Читаем без скачивания Пираты Венеры - Эдгар Берроуз

Я как-то упомянул об этой проблеме Камлоту в присутствии Вилора, и тот немедленно предложил разделить с Муско свою собственную маленькую каюту с тем, чтобы своей головой отвечать за пленника. Поскольку это казалось легким решением проблемы, я приказал перевести Муско в каюту Вилора, который сразу же и забрал его к себе.

Преследование «Йана» отвлекло нас от курса, и сейчас, когда мы снова взяли направление на Вепайю, по правому борту неясно виднелась полоса суши. Я мог только строить догадки, какие тайны лежат за этой туманной береговой линией, какие неизвестные звери и люди населяют terra incognita, что простиралась до самого Страбола и неисследованных экваториальных областей Венеры. Чтобы удовлетворить свое любопытство хоть отчасти, я направился в рубку, достал проклятые амторианские карты, и определив наше положение так точно, как это только было возможно при помощи расчетов, установил, что берег, который мы видим — это Нубол. Я помнил, что Данус упоминал эту страну, но не мог вспомнить, что именно он о ней говорил.

Мое воображение разыгралось. Я поднялся на носовую башню и стоял там один, глядя поверх слабо светящихся ночных вод Амтор на таинственный Нубол. Ветер разыгрался, это был уже почти шторм — первый шторм, с которым я столкнулся со времени своего прибытия на Утреннюю Звезду. Начали подниматься тяжелые волны. Но я вполне доверял кораблю и способности моих офицеров управлять им в любых условиях, поэтому меня не беспокоила нарастающая сила шторма. Однако мне пришло в голову, что женщины могут перепугаться, и мои мысли, которые редко бывали далеки от нее, вернулись к Дуари. Быть может, она была испугана!

Даже отсутствие предлога уже есть предлог для мужчины, который стремится увидеть объект своего слепого увлечения, но сейчас я тешил свое самолюбие тем, что у меня есть настоящая причина увидеть ее, причина, которую она сама должна будет признать существенной, ибо мной руководило беспокойство о ее благополучии. Так что я спустился по трапу на вторую палубу с намерением просвистеть перед дверью Дуари. Но поскольку мне приходилось пройти непосредственно мимо каюта Вилора, я решил воспользоваться этой возможностью, чтобы посмотреть на нашего пленника.

После моего сигнала последовала минутная пауза, затем Вилор пригласил меня войти. Войдя в каюту, я был удивлен тем, что вместе с Муско и Вилором там сидит анган. Замешательство Вилора было очевидным, Муско казался не в своей тарелке, а анган испуганным. Их смущение не удивило меня, потому что общение с кланган не входит в обычаи представителей высшей расы. Но если они и были в замешательстве, этого нельзя было сказать обо мне. Скорее я был рассержен. Положение вепайян на борту «Софала» было деликатным вопросом. Мы были немногочисленны, и наше влияние, наша власть зависели исключительно от уважения, которое мы вызывали и поддерживали в умах торанцев, составлявших большинство команды. Они опять рассматривали вепайян как высших, несмотря на зловредные усилия лидеров Торы убедить их в том, что все люди равны.

— Ваши помещения впереди, — сказал я ангану. — Ты не должен быть здесь.

— Он не виноват, — сказал Вилор, когда птицечеловек встал, чтобы покинуть каюту. — Муско, как ни странно, никогда не видел ангана, и я привел этого парня сюда, чтобы удовлетворить его любопытство. Прошу прощения, если я поступил неверно.

— Конечно, — сказал я, — это придает делу несколько другую окраску, но я думаю, будет лучше, если наш пленник будет рассматривать их на той палубе, где кланган живут. Я разрешаю ему сделать это завтра.

Анган вышел, я обменялся еще несколькими словами с Вилором, а затем оставил его с пленником и направился к кормовой каюте, где помещалась Дуари. Только что разыгравшийся эпизод практически немедленно изгладился из моей памяти, уступив место гораздо более приятным размышлениям.

Когда я свистел перед дверью, в каюте Дуари был свет. Я не знал, пригласит ли она меня войти, или проигнорирует мое присутствие. Некоторое время на мой сигнал не было ответа, и я почти уверился, что она не захочет видеть меня, когда услышал, как ее нежный низкий голос приглашает меня войти.

— Ты настойчив, — сказала она, но в ее голосе было меньше гнева, чем когда она в последний раз говорила со мной.

— Я пришел спросить, не испугал ли тебя шторм и заверить, что опасности нет.

— Я не боюсь, — ответила она. — Это все, что ты хотел сказать?

Это звучало как распоряжение уйти.

— Нет, — сказал я. — Я пришел для того, чтобы сказать не только это.

Она подняла брови.

— Что еще ты можешь сказать мне такого, чего еще не говорил?

— А если я хочу повторить? — предположил я.

— Ты не должен! — воскликнула она.

Я подошел к ней ближе.

— Взгляни на меня, Дуари, взгляни мне в глаза и скажи, что тебе не нравится, когда я говорю, что люблю тебя!

Она опустила глаза.

— Я не должна слушать! — прошептала она и встала, как будто собиралась покинуть комнату.

Я был вне себя от любви к ней, от ее близкого присутствия кровь вскипела у меня в жилах. Я схватил ее в объятия, привлек к себе и, прежде чем она успела воспротивиться, прикоснулся к ее губам своими. Затем она вырвалась, и я увидел, как в руке ее блеснул кинжал.

— Ты права. — сказал я. — Ударь! Я совершил поступок, который не подлежит прощению. Мое единственное оправдание — это любовь к тебе. Она уничтожила мой рассудок.

Ее рука, держащая кинжал, опустилась.

— Я не могу, — всхлипнула она и, повернувшись, выбежала из комнаты.

Я вернулся в свою каюту, проклиная себя на все лады, называя себя животным, грубияном и хамом. Я не мог понять, как я совершил такой непростительный поступок. Я вновь и вновь обвинял себя, но в то же время воспоминание об этом нежном теле, прижатом ко мне, об этих совершенных губах у моих губ, заливало меня теплым сиянием удовлетворенности, далеким от раскаяния.

Когда я лег спать, то долго не мог заснуть, думая о Дуари, вспоминая все, что было между нами. Я ухитрился обнаружить скрытое значение в ее возгласе «Я не должна слушать!» Я радовался тому, что она отказалась отдать меня на смерть в руки других, а теперь отказалась убить меня сама.

Ее «Я не могу» звучало в моих ушах почти как признание в любви. Рассудок говорил мне, что я совсем сошел с ума, но я находил радость в этом безумии.

За ночь шторм неслыханно усилился, завывания ветра и дикая качка «Софала» разбудили меня до рассвета. Я тотчас встал и вышел на палубу, где меня чуть не унес ветер. Огромные волны поднимали «Софал» ввысь только для того, чтобы тут же уронить корабль в водяные бездны. Корабль терзала ужасная килевая качка. Время от времени громадная волна перехлестывала через нос и заливала главную палубу. По правому борту виднелась суша, которая казалась угрожающе близкой. Положение было чревато серьезной опасностью.