Читаем без скачивания Книга воспоминаний - Исай Абрамович

Сразу же он занялся разработкой контрольных цифр на 1929/30 годы. Помню, как был он доволен, когда принес домой хорошо оформленную книгу «О контрольных цифрах на 1929/30 годы». Доволен он был своим детищем, как он объяснил нам, главным образом потому, что удалось хорошо сбалансировать все показатели народно-хозяйственного плана. Скоро, однако, ему пришлось горько разочароваться.

В декабре 1929 года начали пересматривать план коллективизации деревни. И чем шире становился размах коллективизации, чем быстрее захватывала она новые районы, чем круче применялись раскулачивание, выселение и принудительное вовлечение крестьян в колхозы, тем мрачнее становился Ивар Тенисович.

Контрольными цифрами пятилетнего плана предусматривалась самая первичная форма коллективизации — товарищество по совместной обработке земли (ТОЗ). Решением ЦК была принята для внедрения уже другая форма — артель. Но фактически в процессе коллективизации обобществлялось все: не только производственный инвентарь и рабочий скот, как предусматривалось Положением о сельскохозяйственной артели, но и весь скот, включая единственную корову и даже кур и уток.

Каждый раз при встрече Ивар Тенисович рассказывал, с какими извращениями проводится коллективизация. Он становился все мрачнее, стал поговаривать о том, что наш отход от оппозиции был ошибкой — он только придал Сталину самоуверенности и спеси. Политика Сталина приведет к пагубным последствиям и в деревне, и в городе, говорил Смилга. Он возмущался совершенно нечеловеческой политикой раскулачивания, о котором партия и Ленин никогда не думали. Он рассказывал нам, как проходят раскулачивание и выселение на практике, в каких гиблых местах помещают кулаков и их семьи, как под видом кулаков выселяют и середняков, и бедняков, называя их «подкулачниками» и нередко сводя с ними личные счеты. Волнуясь, он говорил о большом числе смертных случаев во время транспортировки кулацких семей в Сибирь и на поселении там зимой, без теплой одежды, без заготовленного жилья и даже без времянок.

А потом, переходя уже от гуманных соображений к хозяйственным, Смилга-экономист с горечью говорил о том, во сколько обошлась народному хозяйству страны нелепая политика сталинской коллективизации. Помню почти буквально: «Потери скота в ценностном выражении, происшедшие от принудительной коллективизации, — говорил Смилга, — превзошли по своему эквиваленту весь прирост основных средств за годы первой пятилетки».

И. Т. Смилга говорил, что среди старых большевиков растет недовольство сталинской политикой в области индустриализации и коллективизации, что в рабочих массах растет недовольство последствиями коллективизации недостатком продовольствия в стране, введением карточной системы, ростом цен на промышленные и продовольственные товары, а отсюда — резким снижением уровня реальной заработной платы. Он не раз повторял, что нелепая экономическая политика Сталина ничего общего не имеет с марксизмом и ленинизмом и напоминал о разумной экономической политике, предложенной оппозицией XV съезду в своей платформе.

Недовольство политикой Сталина было уже ощутимым. Отрицательное отношение ряда руководящих и партийных деятелей, критические высказывания бывших оппозиционеров, открытые выступления крестьян против Советской власти, протесты рабочих, вылившиеся в некоторых местах в забастовки, — все это испугало Сталина. Боясь, как бы все эти потоки не соединились и не опрокинули его власть, он стал принимать меры. Прежде всего эти меры обратились, конечно, против бывших оппозиционеров. Под разными предлогами их стали переводить из Москвы, Ленинграда, Киева и других крупных городов в провинцию. Так были переселены Зиновьев, Каменев и другие. И. Т. Смилга был направлен в Ташкент, председателем среднеазиатской Экономкомиссии.

Меня и Арвида Бригиса под видом мобилизации на черную металлургию отправили из Москвы в Днепродзержинск.

Больше я не видел Ивара Тенисовича. Только от отдельных товарищей, встречавшихся в лагерях и ссылках, и позже, после освобождения, приходилось мне услышать редкие вести о нем.

…После убийства Кирова начались массовые аресты. В конце 1934 года арестовали Таню Ривош, но после вмешательства Димитрова освободили (Таня была женой болгарского коммуниста Степанова). Таня рассказала, что ее допрашивали об антипартийной деятельности Смилги. В январе 1935 года Смилга был уже арестован, и вскоре его отправили в Верхне-Уральский изолятор, где содержались бывшие меньшевики, эсеры и коммунисты-оппозиционеры. В одной из камер Верхне-Уральского изолятора сидел в то время сын старого большевика Емельянова, с помощью которого скрывались в 1917 году в Разливе В. И. Ленин и Г. Е. Зиновьев. Емельянов и рассказал впоследствии дочери Смилги Наташе кое-что об Иваре Тенисовиче.

Тогда администрация изолятора еще держалась с политическими заключенными подчеркнуто вежливо. И. Т. Смилгу по прибытии спросили, с кем он хочет сидеть в камере: с разоружившимися или с ортодоксальные троцкистами. Ивар Тенисович выбрал разоружившихся. Но когда на следующий день камеру вывели на прогулку, один из сокамерников Ивара Тенисовича перехватил брошенную каким-то заключенным из форточки в прогулочный двор записку и передал ее охраннику. Возмущенный Ивар Тенисович тут же потребовал начальника тюрьмы и заявил ему:

— Переводите меня немедленно к ортодоксальным. Переведите меня куда хотите — к меньшевикам, эсерам, монархистам — но с этими подлецами я сидеть не желаю…

Этот случай сын Емельянова, присутствовавший при этом, рассказал впоследствии дочери И. Т. Смилги — Наталье Иваровне, той самой Наташе, которую когда-то, в день отправки отца в ссылку, успокаивал Л. Д. Троцкий… Емельянов рассказывал ей (теперь ее нет уже в живых), что и этот случай, и все поведение И. Т. Смилги в тюрьме вызывало глубокое уважение заключенных.

Дочерей И. Т. Смилги, 15-летнюю Таню и 13-летнюю Наташу, приютила старшая сестра их матери Серафима Васильевна Полуян, член партии с 1903 года, по недосмотру, что ли, ГПУ уцелевшая от ареста. Все остальные члены семьи жена Смилги Надежда и ее четыре брата, все старые большевики, были арестованы и уничтожены. Обеих дочерей аккуратно арестовывали, как только им исполнялось 18 лет и отправляли в лагерь как ЧСВН («член семьи врага народа»). Таня и Наташа были реабилитированы и вернулись в Москву только в 1955 году, когда первой было 36 лет, а второй — 34 года.

Ни И. Т. Смилгу, ни Е. А. Преображенского не осмелились вывести на открытый процесс. Очевидно, несмотря на пытки и издевательства, сломить их не удалось, и они отказались участвовать в кровавом спектакле, срежиссированном Ягодой и Вышинским под руководством Сталина. Их — Смилгу и Преображенского просто застрелили во внутренней тюрьме ГПУ.