Читаем без скачивания Рубины хозяина Ко - Владимир Васильев

Всадники замерли. Дементий по ту сторону тропы вдруг заголосил-заулюлюкал и упал, скрывшись из виду. Кони захрапели, вздымаясь на дыбы; Богуслав, подливая масла в огонь, дунул на шарик-волчину, кони забились пуще прежнего. Справа вроде сотня филинов угрюмо заорала-заухала; дуб поскрипел-поскрипел, да и рухнул поперек тропы с ужасающим скрежетом.

Чужаки опомнились и рванули верхом к западу, поворотив с тропы, прямо через чащу, не разбирая дороги. Богуслав поглядел на них с усмехом — во, испужались! Из зарослей ежевики показался Дементий, махая рукой: пошли, мол!

Пробежали шагов сто лесом и неведомо как оказались впереди и чуть сбоку от удирающих напропалую чужаков. Слышались невнятные крики:

— Лешак! Лешак!

Дементий семенил, припадая к земле, потом растопырил руки: стой! Богуслав остановился на полушаге.

Впору было протереть глаза: лес впереди скачущих прочь всадников вдруг разом поплыл влево; причем дальние деревья плыли быстрее. Даже солнечные лучи, издревле образцово прямые, немыслимо изогнулись, походя теперь на гигантские коромысла.

— Ну, Тарус, ну дает! — пробормотал восхищенно Богуслав, списывая все чудеса на Таруса.

Всадники, полагающие, что скачут прямо, неожиданно вывернули опять на тропу и, не успев остановиться, кувырком полетели через ствол упавшего дуба. Неистово ржали от боли кони, переломавшие ноги, вопили в ужасе потерявшие голову чужаки. Кто успел-таки отвернуть влетел с разгону в невесть откуда взявшийся овраг. Скопом туда, в клубящиеся колючие заросли ежевики обрушилось человек двадцать; мало кто сумел выпрыгнуть из седла и спастись. Прочих же насмерть давили обезумевшие кони.

Богуслав пошарил глазами, узрел Дементия. Тот призывно махал рукой. Венед, не подозревая ничего худого, пошел к нему, осторожно раздвигая неподатливые ветви. Приблизился и обмер: вовсе это не Дементий! Старик какой-то. Кожа морщинистая, словно кора древнего дуба, глаза горят-полыхают ровно угольки. И уха правого нет вовсе.

«Леший! Настоящий лесовик-хозяин! Вот попал-то!»

— Здорово, соседушка! — скрипуче поздоровался леший. Прищурился, поглядел. — Ба! Да это и не сосед!

Богуслав охолодел, но испуга старался не казать.

— Откуда ж ты забрел, родич? Из каких лесов? — допытывался старик.

Венед несмело указал перстом на восток:

— Из-за Лойды да из-за Тялшина я…

«И вовсе он не востроголовый, — подумал Богуслав растерянно. — Черти ж все востроголовые. А этот — нет. Может впрямь, переодетый?»

Однако присмотрелся и зажмурился в отчаяньи: у старика не было тени. Точно, леший!

Нечистый приблизился, шумно дыша, Богуслав едва не пошатнулся — от него разило крепким пивом!

— В гости, значит? — молвил леший и вдруг громко икнул. — Хик-к!

Богуслав бестолково хлопал глазами. Старик вздохнул:

— Пошли выпьем, что ли? Именины у меня сегодня, родич.

Венед покорился. А что оставалось? Едва ступить успели, закружились вокруг них елки да дубы, учинили хоровод, тропа с оврагом пропали, как и не было, а стала поляна широкая с рубленой избушкой посредине. С каждого бревна сивыми гроздьями свисали мохнатые лишайники; у стен возвышались здоровущие ядовито-красные мухоморы. Сама собой отворилась дверь, заскрипела на весь лес.

— Входи! — пригласил хозяин, полуобернувшись из пороге.

«Пропаду!» — отчаянно подумал Богуслав, ныряя вслед.

В избушке было тепло и сумрачно. Из-под ног шарахнулся толстый удивленный заяц. Леший на него по-разбойничьи засвистал.

— Садись, родич!

На столе румянились блины, полная миска, стояла резная деревянная чаша со сметаной и другая со смородиновым вареньем. И еще небольшая ендова с солеными крепкими грибочками.

Богуслав с опаской опустился на грубую дубовую скамью, словно на ежа. Леший грохнул на стол объемистую бадью с хмельным и мигом наполнил устрашающих размеров кружки.

— За именинника? — несмело предложил Богуслав.

Леший благодарно кивнул, поднял кружку и порядком отхлебнул. По буйным его усам потекла обильная пена.

Отведал напитка и венед, довольно крякнув — не какое-нибудь деревенское полпиво. Знатное питье!

— Ух! Куда как с добром! — восхитился Богуслав совершенно искренне. Леший только хмыкнул.

Выпили еще по одной, закусили грибами. Страх незаметно улетучился, старик вдруг стал милым и дорогим, что твои родич. Шумит слегка в голове, однако ж здорово!

К четвертой кружке Богуслав встал.

— Какие именины без подарка? Держи, хозяин, носи-не переноси!

С этими словами снял венед расшитый атласный пояс, какой мать ему подарила прошлой весной, вещь любимую и красивую, и протянул старику. Тот принял, глаза сверкнули, видать понравился подарок.

— Ну, спасибо, родич. Уважил! Никто мне доселе подарков не делал…

За второй бадьей гуляки обнялись.

— А знаешь, друже, — сказал Богуслав, осоловело глядя на лешего. — Не скрою от тебя правды. (буль-буль!)

Старик попытался сосредоточить взгляд ка венеде. Удалось, хотя и не сразу.

— Я ведь человек! Ж-живой!

— Ну и что? — ответствовал леший. — Я знаю. Сразу понял. Дак ведь и среди людей хорошие попадаются. Давай лучше за лес мой выпьем? Чтоб стоял он, всех перестоял! А?

— А-гей!

Со стуком встретились кружки.

— Уф-ф! Наливай еще, хозяин!

Пиво с клокотанием полилось из бадьи.

— Я ведь быстро смекнул, что ты не леший, а людского роду-племени…

Венед захохотал:

— А я наоборот, тебя за человека переодетого принял. Вот потеха!

Посмеялись. Леший, обняв Богуслава, изливал ему душу (ибо и черти спьяну имеет душу):

— Ты не думай, я не злюка, даром, что нежить. Людей редко трогаю. Те конники едва поллеса не сожгли, злодеи. Как не проучить? А вот намедни заблудился мужичонка в дальней пуще. Проклинал меня, страсть, хотя я его и не думал водить. Показался. Так, мол, и так, объяснил бедняге, что не при чем. Домой отвел; а он мне из селения блинов вон, приволок. «Держи, говорит, жена передала. Ешь на здоровье.»

Леший вновь взялся за кружку.

— Ты молодец, однако, что не испужался. Не люблю пужливых! Давай теперь за смелость выпьем!

Бам-м! Выпили.

Приговорили помалу и вторую бадью. Третью леший, пошатываясь, выкатил наружу и вышиб кулаком крышку. Сели, обнявшись крепче прежнего, на пороге, черпая кружками прямо из бадьи и глядя на потемневшую стену леса.

— Споем, что ли? — предложил леший. — Люблю я ваши людские песни петь.

— Непременно споем! Вот эт-ту: «Ой, на горе ветер свищет!»

Леший подхватил зычным дивным голосом. На славу спели. Потом и «Походную» затянули, и «Чудный месяц», «Веселого зайца» (эту леший с особой радостью пел, даже кружкой по бадье ритм отстукивал) и «Реченьку».