Читаем без скачивания Повелитель снов - Александр Прозоров

Барон Тюрго облегченно перевел дух, соскользнул со скамьи и исчез из харчевни. За салат, конечно же, не заплатил. Ну да что возьмешь с нищего шведского посланника? Дождавшись целиком запеченной двухкилограммовой форелины, Зверев мужественно одолел большую ее часть, запив остатками меда, после чего отправился домой. То есть — на двор держателя братчины «худородных», боярина Кошкина. Дьяк еще не вернулся со службы, без хозяина ублажать и кормить гостя никто не торопился. Окликнув Пахома, Зверев поднялся с ним на крыльцо, остановился:

— Скажи, дядька, мы с Казанским ханством когда-нибудь воевали?

— А как же, Андрей Васильевич, — запустил холоп пальцы в свою пышную, почти во всю голову, шевелюру. — Через три года на четвертый за Муром ходили…

— Нет, Пахом, я не про порубежную службу. Там я и сам побывать успел. Я про настоящую войну — со сражениями, со взятием городов…

— Да рази с ними повоюешь, княже? — расхохотался дядька. — Они как силу ратную видят — зараз разворачиваются, да и драпают, куда глаза глядят. Девять лет тому казанцы вместе с татарами из Крыма Нижний Новгород обогнули, до самого Мурома добрались — да ополчение малое воеводы Дмитрия Вельского увидали. Тут же развернулись, да и убегли спешно. На новый год аж сто тысяч, сказывают, до Оки докатилось. Народ силы такой убоялся, на север длинными обозами побег — из Москвы, почитай, все князья и семьи боярские отъехали, батюшки храмы позакрывали, да вслед за паствой ушли. Однако же с молитвою, в одеждах чистых рати наши встреч татарам двинулись. На погибель шли, умереть за землю русскую с честью. Ан басурмане, как хоругви наши углядели, враз повернули и утекли…[14]

— Это не походы, дядька. Это все равно что кулак показать, да на этом и закончить. А по-настоящему, с наступлением на земли вражеские, на саму Казань — воевали?

— До меня было, — почесал в затылке Пахом. — Собрали рать великую, двинулись. Но казанские мурзы, сказывали, на пути войско встретили, покаялись в грехе своем да хана своего, Шиг-Алея, Москве изменившего, на руки воеводе выдали. Заместо него другой хан сел, саблю целовал великого князя слушать да рубежи не тревожить. Но клятвы своей не сдержал, а пятнадцать лет тому его и вовсе зарезали, стол же крымский родич захватил, Сафа-Гирей.[15] Клялся громко, что Русь разорит, сотрет, камня на камне не оставит. Казанцы горевали, в Москву тайно ездили, просили Шиг-Алея, заточенного в Белозерске, вернуть. Хана привезли в Москву. Шиг-Алей пал в ноги шестилетнему нашему Иоанну, просил прощения, плакал. После того его отпустили в Казань с честью и ратью нашей. Василий Ярославович с нами в той рати шел. Сафа-Гирей убег, нас не дожидаясь. Казанцы встретили нас со слезами радости и молитвами, хана старого, просимого, приняли. Мы ушли, ни разу сабель не вынув. Ан скоро хан назад прибежал — его Сафа-Гирей выгнал. И опять рать собралась, двинулась. Сафа бежал, Шиг-Алея с радостью встретили.[16] До Москвы после того похода мы не дошли — ан хан нас на рысях догоняет, с ним восемь десятков мурз и князей татарских. Оказывается, Сафа-Гирей в третий раз сел на царство. Вернулся, едва хвост обоза нашего за Нижним скрылся. Снова карами Руси грозит. Сказывает, все беды у бедноты казанской от нас, от русских. И доходы татарские, дескать, русские купцы в Москву увозят, и хлеб дорого продают, и рабов взятых обратно отбивают али с хана после набега требуют. А как уничтожат татары Русь, так и заживут сытно, свободно и богато. У каждого по своей деревне будет, и по саду, и по гарему с сорока русскими красавицами. А пока русские этого не дозволяют, то и голод в ханстве случается, и бедность у татар от злобы русской. Вроде как посылали недавно Дмитрия Вельского[17] с ратью снова Шиг-Алея на трон в Казани посадить, но не удался поход. Да и нас с боярином Лисьиным в тот раз не исполчали.

— Бред какой-то. Наши ставят, казанцы скоро смещают, наши опять ставят, казанцы опять смещают. Что за бред?

— То не казанцы, Андрей Васильевич, то османы, — поправил холоп. — Русские придут — своего хана поставят. Потом османы ногайцев али крымчан подошлют, своего поставят. Так и крутится. Ни с кем Казань не воюет, со всеми соглашается. Чей кулак ближе, того и слушают.

— Вот чехарда какая! Пахом, а когда русский ставленник на троне, они наших рубежей не трогают?

— Как же, не трогают! Кто ни сидит, все едино грабят. Натура у них такая. Опосля жалятся, плачут, каются. Что-то даже назад возвертают. Но все едино скоро опять грабят.

— Какой же смысл в русском ставленнике, коли война, считай, не прекращается? Что ни лето, новые набеги.

— Меня о том почто спрашиваешь, княже? Не государь я, не воевода даже. Пошлют опять на казанцев — пойду. А до чего опосля государь с ханами обговорится, так ведь со мной не посоветуется.

— Это верно, — признал Андрей. Что может знать простой холоп о большой политике? Приказали — идет, не приказали — стоит. Забыли — спит спокойно, пока не вспомнят. — Ты как устроился, дядька? Как тебе новый двор нашего Ивана Юрьевича?

— Славно, княже. Лавки в людской войлоком подбиты, в сенях тюфяки можно брать невозбранно и даже одеяла старые бумажные[18] дают. Кормят от пуза. Чего тут не жить? Разве рубахой шелковой не одарили, а то бы и вовсе здесь остался.

— Ты это брось, — шутливо погрозил пальцем Зверев. — Куда я, туда и ты. Забыл?

Он вошел в дом, теперь вполне достойный называться дворцом, после нескольких минут поисков нашел трапезную, а уж там и заветную лестницу к себе, в просторную угловую комнату. Разделся до исподнего, походил по мягкому и теплому, даже жаркому, ковру. Вспомнил слова дьяка о том, как татары щедро одаривают в Москве чуть не каждого и ничего не просят взамен. Теперь кое-что стало проясняться. Если именно русские рати сажают в Казани на стол нужных ханов, то каждому из них здесь очень требуются друзья. Татарских царевичей на Руси много: из рода Чета, Касима, Каракучи, Юсупа, Алея, Кайбулы, Бехмета, Кусаина и прочих. Хочешь стать царем, хочешь, чтобы посадили именно тебя, — ищи сторонников. Подкупай, дружи, напоминай о себе. Глядишь, Шиг-Алей опять в поруб попадет, а тебя вместо него вниз по Волге в дорогой шубе в правители повезут. Как больше заслуживающего доверия.

Зверев упал на постель, закинув руки за голову. Мысли о странных отношениях Москвы и Казани сменились воспоминанием о том, что завтра нужно навестить князя Воротынского, что ему тоже можно задать несколько вопросов. А еще Андрей вспомнил, что есть у дочерей Михаила Ивановича очень симпатичная подруга по имени Людмила…