Читаем без скачивания Моммзен Т. История Рима. - Теодор Моммзен

Целых пять лет стоял уже Помпей во главе своей армии и флота, целых пять лет демократия составляла в Риме заговоры с целью его свержения. Результаты были неутешительны. Несмотря на все усилия, демократы не только ничего не добились, но понесли огромный материальный и моральный ущерб. Уже коалиция 683 г. [71 г.] должна была вызвать недовольство убежденных демократов, хотя демократия вступила тогда в союз только с двумя влиятельными людьми противной партии, которые к тому же признали ее программу. Теперь же демократическая партия действовала сообща с шайкой убийц и банкротов, причем почти все они были перебежчиками из аристократического лагеря, и, по крайней мере временно, приняла их программу, т. е. терроризм Цинны. Это вызвало отчуждение между демократией и партией материальных интересов, бывшей одним из главных элементов коалиции 683 г. [71 г.] и брошенной теперь в объятия оптиматов и вообще всякой силы, которая могла бы служить защитой от анархии. Даже столичная чернь, ничего не имевшая, правда, против уличных беспорядков, но все же находившая неудобным, чтобы поджигали дома, под крышей которых она живет, была несколько смущена. Замечательно, что именно в этом году (691) [63] были полностью восстановлены Семпрониевы законы, что было постановлено сенатом по предложению Катона. Очевидно, союз демократических вождей с анархистами создал преграду между ними и римским народом, и олигархия не без некоторого успеха стремилась углубить этот разрыв и привлечь массы на свою сторону. Наконец, все эти заговоры отчасти предупредили, а отчасти озлобили Помпея; после всего случившегося, после того как сама демократия почти порвала связи, соединявшие ее с Помпеем, ей уже нечего было надеяться, как она имела основание ожидать в 684 г. [70 г.], что он не употребит свой меч для уничтожения демократической власти, которая его выдвинула и утверждению которой он сам способствовал. Таким образом, демократия была дискредитирована и ослаблена, но, что хуже всего, она стала смешной вследствие беспощадного разоблачения ее неспособности и бессилия. Она была сильна, когда дело шло об унижении свергнутого правительства и о подобных мелочах, но каждая ее попытка добиться какого-нибудь действительного политического успеха кончалась жалким фиаско. Отношение демократов к Помпею было столь же фальшиво, как и недостойно. Осыпая его похвалами и почестями, они в то же время плели против него одну за другой интриги, которые немедленно лопались сами собой, как мыльные пузыри. Проконсул Востока и морей, вместо того чтобы защищаться от этих происков, казалось, даже не замечал всей этой возни и одерживал победы над демократией, как Геркулес над пигмеями, сам того не замечая. Попытка разжечь гражданскую войну позорно провалилась; если анархистская фракция обнаружила хотя бы некоторую энергию, то чистая демократия сумела, правда, нанять шайки, но не была в состоянии ни руководить ими, ни спасти их, ни умереть вместе с ними. Даже дряхлая от старости олигархия, которой придали силы перешедшие к ней из рядов демократии массы и прежде всего сознание несомненного тождества в данном случае ее интересов с интересами Помпея, сумела побороть эту революционную попытку и одержать, таким образом, еще одну, последнюю победу над демократией.

Тем временем умер царь Митрадат. В Малой Азии и Сирии был восстановлен порядок, возвращения Помпея в Италию можно было ожидать со дня на день. Развязка приближалась; но была ли еще нужда в каком-либо решении, когда, с одной стороны, стоял полководец, возвращавшийся в ореоле небывалой славы и могущества, а с другой стороны — беспримерно униженная и совершенно бессильная демократия? Красс собирался на кораблях искать пристанища со своей семьей и своим золотом где-нибудь на Востоке; даже Цезарь, несмотря на свою приспособляющуюся и энергичную натуру, считал, казалось, игру проигранной. В этом году (691) [63] он и выставил свою кандидатуру на должность верховного понтифика; покидая утром в день выборов свой дом, он заявил, что, если и тут его постигнет неудача, он не переступит более через порог этого дома.

ГЛАВА VI

ОТСТУПЛЕНИЕ ПОМПЕЯ И КОАЛИЦИЯ ПРЕТЕНДЕНТОВ.

Когда Помпей, выполнив возложенные на него поручения, снова обратил свои взоры на родину, он опять увидал у ног своих царский венец. Развитие римской государственности давно уже склонялось к подобной катастрофе; каждому беспристрастному наблюдателю было ясно — и об этом говорилось тысячу раз, — что, если наступит конец господству аристократии, станет неизбежной монархия. Теперь сенат был низвергнут совместно гражданской либеральной оппозицией и военной силой, и все дело сводилось лишь к тому, чтобы найти для нового строя людей, названия и формы, довольно ясно, впрочем, намеченные частью демократическими, а частью военными элементами переворота. События последних пяти лет наложили как бы последний отпечаток на предстоявшее переустройство государства. Во вновь организованных азиатских провинциях, воздававших своему устроителю царские почести как преемнику Александра Великого и даже его фаворитов-вольноотпущенников принимавших словно принцев крови, — в этих провинциях Помпей заложил основу своего господства и вместе с тем нашел там богатство, войско и славу, в которых нуждался будущий монарх римской державы. Заговор анархистов в Риме и связанная с ним гражданская война достаточно убедительно показали каждому, кто преследовал какие-либо политические или хотя бы лишь материальные интересы, что правительство, лишенное авторитета и распоряжения военными силами, каким было сенатское правительство, обрекало государство на недостойную и страшную тиранию политических авантюристов и что такое изменение государственного строя, которое теснее связало бы военную власть с правительством, было неотложной необходимостью, если только общественному порядку суждено было дальнейшее существование. Таким образом, на Востоке явился повелитель, а в Италии был готов престол; казалось, что 692 год [62 г.] будет последним годом республики и первым годом монархии.

Но этой цели невозможно было, разумеется, достигнуть без борьбы. Существовавший полтысячелетия государственный строй, при котором незначительный город на Тибре достиг беспримерного могущества и великолепия, пустил корни на неведомую глубину, и невозможно было предвидеть, до каких слоев будет потрясено гражданское общество попыткой свержения этого строя. Помпей из-за великой цели опередил ряд своих соперников в соревновании, но не отстранил их окончательно, и было вполне возможно, что все эти элементы вступят в союз для низвержения нового властелина, так что Помпею придется иметь дело с коалицией Квинта Катулла и Марка Катона — с Марком Крассом, Гаем Цезарем и Титом Лабиеном. Трудно было, однако, представить себе менее благоприятные обстоятельства для этой неизбежной и, несомненно, серьезной борьбы. Весьма вероятно было, что под свежим впечатлением восстания Катилины на сторону правительства, обещавшего обеспечить устойчивый порядок, хотя бы за это даже пришлось пожертвовать свободой, станет вся умеренная партия, в особенности купечество, преданное только своим материальным интересам, но также и большая часть аристократии, которая, будучи лишена единства и политического будущего, должна была считать себя довольной, если ей благодаря временной сделке с властелином удастся обеспечить себе богатство, положение и влияние; возможно, что и часть демократии, тяжело потерпевшей от последних событий, согласилась бы ожидать осуществления хотя бы некоторых своих требований от поднятого ею на щит полководца. Но какова бы ни была вообще политика партий, что значила она в Италии — по крайней мере в ближайшее время — по сравнению с Помпеем и его победоносной армией? За двадцать лет до этого Сулла, заключив компромиссный мир с Митрадатом, мог со своими пятью легионами произвести противоречащую естественному ходу вещей реставрацию, несмотря на противодействие вооружавшейся в течение многих лет либеральной партии, начиная с умеренных аристократов и либерального купечества и кончая анархистами. Задача Помпея была гораздо легче. Он возвращался, полностью и добросовестно выполнив на суше и на море все, что ему было поручено. Он мог надеяться, что не встретит серьезной оппозиции ни с чьей стороны, кроме крайних партий, из которых каждая в отдельности ничего не могла сделать и которые, даже соединившись, были только коалицией различных кружков, недавно еще горячо враждовавших друг с другом и раздираемых глубокими внутренними разногласиями. Совершенно не готовые к борьбе, они не имели ни вождя, ни организации в Италии, ни опоры в провинциях, но главное — у них не было полководца; едва ли был в их рядах хоть один видный военный, не говоря уже об офицере, который решился бы призвать граждан к борьбе против Помпея. Нужно было также учитывать, что революционный вулкан, беспрерывно пылавший уже 70 лет и питавшийся собственным пламенем, явно выгорал и начинал уже угасать. Было весьма сомнительно, удастся ли теперь поднять италиков на вооруженную борьбу за интересы партии, как это удалось еще Цинне и Карбону. Если бы Помпей выступил, что могло бы ему помешать произвести государственный переворот, как бы в силу естественной необходимости предначертанный органическим развитием римской государственности?