Читаем без скачивания Без пощады - Александр Зорич

– Жаберные. – Меркулов невозмутимо пожал плечами. – Ладно, не мучайся. Не заметил – значит не заметил… Так чем, говоришь, дело кончилось?

– Счастливым концом. Зло победило очень большое зло.

– Чего?

– Иронизирую, извините… Факты таковы. Егеря устроили засаду ниже по течению Стикса. Перестреляли манихеев. Катамаран сел на мель. Я добрался до берега. Там меня подобрал вертолет Второго Народного кавполка и доставил в госпиталь.

– Это когда было?

– Я так понимаю, трое суток назад. Имею в виду – стандартных.

– Так тебя послушать, Шапуру очень хотелось, чтобы ты никогда больше на этот транспорт не попал…

– Да. Кстати, я по сей момент не понимаю, чему или кому обязан своим спасением. Не просветите?

– А ты проще выражаться не пробовал? Говорят, помогает.

– На кого нас меняют, если проще.

– На заотаров твоих любимых, в рот им дышло!

«На заотаров ?! Сколь много нам открытий чудных!..»

– Здорово… Я думал – на пехлеванов. А где взяли?

– Не в курсе. Была специальная операция. Наш осназ захватил транспорт, который облетал оккупированные планеты Синапского пояса. На транспорте путешествовали заотары самого высокого ранга.

– Может, свои зороастрийские храмы закладывали и освящали? Что-то такое?

– Что-то такое, – равнодушно согласился Меркулов. И тут же, припомнив нечто, с его точки зрения, куда более интересное, вновь оживился: – Ладно, Пушкин, чтоб им всем сдохнуть – заотарам, пехлеванам… Главное, ты молодец. Выжил, вернулся. Я, еще когда ты мне по роже въехал, сказал себе: «Богдан, вот это человек! Человек с большой буквы!»

– Ну уж. – Я был польщен.

– Да нет, правда-правда… Но я тоже ничего себе такой человечек. Гляди чего у меня есть. – Меркулов ухмыльнулся.

Передо мной снова стоял шкодный, всласть наозорничавший мальчишка. А на его раскрытой ладони лежал неказистый металлический цилиндрик на цепочке.

– Это что?

– Ты не глазами гляди, а руками. – Я взял.

Вещица не производила особого впечатления. На ощупь и на вес – заурядный металлический сплав, скорее всего алюминиевый. Ни окраски, ни маркировки.

Когда-то в этом цилиндрике, наверное, хранилась маленькая сигара-сигарилла. Или офицерский маркер. Или подарочный мундштук из слоновой кости.

– Да открой же ты! – Меркулова распирало от нетерпения, хотя он-то и так знал, что там внутри, а я нет.

Я открутил неплотно притертую крышечку. Перевернул, потрусил на ладонью.

Нехотя показался край свернутого в трубку полупрозрачного листка.

Я попробовал ухватить его ногтями, как пинцетом. Увы, после госпиталя у меня были известные проблемы с координацией движений.

– Руки крюки! – фыркнул Меркулов. – Ладно, дай сюда. – Капитан-лейтенант ловко (чувствовалось, делает он это уже не первый и не второй раз) вытащил листок, а точнее сказать – маленький свиток, и раскатал его на ладони.

Свиток имел желтоватый оттенок и едва приметную микрофактуру, которая показалась мне смутно знакомой. Почти наверняка материал природного происхождения… Может быть, тонкая кожа?

Свиток был усыпан рукописными закорючками – черными и красными. После того, что мне показал Ферван в молельне манихеев, я уже боялся высказывать свои предположения вслух.

Скажу фарси – окажется арамейский. Арамейский? Окажется фарси.

Выпалю: «Арамейский или фарси»? И снова попаду впросак! Потому что арабский.

Меркулов избавил меня от мучений недоучки.

– Фарси, – гордо изрек он, будто бы сам по себе этот факт объяснял решительно все.

– И что пишут?

Я был уверен, что он ответит: «Откуда ж я знаю? Думал, ты по-ихнему умеешь».

Но Меркулов меня удивил:

– Какую-то ахинею. Сплошные числа и шелуха религиозная.

– Так вы знаете фарси?!

– А там и знать нечего!

– Но откуда?

– Что значит откуда? Ходил на курсы.

– Зачем?!

– Чудак человек… Затем, что надбавка! За немецкий дают пять процентов оклада, за испанский – десять, а за фарси в свое время назначили тридцать!.. А, я забыл, ты ж учился еще тогда… Так подумай: походил на курсы годик, сдал экзамен – и богатеешь. – Меркулов мечтательно улыбнулся. – Войны-то тогда не было, боевых не доплачивали. Только космические. Но «Нахимов» тогда в плановом ремонте торчал, значит – никаких космических. А у меня две дочки и жена-дурочка…

«Никогда бы не подумал! Где же обручальное кольцо?..»

– …Чем их кормить? Ну то есть кормить, конечно, пожалуйста… Но: шубки, юбки, Фиджи-Мадагаскары, летающая дача в кредит… Вот и долбил я клонский…

Меркулов продекламировал:

– «Бехзад и Виспа соседи. Они учатся в одной школе. Бехзад любит знание. Виспа любит животных. Виспа встречает Бехзада и говорит: „Встань на путь солнца! Бехзад, ты любишь животных?“ – „Не всяких. Я не люблю злотворных животных, я не люблю хфрастра. Ты хорошая девочка, Виспа. Но тебе надо уметь отличать благих животных от злотворных…“ Я, Саша, думал – с ума сойду от этого бреда. Но, к счастью, прошедшие времена мы проходили уже на темах поинтересней. „Виспа выросла и стала офицером связи. Бехзад вырос и стал пилотом. Виспа встретила Бехзада на космодроме. Они были очень рады видеть друг друга в добром здравии. Виспа засыпала Бехзада вопросами: «Ваша эскадрилья прибыла на космодром вчера? Сколько флуггеров в вашей эскадрилье? Кому вы подчинены? Как фамилия командира? Где находилась ваша эскадрилья раньше? Вы обеспечены топливом? Вы уже получили флуггеры новой модели? Куда отправлены другие эскадрильи полка?“ Ну, сам понимаешь, к чему нас готовили…

– Да уж не в школьные учителя. – Я усмехнулся. Меркулов захохотал.

– Точно! Не в учителя!

Между тем маленький свиток на его ладони занимал меня все больше. Я даже перестал жалеть, что Меркулов проснулся.

– И все-таки, товарищ капитан-лейтенант, что там написано? Я верю, что ахинея, но интересно же!

– Ага, видишь, уже интересно? А говорил: «Потом, потом…» На самом деле интересно, как и где я его нашел. Сам-то свиточек – так, ерунда, вещественное доказательство…

Впоследствии оказалось, что Меркулов глубоко заблуждается. Ценность представляла именно «ахинея» из свитка, а вовсе не «как и где».

Но в ту минуту я, конечно, не мог знать, что важно, а что нет. И потому, не перебивая, внимал Меркулову, который принялся взахлеб рассказывать о своих похождениях.

– Когда ты убежал, я ведь действительно страшно обиделся. Подумал: ну вот, хорош друг! Этот Пушкин изображал из себя пай-мальчика, меня от побега битый час отговаривал, а потом вжих – и дал деру при первом же удобном случае! Теперь-то я знаю, что ты от Фервана этого ухорвана не сбегал, а он сам тебя бросил… А тогда нам Шапур задвинул версию, что вот, Пушкин ваш какая сволочь! Убежал не попрощавшись! Ну ладно, мы все это слопали, кто-то назвал тебя идиотом, я – героем, а Гладкий задвинул речь, что Пушкин по-любому не прав, в первую очередь как христианин, потому что побег на Глаголе – форма медленного самоубийства. На том и успокоились. А под конец тех суток у нас в лагере поднялась ужасная суматоха. Муть снова загустела, начала подниматься из ущелий и, представь, стала почти вровень с плато! Егеря мечутся, начальство мечется, разогнали нас по баракам и говорят: «Ради вашей же безопасности, наружу – ни-ни!» Ладно, сидим, стучим шахматами. На дворе вроде тихо. Потом из цитадели к Западному КПП прогромыхала какая-то жуткая машина…

Рассказ Меркулова сводился к тому, что манихеи пытались взять лагерное плато штурмом – причем средь бела дня, ведь полночь тех стандартных суток пришлась примерно на полдень фактических.

При этом, по мнению капитан-лейтенанта, манихеи умеют как-то возгонять Муть, чтобы использовать ее как естественное прикрытие для атаки. Забавно, что, по его же мнению, в цитадели у клонов была некая спецмашина, которая, в свою очередь, умеет Муть останавливать и даже прорубать в ней временные коридоры видимости. Так они и воюют: манихеи Муть гонят, а егеря ее нейтрализуют.

В принципе, после того как я увидел пробой, подстроенный манихеями для уничтожения вертолетов Второго Народного, все эти новости не казались таким уж откровением.

– Ну ты меня знаешь, Пушкин. Чтобы я да сидел при таком шурум-буруме сложа руки? Запереть-то нас в бараках они не решились, благородные… Выбрал я подходящий момент, выскользнул из барака – и что я вижу! В ограде, которую и так любой нормальный мужик перемахнет, не заметит, – свежая дыра! Танк проедет! Выбрался я на южный край плато и думаю: что дальше-то делать? Вниз же не прыгнешь… Во-первых, Муть пенится, гадина. Во-вторых, я же не дурак, помню: там обрыв. Над головой вертолеты «Атурана» тарахтят, но это их личное дело – пусть тарахтят, у них своя работа, а у меня своя. И вот пока я, понимаешь, думал, появляется… он! Нет, только представь, Пушкин, между нами – полтора шага! Ну, может, три. Так это уже ты мне рассказал, что эти шустрики манихеями называются и с клонами воюют. А тогда я ничего этого не знал. Я вижу только, что весь он будто маслом обмазан, морда черная, глаза змеиные, на голове что-то вроде шапочки, а в руках у него – автомат. Думаю: хо, клонский осназ пожаловал! И говорю я ему: «Друг, иди сюда, сейчас я тебе скажу кое-что важное». Сам понимаешь, мысль у меня одна: вмазать ему по морде, автомат отобрать – а там уже и весь наш барак поднять можно. На борьбу за мировое благо, хе-хе.