Читаем без скачивания Земля святого Витта - Евгений Витковский

- Древнерусская традиция, с нее начнем, такова, - начал Федор Кузьмич, пока что ни на кого специально не глядя. - Царевича до пятнадцати лет не должен видеть никто, ни дворянство, ни народ. А когда пятнадцать лет ему исполняется, его перед народом являют; несут его лучшие люди на плечах и ставят на Лобное место. Для предохранения от самозванцев, которых на Руси всегда много было и нет оснований думать, что станет меньше. Такая вот... традиция.

Федор Кузьмич надолго умолк. Всем все было ясно.

- Значит, еще девять лет. Сходится с предсказаниями - сказал Веденей. Они с Гаспаром вчера вечером довели Сивиллу до неотложки, да и сами серой надышались, настоем пустырника друг друга отпаивали и померанцевую корочку нюхали. Гаспар достал записную книжку, сверился с записями и тоже кивнул.

- Ниночка, выдержим? - спросил Федор Кузьмич у Нинели. Та закрыла глаза, обхватила колени и что-то тихо запела без слов, в китайской пентатонной гамме. Мелодия повторилась несколько раз, потом пророчица открыла глаза и посмотрела на старца.

- Граф тебе по чину переподчинен, ты его службы не увольнял. Вот пусть и бережет царевича. Девять лет всего... Только прыжкам в воду запрети царевича учить. А остальному пусть учит, здоровья он кому хочешь одолжить от своего может..

- Так я и думал. Снег там долго лежит, но это мы преодолеем, - сказал Федор Кузьмич, снимая с глаза повязку: то ли судьбоносное решение было уже принято, то ли - что вероятней - просто надоело смотреть одним глазом. - А что Мирон туда ходит, это как?

- Мирон за Дед-Мороза вполне сойдет. Камердинер... сейчас лето, в замке тепло, все нужное можно отсюда доставлять, да там и так все есть, а кашу мальчик есть приучен. Ты реши, что с художниками делать! Мальчик-то их к себе потребует!

Федор Кузьмич побарабанил пальцами по столу.

- Проблема... Точно, проблема. А как вообще до Палинского добираться, кто-нибудь знает? Гаспар открыл записную книжку.

- Селезень, - прочел он непоспешно, - двупроточная река. Вытекает из озера Мyрло, впадает в Рифей. А также вытекает из Рифея, впадает в Мyрло. Движение старинное, левостороннее. На берегу Мyрла - сектантский город Триед, населения по последней описи одна тысяча двести пятьдесят один житель, из них одна тысяча сто три сказались почитателями тройной буквы "Е". Евреев двое. Иных вероисповеданий не замечено. К тому же городу приписан вовсе дикий человек по имени Дикий Оскар, кроме того известный мужик Ильин, тоже дикий, и еще камердинер его сиятельства графа Сувора Палинского, имя... не записано. Единственным лодочником, никогда не потерпевшим ни одной аварии при плавании по Селезни из Рифея и обратно считается Астерий Миноевич Коровин, ныне разжалованный и смещенный со своего места, проживает по адресу...

- Это ж дед Астерий, сосед! - не выдержал Гендер. Все поглядели на него с укоризной. Гаспара Шероша умные люди не перебивают. А те, кто перебивают не умные люди. Но Гаспар сам сообразил, что адрес соседа на Саксонской знают и без его записей.

- А к Палинскому... того... ну, разбойники... были когда-нибудь? полюбопытствовал Федор Кузьмич. Гаспар перелистнул ползаписной книжки, но на нужное место попал сразу.

- Козьма Федотыч Веревкин. Лето от основания Киммериона... не записано, точную дату потом проверю. Знаменит умением выпивать заветный ковш и в том ковше исчезать. Изловлен графом Сувором Васильевичем при попытке кражи столового серебра и сброшен прямо в озеро, где подобран бобрами и передан почти полностью всеми частями господину Вергизову для дальнейшего употребления, буде таковое возможно. Дальнейшая судьба неизвестна. Потай Соломеевич Опня, разбойник. Изловлен... извините, бумага стерлась, карандаш плохой попался. Сброшен... Передан... Ну, тут все то же самое. - Гаспар закрыл книжку. Четыре случая за последние почти двести лет. Все четверо пойманы и сброшены. Результат... ну, летальный результат. Две версты лететь, а потом обратно взбегать пока что кроме Палинского никто не умеет.

- Совершенно ненужное умение, - ответил Федор Кузьмич, - кстати, вы, господин академик, упомянули кого-то мне неизвестного. Кто такой дикий мужик Ильин?

Гаспар почему-то смутился. За него ответил гипофет.

- Дикий мужик Ильин, по моим данным, единственный автохтонный житель Киммерии, живет здесь дольше, чем киммерийцы. Является на берегу Рифея при впадении ручья Уй семью верстами выше Селезни и орет. По дальности ото всех прочих возможных мест проживания теоретически числится жителем Триеда. По национальности, возможно, вогул. Но внятных звуков не произносит. Последний раз видан...

- Интересно... Скажите, Веденей Хладимирович, а почему я о нем никогда не слышал?

Веденей наконец-то засмеялся, впервые с тех пор, как пришел к нему на Витковские выселки академик, с тех пор, как говорить ему пришлось больше по-киммерийски, чем по-русски, а занятие это утомительное.

- Вы о нем слышали, Федор Кузьмич. Выражение "Нужен ты мне, как Ильин" знаете? - Любимая ругань Гликерии Касьяновны. Но я не думал...

- Вот именно. Это он и есть. Посмотрите в "Занимательной Киммерии".

Смотреть в книгу в присутствии автора было неловко, но пришлось. Там значилось:

"ИЛЬИН - дикий мужик. Эвфемизм. Употребляется вместо ругательства. Иногда плавает в корыте и гребет ложками".

- А зачем он гребет ложками?

Гаспар покраснел.

- Видите ли, Федор Кузьмич... Ильин ведь никому, ну решительно никому не нужен. Ему это не нравится, обратить внимание на себя хочется, ну... он тогда садится в корыто и ложками загребает... Да не надо про него думать, он безвредный, от него даже польза когда-то была, говорят...

- От него еще много вреда будет. Но это потом! Потом! - сказала Нинель, словно бы рассердившись, - Ехать скоро, Федор Кузьмич. Нужно просить хозяина, чтобы через архонта нам соседа с лодкой на два дня предоставил. По этой Селезни кроме соседа никто не проплывет, а он... пониженный в должности из-за того, что его бобры невзлюбили. Архонт на прямой конфликт с бобрами не пойдет, словом... Словом, в городе скоро архонта менять придется. Хотя на этот раз еще сойдет...

Гаспар спрятал записную книжку. Гипофет достал перчатки. Ясно было, что они готовы уходить, но Федор Кузьмич сделал какой-то жест, по которому всем стало ясно: старик совещание оконченным еще не считает.

- Сегодняшнюю беседу слышали только мы. Направленных микрофонов и прочей гадости в Киммерии пока нет. Но я полагаю, что факт покушения на мальчика, попытки его похищения... даже если судьи знать не знали, что речь идет об... особом мальчике... Словом, в Москве кто-то уже знает, что особый мальчик - здесь. И попытки будут продолжаться. Чего нам ждать? - вопрос был обращен прямо к Нинели.

- Похищений, Федор Кузьмич. Точнее, всяких покушений на похищения. Шантаж тоже будет, стрелять будут, танки-пушки поедут... и не приедут, и все по дури, по дури - не выйдет ничего. Была щука на яйцах - будет щука под яйцами, змея такая... Ох, не хочу я, Федор Кузьмич, туда глядеть, глаза бы мои не глядели - такой мальчик хороший... Хоть бы пальцы были у него здешние - все бы дольше в Москву не забирали. А заберут, сам себя заберет... Царь Киммерийский.

Последние слова упали - словно булыжник с горы. Нинель замолчала, видом своим являя крайнее истощение. Федор Кузьмич понял, что перегнул палку и отнюдь не старческим голосом заорал:

- Доня! Иди с нашатырем, полотенце мокрое неси! Нине полежать надо, на лоб ей мокрое холодное полотенце положи, на шею горячее, на сердце холодное, на ноги тоже горячее, да горчицей, горчицей его пропитай, чабрецу завари, лимонника выжми, донника накапай, пустырника добавь!...

Выполнить все это в одиночку было очевидным образом невозможно, но Доне еще и не такое иной раз случалось творить, за одними словами она умела в замочную скважину слышать другие. Старец, академик и гипофет остались втроем. И долго смотрели друг на друга.

- Да, - после тягостного размышления сказал Федор Кузьмич. - Это мы решили напрасно. Никакой уверенности у нас в этом быть не может. Хуже того, более чем вероятна уверенность в обратном. Ничего не остается... Вы не возражаете?

Старик закатал рукава и положил жилистые, покрытые редкими седыми волосами руки на стол перед собой - расслабленно, безвольно. Потом руки обрели отдельную жизнь: правая взлетела, указательный палец как револьверное дуло указал на все четыре угла потолка, на окно, на углы стола, потом - на левый и правый глаз старца, после чего левая рука заслонила оба глаза. Федор Кузьмич протянул обе руки перед собой и правой изобразил что-то вроде продления пальцев левой, он предлагал - поскольку боялся прослушивания перевести разговор на киммерийскую азбуку жестов, язык не менее тайный, чем минойская пиктография. Гаспар удивился, но рукава тоже закатал. Руки Веденея как птицы из клетки выпорхнули из складок плаща и изобразили над столом что-то вроде танца маленьких лебедей: так гипофет выразил свой восторг, что еще и эта секретная знаковая система наконец-то пригодилась.