Читаем без скачивания Штандарт - Александр Лернет-Холения
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы тихо вышли из укрытия, а она обняла Сомерсета правой рукой за плечи и притянула к себе, чтобы он не мог видеть, что происходит за его спиной. Затем она выпрямилась и отступила от него, а когда Сомерсет поднял глаза, в кресле, в котором она только что сидела, был неизвестный человек в немецкой гусарской форме, направивший на него пистолет. В то же время Аншютц и я молча подошли к двум дверям, ведущим в соседние комнаты, и заперли их. Сомерсет посмотрел на Боттенлаубена, как будто не мог поверить своим глазам. Наступившую тишину прервал кашель Антона, который тоже покинул наш коридор.
— Черт возьми, сэр, — сказал Сомерсет, посмотрев на всех нас и, наконец, на Боттенлаубена, — как вы сюда попали?
— Что он говорит? — спросил Боттенлаубен.
Ему перевели.
— Не верьте своим глазам, милорд Сомерсет, — сказал Боттенлаубен, — у меня сейчас нет времени объяснять вам, что происходит. Отдайте мне вашу фуражку и снимайте шинель.
— Мою фуражку? — выдавил Сомерсет. — Отдать?
— Да.
— И шинель тоже?
— Вы понятливы. Мне нужно и то, и другое. А как мне еще, — сказал Боттенлаубен, — перейти через Дунай? Остальные господа, которых вы видите здесь, думаю, будут изображать моих пленников.
— Ваших пленников?
— Я с удовольствием подмечаю, — сказал Боттенлаубен, — что аристократия на вашем острове соображает не быстрее, чем наша континентальная. Кстати, как вы можете сидеть здесь и пить чай, в то время как ваши солдаты занимают город?
— Мои солдаты?
— Да.
— Моим солдатам было приказано занять Конак, а не город.
— О, — сказал Боттенлаубен. — Тогда прошу прощения. Сколько эскадронов у вас здесь, в Конаке?
— Это не ваше дело.
— Нет, мое. Кстати, почему бы вам не снять шинель?
— Шинель?
— Да, шинель! И поскорее, будьте любезны!
Этот приказ был уже настолько безапелляционным, что Сомерсет немедленно встал. Рука его потянулась к пуговицам на шинели, но вдруг он остановился и снова сел.
— Ну? — резко воскликнул Боттенлаубен.
Сомерсет посмотрел на нас с Аншютцем, стоящих у дверей, затем снова поднялся. Глядя на Аншютца, он медленно расстегнул пряжку своего ремня. Потом начал расстегивать шинель.
Конечно, мы внимательно следили за каждым его движением, но в то же время меня поразило, как смотрел на него Аншютц. Он смотрел на Сомерсета, встававшего с кресла, как на что-то ужасное. Только позднее я понял причину этого ужаса. Мы считали, что Сомерсет безоружен. И не знали, что англичане обычно носят револьверы под шинелью, а не поверх нее. Но когда Сомерсет распахнул шинель, он успел вытащить револьвер. Выхватив его из кобуры, он в мгновение ока несколько раз выстрелил в Аншютца. Аншютц отшатнулся к двери позади себя, а затем рухнул на пол. Англичанин не успел достичь двери — три или четыре пули Боттенлаубена повалили его. Мы сразу же бросились к Аншютцу и попытались его поднять, но поняли, что раны смертельны. Веки его еще немного дрожали, но очень скоро замерли. Рука безжизненно упала на пол. У нас не было времени предаваться скорби и гневу из-за его гибели. Снаружи мы услышали крики и топот, а в следующую минуту в обе двери уже стучали и гремели замками. Мы оставили Аншютца лежать на полу и встали. Со двора тоже раздавались встревоженные голоса. Двери сотрясались, казалось, на них наваливалась толпа людей. Было ясно, что долго двери не выдержат.
Мы бегом вернулись в отопительный коридор, там по-прежнему никого не было, и поспешили в кладовку. Едва мы добрались до нее, стало слышно, как люди бегут уже по этому коридору. Мы подняли ковер и спустились по лестнице. Ковер вернулся в свое привычное положение. Мы ждали с пистолетами в руках и были готовы поприветствовать любого выстрелами. Но никому и в голову не приходило искать нас за ковром. Англичане побывали в кладовой и перевернули там все вверх дном, но никто из них не поднял ковер. Они снова выбежали в коридор, и мы слышали, как они штурмуют другие комнаты, потом шум стих, но очень скоро вернулся снова: они опять искали нас в кладовой. Их было много, потому что они не могли знать, кто мы и сколько нас. Суматоха длилась больше четверти часа, наши сердца колотились в ожидании. Когда поиски наконец прекратились, мы мысленно поблагодарили тех, кто продумал за нас наше убежище.
Было около семи часов; мы сидели на ступенях в темноте, только отблеск света, который англичане зажгли в кладовке, пробивался сквозь основу ковра. Мы сидели не двигаясь, не решаясь что-либо предпринять. Реза взяла меня за руки и крепко вцепилась в них. Полную тишину нарушали только шорохи то тут, то там. Антон пробормотал, что это крысы. Я зашипел на него и велел замолчать.
Время от времени я чувствовал, как Реза сильнее сжимает мои руки, затем немного отпускает, но сразу же снова судорожно вцепляется в них. У нее был шок. Наконец, она приблизила губы к моему уху.
— Послушай, — прошептала она, — что ты собирался сделать с англичанином?
— С Сомерсетом? — тихо спросил я.
— Да. Если бы вы… если бы вы не застрелили его.
Я пожал плечами.
— Ты хотел его убить?
— Не знаю, — пробормотал я. — Но мы не знали, что он будет защищаться.
Она помолчала несколько секунд, затем спросила:
— Вы бы вообще вошли в комнату, если бы я не дала вам знак?
— Знак?.. Нет, наверное, или вошли бы позже. Мы не могли знать, как далеко ты собираешься с ним зайти.
Она молчала, и я добавил:
— Но ты действовала очень умело.
— Возможно, мне не следовало этого делать, — сказала она.
— Почему нет?
— Он же мертв.
— Аншютц, — сказал я, — тоже мертв.
Она поколебалась, затем прошептала:
— Но это же не из-за того, что я сделала…
— Что сделала? Что позволила поцеловать себя?
— …Да.
— Это было очень умно с твоей стороны. Он даже не заметил, что мы вошли.
— А что, если бы вы не вошли? Что мне тогда пришлось бы делать? Он становился все более навязчивым. Я не знала, придете ли вы. Я знала только, что ты все видишь. Подумай я больше, то не стала бы так поступать.
— О чем ты?
— О том, что он мог бы сделать.
— Я тебя не понимаю. Он ничего бы тебе не сделал, — сказал
