Читаем без скачивания Три холма, охраняющие край света - Михаил Успенский

- Катя, говори, пожалуйста, «мама», - поморщилась Вера Игнатьевна. - Так душевнее будет. А мамкают только эти…

- Знаю! - вскричала Катя. - Деревенские мамкают! Но я зато уже не матерюсь! Я знаю, что материться можно только в деревне, а в городе нельзя! Мамка… мама всех несчастных домой тащит. Вчера с мужиком пришла, он в кладовке спит. Страшный!

- Как же твоя мама не побоялась тебя с чужим человеком оставить?

- Так его, вы знаете, как жалко? - сказала Катя.

Кум Понсиано раздавить картонный диван не решился, а присел рядом на корточки и, не понимая разговоров женщин, общался с Никифором. Так ему было проще.

- Меня зовут Вера Игнатьевна, - перешла наконец к делу госпожа Попова. - А это сеньор Давила из Барселоны. Твой рисунок занял первое место на выставке, и тебе полагается премия. Жалко, что учебный год кончился и нельзя тебе вручить её при всех, но… может, оно и к лучше му. Ты любишь рисовать?

- Нет, - сказала Катя. - Я готовить люблю. Я вас скоро кормить буду. Когда мама вернётся, а мужик проснётся - не греть же каждому в отдельности! Получилось, получилось, как он и говорил! Только… вдруг его уже забрали? Нас к нему не пускают…

- К кому?

- К Муллиану!

- Верита! - напомнил о себе кум Понсиано.

Тут она и сама сообразила, что барселонец остался не удел, и начала переводить ему рассказ Кати Беспрозванных о том, откуда взялись Три Холма.

Мама Аля всегда была очень добрая, даже когда пила. Только она теперь не пьёт, потому что Муллиан всё объяснил. Она такая добрая, что старую квартиру отдала риэлторам, которым негде было жить. Риэлторы убивают людей, чтобы самим у них жить, поэтому мама Аля сама отдала им хорошую квартиру. Если бы папу не убили китайцы, так бы никогда не было.

Вот. Мама Аля всегда всех подбирала - собак, голубей, мужиков, детей. Она так однажды подобрала Муллиана. Муллиан лежал вот в этой коробке, он тогда был ещё меньше, чем сейчас, хоть Катя его давно не видела.

Муллиан не мальчик, потому что мальчики не бывают такие умные. Он такой человечек. Он принц ульванов. Нет, он всё-таки мальчик, потому что не послушался отца и провалился к нам. Отец у него царь Индарейи Наранадр.

Муллиан сказал маме, что не надо пить, и она послушалась. Муллиана всем надо слушаться, он принц. Его слушаются даже почки и печень, и сердце, и рак лёгких у Клары Ефимовны, не то что сами люди. Но он маленький. Он хочет домой. А хватятся его не скоро, только Катя не поняла, почему. Наверное, они тормозят.

Когда в доме живёт Муллиан, жить очень хорошо. Никто не болеет. Соседи не орут песни и не дерутся, а выпьют и сразу засыпают. Он играет на нулле, это такая круглая дудка. Если пойти с Муллианом в магазин, то кассирша всегда обсчитается в твою пользу. А если бросить пятак в автомат, то всегда выиграешь. Только это надо делать один раз в одном месте, чтобы не заметили.

Нет, он всё-таки маленький, потому что не знает свой адрес, а то бы можно было послать письмо или эмейл из кафе.

Кормить Муллиана можно одним молоком. У него нет зубов. Зубы вырастут, когда он станет воином. У каждого воина пятьдесят простых зубов и четыре боевых - их имена Апанол, Сетол, Гадда и Катура.

Он сделал так, что маму Алю опять приняли на работу. Непонятно как, но сделал.

Когда по радио сказали про конкурс детского рисунка, Муллиан взял Катин альбом и карандаши и нарисовал картинку. И велел послать её по указанному адресу. Катя сказала, что нельзя обманывать, но Муллиан сказал, что так надёжнее. С ним не поспоришь. Он сказал, что о картинке узнают по обе стороны мира, и за ним придут воины Края Света.

Но они всё не шли и не шли. Тогда Муллиан решил сделать себе драу. У каждого взрослого ульвана есть драу. Это его тень. Она сильная, быстрая, хитрая. Она может всё. Но маленькому ульвану рано иметь драу, он может заболеть.

Драу он делал на чердаке, чтобы не испугать Катю с мамой и животных. Не показал никому. Муллиан назвал своего драу Трорд и послал вслед за картинкой, чтобы наделать вокруг неё шуму. Муллиан очень умный, но всё-таки маленький, и поэтому он заболел. Теперь ему трудно лечить других и приносить удачу. А всю свою удачу он извёл на драу.

Но пока что за ним пришли не воины Края Света, а тётки из детской комнаты и забрали в детдом. А нас с мамой Алей к нему не пускают, и Катя знает, почему.

Они хотят продать его за границу. А может, уже продали, потому что Муллиан каждому нужен. А маме пригрозили, что лишат её родительских прав: детдому надо выполнять национальный проект «Сироты вместо нефти». А если она станет шуметь, то продадут и саму Катю арабским шейхам…

- А знаете что? - сказала Катя. - Мы лучше на эту премию у них Муллиана выкупим! Это будет по справедливости!…Хлопнула входная дверь.

- Здравствуйте, люди добрые! Это хорошо, когда с утра гости, - сказала маленькая, чуть побольше Кати, женщина в какой-то чёрной униформе. - Алевтина Анисимовна меня зовут. Катя! Почему людей не кормишь?

- Тебя ждём, - сказала Катя. - Этот не просыпался, бедолага? - Кричал всю ночь…

- Ну, ладно, пусть встаёт да за стол…

Алевтина Анисимовна двигалась стремительно: живо переставила коробки так, что из дивана получился стол, положила доску на два чурбачка… Катя гремела посудой на кухне.

Вера Игнатьевна и кум Понсиано ошарашенно стояли у стенки, пытаясь осмыслить рассказ девочки. Но им суждено было ещё одно испытание.

Из кладовки, пошатываясь, вышел их жуткий преследователь Катулька. И смотреть на него было действительно жалко.

ГЛАВА 45

Пассажирам теплоходов, проплывавших по реке Алде, Китайская Стена представлялась величественным, монументальным, беломраморным сооружением с огромными хрустальными окнами, за которыми, несомненно, велась какая-то исключительно красивая жизнь.

Зато сзади люди видели всего лишь типичный недострой - огромное серое многоподъездное шестнадцатиэтажное здание, в котором все окна и балконные проёмы кое-как заложены были кирпичом и не оштукатурены.

Подступы к Стене затруднялись канавами, траншеями, рытвинами, курганами грунта, брошенными бетонными плитами, мотками спирали Бруно и простой колючки, и даже подъездная дорога представляла собой реку полужидкой глины, потому что из порванных ниток водопровода постоянно сочилась вода.

- Возводить сие чудовище стали в конце восьмидесятых, - рассказывал Сергей Иванович герцогу. - Предполагалось, что будет дом для элиты. Повышенная комфортность, панорама великой реки… А потом оказалось, что берег имеет тенденцию к обрушиванию. То есть специалисты это, конечно, знали, только их никто не слушал. Рухнуть всё это хозяйство может в один момент, хоть и проливают склон бетоном. Да ещё в стройматериалах какой-то фенол прорезался… В общем, Никон его купил за гроши. И с тех пор никто не знает, что делается внутри. Нет, люди там бывают, но рассказывают… как-то неохотно. Банкетные залы, бассейны, лепнина, позолота, чёрное дерево, искусственный каток… Заезжие бригады там работали, специалисты всякие… Принято считать, что их никто больше живыми не видел. Врать не стану, не знаю - то ли правда это, то ли слухи для острастки. Говорят и о системе подземных ходов, которые неведомо где заканчиваются. Короче, чужие здесь не ходят… Лошкомоев!

- Я, Сергей Иванович! - охотно подскочил генерал.

- У тебя что, действительно там агентуры нет? - спросил Дядька строгим маршальским голосом.

- Так ведь Никон… Какая агентура? Сам там был сто раз, а что видел? Приёмную только да это… эту… И генерал чуть было не зарыдал.

Поскольку дом стоял на берегу, то и оцепить его можно было только с одной стороны. Отряды спецназовцев, гордясь друг перед другом красивыми нашивками, глядели, задрав головы в шлемах, на слепую стену. Самые смелые показывали невидимому противнику фиги, дули и кукиши. Небольшая группа местных скалолазов трясла связками репшнура и звенела карабинами.

- В случае чего подтянем орудия, - пообещал Лошкомоев.

- Это ты меня утешил, Аврелий Егорыч, - сказал Турков. - Это прямо как бальзам. Может, у тебя и огнемёты имеются?

- Может, и огнемёты, - сказал генерал. - Может, и что получше.

Он отдал распоряжение в микрофон шлемной гарнитуры, и из рядов ментовского воинства вышел человек в оранжевом дорожном жилете поверх камуфляжа и с мегафоном.

- Господин Синеоков! - прокричал он жестяным казённым голосом. - Пожалуйста, сдавайтесь, будьте любезны! Освободите за… вашу гостью, и вам тут же ничего не будет! Разве мы не понимаем, кто вы и каково ваше всемирно-историческое значение? Это слишком мелко для деятеля такого масштаба. Пусть за… ваша гостья выходит по одному с поднятыми руками так, чтобы мы их видели…

Под ноги переговорщику сверху пустили короткую очередь. Он поспешно отбросил мегафон и затерялся в рядах героев.