишься свастики?!

Паук издал странный звук — словно бы хихикнул. Потом сказал:

— Ты русский, это видно даже без разговора… Для тебя существует только ваша собс-твенная история… Да, я боюсь свастики, как боится её любое зло, если она в чистых ру-ках… Но я предлагаю тебе обмен.

— Обмен? — я был не настолько поражён, чтобы опустить оружие, но удивился сильно. — Что у тебя есть и что есть у меня, что менять-то?

— Смотри, — сказал паук и человеческим жестом провёл по воздуху, словно по стеклу, од-ной из лап.

Вы видели, как стекают по окну капли дождя? А теперь представьте, что вот так же стекает целый ручей — и стекло следом за ним мгновенно высыхает, а изображение там, за стеклом — уже совсем другое… на и стекла-то — нет.

Передо мной был прямоугольник — метр на два, похожий на обычный дверной про-ём, в котором сняли с петель дверь. А за этим проёмом…

— Это обман, — сказал я, созерцая спокойную воду Пурсовки почти у моих ног, слушая шум машин на мосту над головой. Окурки на грязноватом песчаном берегу…

Проём выводил под мост недалеко от почты. Частое месо наших игр. До меня до-неслись голоса людей и смех.

— Нет, — голос паука был странно грустным, — это правда.

Преодолев себя, я шагнул от проёма обратно к Танюшке и покачал головой:

— Там — уже не мой мир.

— Подумай, — заметил паук, — он достаточно велик, чтобы вместить двух Олегов.

— А в этом не останется ни одного? — я овладел собой и усмехнулся. — Нет уж. У меня тут дела и друзья.

— Сейчас, — вдруг зло — с человеческой злостью! — сказал паук. — Но не будет ни дел, ни друзей, если ты не отдашь девчонку, дурак!

— Чтобы ты её сожрал? — я показал элементарную фигу.

— Я не собираюсь есть её… — казалось, эта мысль его насмешила и одновременно заста-вила задуматься. А я против воли — просто из любопытства! — спросил:

— А такие… двери, они есть только тут?

— Они прячутся во всех туманах, — ответил паук. — И в них довольно легко войти. Надо только привести в туман и отдать Охраннику своего лучшего друга.

— Так вот как ты тут оказался! — осенило меня. Паук дёрнулся, словно я ударил его; по-том прошипел — уже без человеческих интонаций:

— Да-а-а…

Воздух в "двери" дёрнулся, и я увидел… нет, уже не берег реки, знакомый мне с де-тства. Это самое место, где я стоял — берег ручья. Только, похоже, была зима. Возле ле-дяной кромки лежал ничком светловолосый мальчишка в раскинутом полушубке — я видел рукоять какого-то оружия, родинку на виске и угол приоткрытого рта. К нему, провали-ваясь в снег по колено, бежал мальчишка помладше меня, тоже светловолосый, на бегу придерживавший на бедре меч.

— Федька! Федька! — он ухнул в снег по бёдра, рывком добрался до лежащего товарища, нагнулся над ним. — Федь, кто тебя?!

120.

— Во-ды-ы… — простонал лежащий. — Пи-ить…

— Сейчас, сейчас! — мальчишка дёрнулся к ручью, ладонью сломал ледяную кромку… и упал бы в воду, не подхвати его мгновенно вскочивший Федька.

— Прости, — тихо сказал он, и меня поразило его лицо — смесь радости и жуткой, вино-ватой тоски…

… - Это был ты? — спросил я. Паук ответил сразу же:

— Я. И мой друг Федька. Мы были тут вместе три года и несколько раз спасали друг друга. Я бы отдал за него жизнь. И отдал… от меня немного осталось.

— Он оставил тебя Охраннику? — догадался я. — И вернулся… домой? Давно это было?

— Всё так. А давно ли — я не знаю.

— Значит… — я огляделся, — ты тут не один? Где другой Охранник?

— Я тут один, — возразил паук. — В том-то и дело, что Охранник, нашедший себе замену, умирает.

— Умирает? — переспросил я. — И ты…

— И я, — подтвердил паук. — Я только об этом и мечтаю. Уже давно.

Я молчал. Что тут было сказать или спросить? Молчал и паук, которого когда-то звали Федькой.

— Мне тебя жалко, — вырвалось у меня. — Правда жалко. Но Танюшку ты не получишь, — я наклонился и вынул руку Танюшки из ручья. По её телу словно бы проскочила электриче-ская искра, и я увидел, что она просто спит.

— Догадался, — сказал паук. — Но смотри. Ты, наверное, думаешь, что хорошо знаешь сво-их друзей. Я тоже так думал — а теперь я здесь. Тебя может ждать та же судьба.

— Мои друзья меня не предадут, — твёрдо сказал я. — Как я не предам их. Тебе просто не повезло.

— Время идёт, — загадочно заметил паук. — Идёт, приносит и уносит. И не всё плохо, что оно уносит. А принесённое — не всегда хорошо.

— Тебе просто не повезло, — повторил я и коснулся плеча девчонки: — Тань, просыпайся. Я пришёл за тобой.

Владислав Крапивин

Были тайны тогда неоткрытыми,

Мир земной был широк, неисхожен.

Мастерили фрегат из корыта мы

С парусами из ветхой рогожи.

Мы строгали из дерева кортики,

Гнули луки тугие из веток,

Капитаны в ковбойках и шортиках,

Открыватели белого света.

Белый свет был суров и опасен.

Он грозил нам различными бедами.

Караулил нас двоечник Вася

И лупил — а за что, мы не ведали.

Мир являл свой неласковый норов

И едва выходили за двери мы —

Жгла крапива у старых заборов,

Жгли предательством те, кому верили…

Мы, бывало, сдавались и плакали.

Иногда спотыкались и падали.

Но потом, сплюнув кровь, поднимались мы,

Ощетинясь сосновыми шпагами.

Жизнь была нам порою как мачеха

И немало нам крови испортила.

И тогда вспоминал я, как мальчиком

Помнил честь деревянного кортика.

А когда было вовсе несладко

И казалось, что выхода нет,

Будто в детстве, спасал меня Славка

Десяти с половиною лет.

…Вот он мчится, как рыцарь из сказки,

В тополиной июньской пурге.

И как рыцарский орден Подвязки —

Пыльный бинт на побитой ноге.

* * *

— Что там тебе понадобилось, ненормальная?!?!?!

— Не смей меня трясти!!!

Я опустил руки, тяжело дыша. Танюшка прожигала меня взглядом, похожим на

121.

двойной залп лазерных пушек из фантастической книжки. Глаза у неё сделались густо-зе-лёными и свирепыми. В таком состоянии она однажды отметелила Сморча, вздумавшее-го над ней подшучивать и переборщившего ненароком. Я перевёл дух и сказал:

— Тань, я за тебя очень испугался.

— Ну… — она смутилась. — Ничего не случилось. Да там не особо и страшно. Уснула я не-кстати почему-то…

— Тань, — я посмотрел ей в глаза, где остывала злось, — я тебе сейчас всё расскажу, а ты думай — вру я тебе, или как…

…Дослушивала меня девчонка, прикрыв рот ладонью и не мигая. Потом она огляну-лась на туманное пятно и, передёрнув плечами, выдохнула:

— Ой…

Она поверила. Да и то — я же ей никогда не врал. А я — я продолжал, только теперь уже глядя в сторону, и частичкой себя ужасаясь тому, как легко соскальзывают с моих губ слова приговора:

— Тань, если… ты очень хочешь домой?.. То…

— Не смей, — пропадающим голосом шепнула она. — Ты что, Олег, ты не смей!.. Я не хо-чу… без… — она укусила губу и толкнула меня в грудь: — Не смей, слышишь?!

— Да я же всё равно ничего не могу без твоего согласия! — от облегчения у меня загудело в ушах. Но в то же время с осознавал, что, согласись она, я сам пошёл бы туда с ней. Сам опустил бы руку в воду… И осознавать эту готовность было жутко и… приятно.