Читаем без скачивания Пять допросов перед отпуском - Виль Григорьевич Рудин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Галле полковника вызывали не только в связи с теми событиями, которые — теперь это было все очевиднее — назревали в Восточной зоне. В Земельной комендатуре ему дали прочитать анонимку, из которой следовало, что майор Хлынов морально разложился, вступил в связь с немецкой певицей Карин Дитмар и тайком посещает ее на квартире.
Полковник, прочитав анонимку, несколько минут собирался с мыслями. Он был самого высокого мнения о майоре Хлынове — как о человеке и работнике. Он знал и Карин Дитмар, не раз бывал на ее концертах и не мог не понимать, как велико значение того, что она делает. Он никогда не ставил этих людей — майора Хлынова и Карин Дитмар — рядом друг с другом, такая мысль не приходила ему в голову, но теперь мысленно поставил и устало подумал: как жаль, что она немка — уж очень эти люди подходили друг к другу и душевным своим настроем, и умением отдавать всего себя любимому делу. Подумал и вспомнил, что Алексей Петрович в последнее время стал говорить о Карин Дитмар очень уж тепло, да и Карин так иной раз на майора взглядывала... Все это теперь явственно проступило в памяти, приобрело внутренний смысл...
Полковник Егорычев не подумал, что если анонимка подтвердится, намнут бока не только майору Хлынову: ему самому, коменданту, тоже изрядно перепадет. Не подумал об этом потому, что не это его сейчас волновало. Он отлично знал, что будет дальше: проверка, вызов Хлынова в Берлин, в Управление военных комендатур, и — если анонимка подтвердится, — Хлынов обратно не вернется: его отправят на родину.
Но оставаться сейчас, накануне таких важных событий, без Хлынова полковник не мог — слишком большую роль играл Хлынов в городе и округе. Да и сам по себе отзыв Хлынова вызовет в городе ненужный резонанс...
Работник Земельной комендатуры, ознакомив его с анонимкой, давно уже убрал ее в сейф, а полковник все думал, изредка поглаживая темя огромной рукой, сам этого не замечая. Наконец он сказал:
— Время сейчас такое, — комиссию к нам, пожалуй, посылать не стоит. Я с майором Хлыновым сам поговорю. Он мужик честный и прямой. Если там, — полковник кивнул на сейф, — верно сказано, Алексей Петрович все как на духу выложит.
— Что же он со своим честным характером сам не повинился?
Полковник горестно вздохнул:
— Тут уж всякие могут быть причины... — и про себя подумал: «допустим, любит и грехом это не считает...» — но говорить вслух такие вещи поостерегся. — Словом, через неделю я вам сообщу.
— А не много — неделя?
— Думаю, не много. Я, знаете, лишней горячки и шума не хотел бы... Не дай бог, по городу слухи поползут, а майора Хлынова и Карин эту самую в городе каждый третий знает — не в лицо, так по фамилии.
— Ну, вам видней. И все последствия — на вашу личную ответственность.
Последняя фраза была сказана совсем обычным тоном, без нажима, но полковник Егорычев понял ее именно так, как она и была задумана: если майор Хлынов со своей певицей уйдет на Запад — не сносить тебе, Егорычев, головы. Но полковника это не испугало, так как в сознании его такой возможности — что Хлынов сбежит — не существовало.
Сразу же по возвращении в Шварценфельз полковник Егорычев вызвал к себе Алексея Петровича. Слушая его доклад о совещании в магистрате, думал, что Алексей Петрович ведет себя совсем обычно, мысли высказывает верные, мероприятия на неделю наметил те именно, которые сейчас всего нужнее, и решил об анонимке ничего не говорить, даже не намекать, чтобы не сломать этого приподнятого, праздничного настроения — не говорить до конца недели. А в понедельник спросить.
V
Почерк на конверте был совершенно незнакомый, и Карин несколько секунд с недоумением рассматривала свою фамилию. Адреса отправителя не было, марка берлинская... Наконец она вскрыла конверт, достала хрустящий синий листок с водяными знаками.
Высокоуважаемая фрау Дитмар!
Я не имею чести быть знакомым с Вами лично. Взглянув на подпись в конце письма, вы сможете констатировать, что имя мое вам также неизвестно. Однако я льщу себя надеждой, что до вас дошли слухи о работе нашей организации.
Наша благотворительная организация, известная под названием «Группы борьбы против бесчеловечности», руководствуясь глубоко гуманными чувствами, ставит перед собой задачу помочь родственникам борцов, павших за Германию. В данном случае речь идет о Вашем супруге, погибшем в районе Ерзовки 23 января 1943 года — о капитане танковых войск, кавалере Рыцарского креста Рудольфе Мальцан. Нами установлено, что за месяц до своей героической гибели он отправил в Ваш адрес значительную сумму, а именно 1375 рейхсмарок 27 рейхспфеннигов. По причинам, не зависящим от имперской почты, эти деньги не были вам вручены, и мы уверены, что доставим Вам несколько радостных минут напоминанием о верном борце, который даже после смерти смог поддержать Вас и своего сына в трудной обстановке.
Деньги вы можете получить в любой удобный для Вас день (включая воскресенье) с 10 до 12 часов, для чего, приехав в Берлин, соблаговолите позвонить по прилагаемому здесь номеру телефона.
С искренним уважением к Вам — Нойман.
Карин дочитала письмо, задумчиво положила на стол. Чем-то стародавним, забытым пахнуло на нее — что за слова, что за обороты!
Даже не марки, а рейхсмарки! Рудольф Мальцан — ее муж. Отец Арно. Что чувствовала она сейчас к этому человеку? Его давно нет в живых — несчастная жертва неправой войны. И даже если бы он остался в живых — это тоже ничего не изменило бы. Ну, деньги... Ей они не нужны — ни один пфенниг. Но Арно... Имеет ли она право лишить мальчика этих денег? Ей представилось, как много всего можно будет купить мальчику — одежды, игрушек... Новую кроватку, мальчик растет быстро, через год все равно менять...
Карин опять взяла письмо, перечитала. Все же странно, очень странно. Как они, в этой «Группе борьбы», разыскали ее? Что это за «Группа»? Откуда возьмут деньги, чтобы выплатить ей? Как жаль, что нельзя посоветоваться обо всем
