Читаем без скачивания Наш общий друг. Том 2 - Чарльз Диккенс

— Да, вам лучше подумать хорошенько, — сказал мистер Боффин.

— О вас я уже никогда не буду думать хорошо, — воскликнула Белла, вызывающе сдвинув свои выразительные бровки и каждой своей ямочкой стремясь на защиту бывшего секретаря. — Нет, никогда! Ваши деньги превратили вас в камень. Вы жестокосердный скряга. Вы хуже Дансера, хуже Гопкинса, хуже Блюбери Джонса, хуже всех этих дрянных людишек. Мало того! — продолжала Белла, опять заливаясь слезами. — Вы были совершенно недостойны джентльмена, которого потеряли навсегда!

— Уж не хотите ли вы сказать, мисс Белла, — не сразу нашелся Золотой Мусорщик, — что, по-вашему, Роксмит лучше меня?

— Да! — сказала Белла. — В миллион раз лучше.

Выпрямившись во весь свой рост (все-таки не очень большой), она выглядела замечательно хорошенькой, хотя и очень сердитой, когда отреклась навсегда от своего покровителя, горделиво тряхнув густыми каштановыми локонами.

— Я больше дорожу его мнением, чем вашим, — сказала Белла, — пускай даже он подметал бы улицы ради куска хлеба, а вы обдавали бы его грязью из-под колес вашей кареты чистого золота. Вот вам!

— Ну и дела! — вращая глазами, воскликнул мистер Боффин.

— И еще давно, в то время, когда вы думали, что вознеслись над ним, я уже видела, что вы ему подчиняетесь, — сказала Белла. — Вот вам! И по всему я видела в нем господина, а в вас — слугу. Вот вам! И когда вы так его унижали, я стала на его сторону и полюбила его — вот вам! И горжусь этим!

После этого бурного признания наступила реакция, и Белла разрыдалась без удержу, уткнувшись лицом в спинку стула.

— Ну, будет вам. — начал мистер Боффин, как только у него явилась возможность прервать молчание и сказать хоть слово. — Выслушайте меня, Белла. Я не сержусь.

— А я сержусь! — отвечала Белла.

— Слушайте, — продолжал Золотой Мусорщик, — я не сержусь, вам я желаю только добра, и на это готов посмотреть сквозь пальцы. Так что вы оставайтесь у нас, и больше мы поминать про это не будем.

— Нет, я не могу здесь оставаться, — воскликнула Белла, снова вскакивая с места, — я и подумать не могу о том, чтобы здесь остаться. Я должна вернуться домой совсем.

— Не глупите, — уговаривал ее мистер Боффин. — Не делайте того, чего уже нельзя будет изменить, не делайте того, о чем наверняка пожалеете.

— Никогда не пожалею, — отвечала Белла, — а если я останусь у вас после того, что случилось, то всегда буду жалеть и всю жизнь буду презирать себя за это.

— По крайней мере, Белла, смотрите не ошибитесь, — убеждал ее мистер Боффин. — Семь раз примерь, один раз отрежь, знаете ли. Оставайтесь тут, и все будет хорошо, как оно и должно быть. А если уедете, то больше уже не вернетесь.

— Я знаю, что больше не вернусь, этого я и хочу, — сказала Белла.

— Не надейтесь, что я оставлю вам свои деньги, если вы от нас уйдете, — ничего я вам не оставлю. Нет! Смотрите же, Белла! Ни единого фартинга.

— Надеяться! — свысока ответила Белла. — Вы думаете, есть такая сила, которая заставила бы меня взять их, сэр?

Но надо было еще проститься с миссис Боффин, и тут впечатлительная девушка опять не выдержала, несмотря на всю свою гордость. Став на колени перед доброй старушкой, Белла припала к ее груди и плакала и рыдала, изо всех сил сжимая ее в объятиях.

— Вы милая, милая, самая лучшая из женщин! — говорила Белла. — Вы лучше всех людей! Я никогда не смогу отблагодарить вас и никогда вас не забуду. Даже если я доживу до глубокой старости, ослепну и оглохну, я все равно буду видеть перед собой ваше лицо, слышать в воображении ваш голос до конца моих дней.

Миссис Боффин, растрогавшись, заплакала и обняла ее от полноты чувств, но ничего не сказала, назвала ее только своей дорогой девочкой. Это-то она уж, конечно, твердила без конца, повторяя одно и то же, но больше не сказала ни слова.

Наконец Белла рассталась с ней и уже выходила из комнаты, вся в слезах, как вдруг, что было свойственно ее порывистой и любящей натуре, смягчилась и пожалела мистера Боффина.

— Я очень рада, — прорыдала Белла, — что побранила вас, сэр, потому что вы это вполне заслужили. Но мне очень жаль, что я бранила вас, потому что раньше вы были совсем другой. Давайте же простимся!

— Прощайте, — кратко ответил мистер Боффин.

— Если б я знала, которая рука у вас меньше грешила, я бы попросила позволения пожать ее в последний раз, — продолжала Белла. — Но не потому, чтоб я раскаивалась в том, что сказала. Я не раскаиваюсь. Все это правда!

— Попробуйте пожать левую, — равнодушно протягивая руку, отвечал мистер Боффин, — я реже ею пользуюсь.

— Вы были удивительно добры и ласковы ко мне, — сказала Белла, — за это я ее поцелую. Вы были очень, очень грубы с мистером Роксмитом, и потому я ее отбрасываю. За себя я благодарю вас, а теперь прощайте.

— Прощайте, — так же вяло отозвался мистер Боффин.

Белла бросилась к нему на шею, поцеловала его и выбежала из комнаты.

Она побежала наверх, села на пол в своей комнатке и залилась слезами. Но день уже клонился, к вечеру, и ей нельзя было терять время. Она открыла все шкафы, где хранила свои платья, отобрала только те, которые привезла с собой, не трогая остального, и связала их кое-как в большой неряшливый узел, чтобы прислать за ним потом.

— Из тех я не возьму с собой ни одного, — сказала себе Белла, затягивая узел как можно крепче, со всей решительностью. — Все подарки я оставлю здесь и начну жить совсем по-новому, за свой риск и страх.

Чтобы это решение было выполнено по всем правилам, она даже переменила платье и надела то, в котором приехала к Боффинам. Даже шляпку она надела ту самую, в которой она села в коляску Боффинов у себя в Холлоуэе.

— Вот я и собралась, — сказала Белла. — Немножко грустно, но я умыла глаза холодной водой и больше плакать не стану. Милая комнатка, мне было здесь так хорошо. Прощай! Больше мы с тобой никогда не увидимся.

Послав комнатке воздушный поцелуй на прощанье, она тихонько прикрыла за собой дверь и легкими шагами сошла вниз по широкой лестнице, поминутно останавливаясь и прислушиваясь, из боязни, как бы не встретиться с кем-нибудь из прислуги. По дороге ей никто не попался, и она благополучно спустилась в холл. Дверь в комнату бывшего секретаря стояла открытая настежь. Белла заглянула в нее мимоходом и по пустоте на его столе, по всему виду обстановки поняла, что он уже ушел. Тихонько приоткрыв большую парадную дверь и тихонько прикрыв ее за собой, она обернулась, поцеловала снаружи дверь — бесчувственное сочетание дерева и железа! — и быстрым шагом пошла прочь.

— Удачно вышло! — задыхаясь, молвила Белла, свернув на соседнюю улицу и замедляя шаги. — Если бы у меня не перехватило дыхание, я бы опять расплакалась. Ну, бедный дорогой мой папочка, ты совсем неожиданно увидишь свою обворожительную женщину.

Глава XVI

Пир трех человечков

Сити выглядело далеко не привлекательно, когда Белла проходила по его пыльным улицам. Почти все денежные мельницы кончили махать крыльями и в этот день больше не мололи. Хозяева уже разъехались, да и подмастерья собирались расходиться. У деловых подворьев и переулков был какой-то испитой вид, и самые мостовые выглядели усталыми, словно измученными поступью миллионов. Нужны были ночные часы, чтобы понемногу свести на нет дневное волнение улиц, живущих такой лихорадочной жизнью. А пока что в воздухе еще не улеглось возбуждение после всей стукотни и толчеи денежных мельниц, и тишина походила больше на полное изнеможение гиганта, чем на отдых человека, который набирается сил.

Если Белла и мечтала, глядя на величественное здание Банка, как приятно было бы часок-другой покопаться блестящей медной лопаточкой в куче денег, словно в садовой грядке, то это было вовсе не от жадности. Она очень исправилась в этом смысле, и перед ее блестящими глазами возникали еще неясные картины, отнюдь не включавшие в себя золото, когда она вступила в пропахший лекарствами переулок с таким ощущением, словно перед ней раскрыли аптечный шкаф.

Контору Чикси, Вениринга и Стоблса ей указала пожилая особа, всю жизнь занимавшаяся уборкой конторских помещений; она выскочила навстречу Белле из трактира, утирая рот, и объяснила его влажность вполне естественными причинами, хорошо известными ученым, сообщив, что она только заглянула в дверь узнать, который час. Контора находилась в нижнем этаже, и входить в нее надо было из подворотни, и, направляясь туда, Белла уже сомневалась, можно ли ей войти и спросить Р. Уилфера, и принято ли это в Сити, как вдруг увидела в открытом окне самого Р. Уилфера, собиравшегося слегка закусить. Подойдя ближе, Белла разглядела, что закуска состояла из маленького хлебца и горшочка с молоком. В то самое время, как она это заметила, отец заметил самое Беллу и разбудил эхо в окрестности Минсинг-лейна восклицанием:

— Боже мой!