Читаем без скачивания Призвание варяга (von Benckendorff) - Александр Башкуев

Но и я рухнул наземь. На меня тут же бросились двое оставшихся негодяев. Первый прыгнул на меня сверху и его вопль был слышен даже в покоях Отца-Настоятеля.

Я целил ему ножом в глаз, но чуток промахнулся. Глаз, конечно же, вытек и рожа преступника практически развалилась напополам, но… Он остался в живых. Впрочем, весьма ненадолго.

В разные стороны брызнул фонтан КРОВИЩИ и прочие молодцы обкакались на месте от ужаса. Они готовились к своему преступлению, но мысль, что резать будут именно их — не приходила им в голову. Будь на их месте настоящие шляхтичи — меня бы, конечно, убили, но слабые люди поступили так, как им было привычней. Они замерли на местах, выжидая — чем это кончится.

Из них рядом со мной остался последний. Прочих я задержал своими уловками и теперь мы были один на один. Он — здоровый и сильный. Но из всех пятерых он шел сзади всех и я знал, что он — трус. Я — десятилетний малыш с фамильным кинжалом в руке. Но — четверо валялись вокруг меня. И я сжег за собой все мосты…

Он взглянул мне в глаза, смертный ужас плеснулся из них и сей здоровяк обернулся и побежал. А я знал, что если он убежит — придут новые и когда-нибудь добьются все-таки своего…

Поэтому я ловким ударом заплел ему ноги и бросился на него сверху с кинжалом. Удар ножа пришелся в какую-то кость и рука моя на миг онемела — настолько сильна оказалась отдача. Но, когда я выдирал нож, КРОВИЩА хлестнула и в этот раз и такого ужаса противники не могли вынесли. Они со всех ног бросились от меня, а сей — последний парень был шибко ранен и не мог убежать. (Парень с перебитыми пальцами на ноге удирал чуть ли не на четвереньках, а прочие его просто бросили. Что взять с них — не джентльменов?)

Со всех казарм к нам бежали, кто-то кричал и грозил мне всеми смертными карами, но… Я знал, что обязан преподать всем урок — не связывайтесь со мной! Поэтому я расстегнул крючки на форме несчастного, раскрыл мундир там, где сердце и посмотрев в искаженное ужасом лицо раненого, сухо сказал:

— Не вноси платы блудницы и цены пса в дом Господа твоего, ибо сие — мерзость перед Всевышним!

По его глазам я увидел, что он не понял моих слов, а стало быть не знает ни Истории, ни Писания. А раз человек не ведает Заповедей — сие не убийство. И я опустил нож ему прямо в сердце…

Он дрыгнул ногами, я потянул кинжал на себя и он, с легким чавканием, вышел из тела. Я аккуратно обтер кинжал полой куртки убитого и вложил его назад в голенище. Вокруг нас тесным кольцом были люди. Впереди всех в накинутой наспех шинели стоял Аббат Николя. Я, пожимая плечами, сказал:

— Он не понимал слов Второзакония и стало быть — не знал Писаний. Стоило ли держать его Иезуитом?

Аббат потрясенно кивнул, а потом вдруг опомнился — Писанье — Писанием, но я же ведь у него на глазах совершил — истинное убийство. С холодным расчетом и в полном сознании.

Когда это дошло до него, Аббат отшатнулся от десятилетнего душегубца и, невольно крестясь, пробормотал:

— Случалось уже убивать?

— Да, я убил однажды поляка. Не сознавая того. Но я был тогда еще маленьким — в этот раз все по-другому!

Аббат еще раз перекрестился и еле слышно сказал:

— Вернись в свой карцер. Я сообщу обо всем Государыне и твоей матери. До их решения из камеры ты не выйдешь. Мы учим воспитанников убивать, но боюсь общенье с тобой их научит — черт знает чему…

— Ваше Преосвященство — сей русский не ведал смысла Писаний! И я сообщу чрез свою мать о том, что вы заставляете нас зубрить священные тексты, не вникая в их суть! Что скажут в Риме?!

Не знаю, что на меня нашло и откуда во мне — десятилетнем ребенке взялись эти слова. Но они зафиксированы в протоколе об этом событии и многие из тех, кому довелось читать их — верят, что средь фон Шеллингов не все чисто. Мол, иной раз нашими устами говорит…

Некоторые думают, что это — Всевышний. Другие верят, что это — Его главный Враг…

Как бы там ни было, все Наставники прямо аж поперхнулись от моих слов. До них внезапно дошло, что я и впрямь способен нажаловаться непосредственно в Ватикан, а там по сей день служат иные мои родственники. (Сегодня Посланник самого Папы при Ордене Иезуитов мой шестиюродный брат — с той самой ветви, где дед по матери прадеда был Генералом Ордена в Рейнланде с Вестфалией.)

А среди Иезуитов важнейшей из добродетелей почитается разъяснение Сути Писания всем воспитанникам, так что мое обвинение было ужаснейшим из тех, какие только можно придумать.

Я-то узнал сие и многие иные из темных мест, не разъясняемые христианам, из чтения Талмуда и Торы под руководством Арьи бен Леви. Сие — История пращуров наших и Арья считал, что нельзя к ней подходить с нравственными оценками, свойственными христианству. Христиане же, когда "налетают" на такие места в Священном Писании, начинают юлить, ходить вкруг, да — около, ибо дословный перевод того, что тут сказано, порождает больше вопросов, чем возможных ответов. Особенно сими штуками грешат Евангелия, так что я люблю сажать в лужу всяких там проповедников, да "святых старцев.

Знаете, если человек и вправду Святой, Господь укажет ему, как разъяснить иные противоречия Святого Писания. "Святоши" же сплошь и рядом начинают вертеться, что уж на сковороде — вконец запутывают себя и других и становятся общим посмешищем. Я же говорю в таких случаях:

— Религия — Вопрос Веры. Ежели вы верите в то-то и это — сие не требует объяснений. Так оно — было. Поэтому и появилось в Писании. А ежели вы с тем не согласны, пытаясь объяснить сие на ваш вкус, — вы — неверующий. И доказываете вы нам сейчас не Писание, но — собственный атеизм и душевную пошлость. Слава Господу, что вы пред нами, наконец-то — разоблачились.

Ровно неделю я сидел в моей камере. Но уже на второй день ко мне пришли солдаты из русских, которые стали ставить огромные нары в три яруса и мастерить новую печку.

Я, грешным делом, думал, что мой поступок вызвал резонанс в Колледже и многие русские восстали против навязанного им католичества… Но ровно через неделю двери моего узилища вдруг растворились и сам Аббат Николя вызвал меня на улицу. Там в две шеренги стояли мальчики в лифляндских цветах — черное и зеленое.

Аббат сказал мне:

— Я чувствую, что ты будешь у них предводителем. Принимай же команду, чертов ты — лютеранин…

Я пошел мимо строя и на меня смотрели такие знакомые — родные милые лица. Все — немцы и мои родственники, или — родственники моих родственников. За вычетом двух ребят.

Я не поверил глазам, — самыми младшими среди прочих стояли Петер и Андрис. Два моих латышонка, кои никак уж не могли попасть в столь дворянскую школу. Но на рукавах латышей красовались странные вензеля и не виданные мною гербы (правда полученные путем трансформации Ливонского Жеребца — знака Бенкендорфов).

Я отсалютовал вновь прибывшим и они выдохнули в морозный воздух в двадцать маленьких глоток:

— Хох! Хох! Хох!

Нары в карцере стояли в три яруса по семь коек и я теперь понимал — почему.

Через минуту нам дозволили "разойтись" и я первым делом обнялся с моими товарищами. Оказалось, что у матушки случилась разве что — не истерика, как только она услыхала, что мне тут угрожало. Она сразу же созвала всех наших родственников и попросила подобрать "ребяток покрепче". (При этом она всерьез спрашивала — не будет ли кто из родителей против, если их чадам "доведется взять в жены католика"?)

Вопрос сей вызывал бурю веселья средь наших родственников, — впрочем, многим ребятам родители не советовали "увлекаться такими делишками". В Лифляндии позор может пасть лишь на "девочку" в этом процессе. Парень же, выказавший себя "мужиком", заслуживает легкого порицания и горячего скрытого одобрения за сей "подвиг.

Два места из двадцати было сразу же занято за Петером Петерсом и Андрисом Стурдзом, а их отцов матушка внезапно для всех посвятила в дворянство. Так что остальные вакансии ушли под самых здоровых, твердолобых и драчливых сыновей моей Родины. Удивительно, но самыми тупыми, могучими и выносливыми оказались именно Бенкендорфы, да Уллманисы — "мужицкая Кровь" понимаете.

О пруссаках сказывают, что они славны "классическим воспитанием". Заключается оно в следующем. Если у мальчика есть "голова", его порют до тех пор, пока он спросонок не начнет брать интегралы. Если у мальчика есть "рука", его лупят до тех пор, пока он не перестанет свинячить в своих чертежах и не научится с первого раза рисовать паровик в туши, не пользуясь циркулем и линейкой. Ни для чертежа, ни для снятия измерений.

А если у парня нет ни "головы", ни "руки", его ждет казарма.

Попадают туда совсем просто. Тебя лупцуют до тех пор, пока ты не отчаешься выучить очередную китайскую грамоту, иль выполнить простейший чертеж. А отчаявшись и собравшись с духом дашь когда-нибудь сдачи своему педагогу!