Читаем без скачивания Атлант расправил плечи. Часть II. Или — или - Айн Рэнд

Бизнесмены, с которыми он встречался, казалось, старались избегать разговоров о суде. Некоторые вообще его никак не комментировали. Отворачивались, скрывая под напускным безразличием свое тайное негодование, будто боялись, что даже простой взгляд на Риардена могут интерпретировать как точку зрения. Другие изрекали:

— По моему мнению, Риарден, вы поступили неумно… Мне кажется, что сейчас не время заводить врагов… Мы не можем позволить себе вызывать недовольство.

— Чье недовольство? — спрашивал он.

— Не думаю, что правительству это понравится…

— Увидите, какие будут последствия…

— Ну, я не знаю… Общество не примет этого…

— Вы еще увидите, как люди примут произошедшее…

— Ну, не знаю… Мы так старались не давать оснований для всех этих обвинений в личной наживе, а вы сами дали врагу оружие против нас…

— Может, вы готовы согласиться с врагом, что у вас нет права на личную прибыль и собственность?

— О, нет. Нет, конечно, нет, зачем доводить все до крайности? Всегда есть золотая середина.

— Золотая середина между вами и вашими убийцами?

— К чему такие слова?

— Я сказал на процессе правду или неправду?

— Ваши слова можно неправильно понять и извратить.

— Так правду я сказал или нет?

— Публика слишком тупа, чтобы в этом разобраться.

— Так правду я сказал или нет?

— Сейчас, когда народ голодает, не время похваляться богатством. Это может толкнуть людей на захват всего и вся.

— Но разве разговоры о том, что вы не имеете права на богатство, а они имеют, не могут подстрекать людей?

— Я не знаю…

— Мне не нравится то, что вы сказали на процессе, — заявил еще один.

— Я вообще с вами не согласен, — отрезал третий. — Я лично горжусь тем, что тружусь на благо общества, а не для собственной наживы. Мне нравится думать, что у меня есть более высокая цель, чем просто зарабатывать себе на трехразовое питание и лимузин «хэммонд».

— А мне не нравится идея об отмене директив и контроля, — высказался четвертый. — Они, конечно, перегибают палку, но чтобы работать совсем без контроля? Я не могу с этим согласиться. Считаю, что немного контроля необходимо. Ровно столько, чтобы обеспечить общественное благо.

— Прошу меня простить, господа, — сказал Риарден, — за то, что спасу ваши головы заодно со своей.

Группа бизнесменов, возглавляемая мистером Моуэном, не высказалась относительно судебного процесса. Но, спустя неделю, они с большой помпой объявили, что финансируют строительство центра развлечений и отдыха для детей безработных.

Бертрам Скаддер не упомянул в своей колонке судебный процесс. Но по прошествии десяти дней он написал среди коротких заметок в рубрике «Разное»: «Сама идея о публичной значимости мистера Хэнка Риардена могла возникнуть из-за того факта, что из всех он, по-видимому, самый непопулярный среди собственных друзей-бизнесменов. Его старомодный ярлык безжалостности кажется слишком шокирующим даже самым хищным промышленным баронам».

Однажды декабрьским вечером, когда улица за окном напоминала заложенное горло, кашляющее автомобильными сигналами в предрождественских пробках, Риарден сидел в своем номере в отеле «Уэйн-Фолкленд», пытаясь побороть врага, более страшного, чем усталость или страх: отвращение, возникающее при мысли о необходимости иметь дело с людьми.

Он сидел, не в силах отправиться на улицу, не в силах двинуться, будто прикованный к стулу и к своей комнате. Он часами старался избавиться от мысли, что настигала его с настойчивостью ностальгии: единственный человек, которого он хочет видеть, находится здесь, в отеле, несколькими этажами выше.

Он поймал себя на том, что, входя в отель или выходя из него, задерживается в лобби, околачиваясь без необходимости у почтовых ящиков и стоек с газетами, оглядываясь на потоки спешащих людей, надеясь увидеть среди них Франсиско д’Анкония. Заметил, что, нередко обедая в одиночку в ресторанах отеля, не сводит глаз с портьер у входа. Теперь, сидя у себя в номере, он думал о том, что их разделяет всего несколько этажей.

Он поднялся, возмущенно хохотнув. «Веду себя, как женщина, которая ожидает телефонного звонка и борется с желанием прервать пытку, первой сделав шаг навстречу», — подумал он. Наконец он решил, что причины, по которой он не может отправиться к Франсиско д’Анкония, если он действительно этого хочет, не существует. И все же, сказав себе, что сегодня пойдет к нему, Риарден почувствовал в охватившем его облегчении опасный оттенок капитуляции.

Шагнул к телефону, чтобы позвонить в номер Франсиско, но остановился. Не этого ему хотелось. Он желал просто войти непрошеным гостем, как Франсиско явился к нему в контору, словно установив между ними негласное право на подобные визиты.

По пути к лифту Риарден говорил себе: может, его нет в номере, а если он там и развлекается с девицей, вот будет фокус. Но это казалось нереальным, он не мог представить себе в такой ситуации человека, которого видел у разверстой огненной печи. Он самонадеянно поднялся в лифте на нужный этаж, прошел по коридору, чувствуя, как горечь растворяется в веселье, и постучал в дверь.

— Войдите! — раздался рассеянный голос Франсиско.

Риарден отворил дверь и остановился на пороге. Посреди комнаты на полу стояла одна из дорогущих ламп под атласным абажуром, бросая круг света на широкие листы чертежей. Франсиско д’Анкония в нарукавниках, с упавшей на лицо прядью волос, лежал на полу, опираясь на локти, покусывая кончик карандаша, погрузившись в изучение какой-то точки на чертеже. Он не поднял головы, казалось, позабыв о том, что в дверь стучали. Риарден попытался рассмотреть чертеж: изображение напоминало секцию плавильной печи. Он застыл, заинтригованный: если бы он нарисовал свой собственный образ Франсиско, картина была бы именно такой: целеустремленный молодой человек, задумавшийся над трудной задачей. В это мгновение Франсиско вскинул голову. В следующую секунду поднялся на колени, глядя на Риардена с невероятно радостной улыбкой. Затем быстро схватил чертеж и отбросил в сторону, торопливо перевернув изображением вниз.

— Я помешал? — спросил Риарден.

— Нисколько. Входите. — Франсиско улыбался. Риарден внезапно уверился в том, что Франсиско его ожидал, ожидал победы, на которую не слишком надеялся.

— Чем занимаешься? — спросил Риарден.

— Так, развлекаюсь.

— Покажи мне.

— Нет, — он поднялся и отшвырнул чертеж ногой.

Риарден заметил, что, хоть его и раздражало хозяйское поведение Франсиско в его заводском кабинете, сам он сейчас грешил тем же: не объясняя причины своего визита, просто пересек комнату и уселся в кресло, непринужденно, словно у себя дома.

— Почему ты не пришел продолжить начатый разговор? — спросил он.

— Вы великолепно продолжили начатое без моей помощи.

— Ты имеешь в виду мой судебный процесс?

— Да, ваш процесс.

— Откуда ты знаешь? Тебя там не было.

Франсиско улыбнулся, потому что в вопросе скрывалось признание: я ждал, что ты придешь.

— Вы не предполагаете, что я слышал каждое слово по радио?

— Слышал? Хорошо, как тебе понравились твои собственные идеи, высказанные мной, твоим подставным лицом, в эфире?

— Вы не мое подставное лицо, мистер Риарден. И идеи не мои. Разве не по этим правилам вы прожили всю свою жизнь?

— Да, по этим.

— Я всего лишь помог вам понять, что вы можете гордиться, живя именно так.

— Я рад, что ты слушал процесс.

— Это было грандиозно, мистер Риарден, но запоздало примерно на три поколения.

— Что ты имеешь в виду?

— Если бы в то время хоть одному бизнесмену хватило смелости сказать, что он работает только ради своей пользы, и сказать это с гордостью, он мог бы спасти мир.

— Мне не кажется, что наш мир погиб.

— Не погиб. Никогда не погибнет. Но, Боже мой, каким же он стал!

— И все же, я думаю, мы должны бороться, неважно, в каком веке мы живем.

— Да… Знаете, мистер Риарден, я предлагаю вам перечитать запись судебного процесса, ваше выступление. А потом разобраться, усвоили ли вы изложенное твердо и полностью или нет.

— Хочешь сказать, что не усвоил?

— Сами решите.

— Я понимаю, что ты очень многое хотел мне сказать, когда нас прервали в ту ночь на заводе. Почему ты не закончил?

— Еще слишком рано.

Франсиско вел себя так, словно не видел в визите Риардена ничего необычного, он вообще никогда не страдал от скованности в его присутствии. Но все же казалось, что он не настолько спокоен, как ему бы хотелось. Он мерил комнату шагами, словно пытаясь освободиться от чувства, которого не хотел выдавать. Забыл, что единственная лампа, освещавшая комнату, по-прежнему стоит на полу.