Читаем без скачивания Шимпанзе горы Ассерик - Стелла Брюер

Я зажгла две лампы, сделала кое-какие записи в дневнике, а потом достала раскладушку и стала стелить постель. Подошел Чарра и позвал меня ужинать В этот момент ко мне на руки прыгнул заспанный Пух и притулился к моему плечу. Я немного поговорила с ним и понесла его обратно на помост. Когда над настилом показалось мое лицо, раздалось глухое ворчание — Уильям, который расположился на помосте Пуха, понял причину моего недовольства.

— Ну ты, задира! Отправляйся к себе и не мешай Пуху спать, — сказала я.

Я говорила небрежным, но твердым тоном, чтобы Уильям почувствовал серьезность моих слов. Он поднялся, вид у него был тоже довольно заспанный. Я обняла его и подтолкнула к краю помоста. Он вылез на толстую ветку, отодвинулся немного и сел. «Давай, давай, Уильям», — настойчиво повторяла я, стараясь чтобы в моих словах не было никакой шутливости. Уильям посмотрел на меня и начал карабкаться на свой помост. «Молодец, Вилли, — ласково сказала я. — Молодец, спасибо». Он что-то вяло пробурчал и улегся на свою подушку. Пух устроился довольно быстро, но мне все же пришлось немного посидеть рядом, прежде чем сон сковал его члены и я смогла спуститься вниз.

На следующий день произошла еще одна стычка с павианами. После завтрака я, как обычно, готовилась к очередному дню наблюдений. Вдруг поднялся отчаянный шум: крики и лай павианов, громкие вопли шимпанзе. В голове уже рисовались картины, одна другой страшнее, как разъяренные павианы рвут на части Уильяма и Пуха.

Чарра оказался на месте происшествия раньше меня. Когда подбежала я, павианы уже отступали, Уильям преследовал их, швыряя большие камни и ветки. Пух сражался в основном со своей трусостью: пока он видел спины противников, он был рядом со старшим братом и храбро поддерживал его, издавая лающие вопли «ваа». Но стоило хоть одному павиану перейти в наступление, как Пух поспешно ретировался, крича при этом громче прежнего. Тина тоже криками выражала свое участие, но на всякий случай забралась на нижнюю ветвь дерева.

Чарра видел, как Тина поймала павианчика, но была тут же окружена толпой взрослых павианов и из страха перед ними выпустила свою добычу. При виде нас с Чаррой павианы стали отступать, однако до нашего появления они весьма активно отражали атаки шимпанзе. На теле Тины не было заметно следов укусов, и когда я осмотрела вернувшихся Пуха и Уильяма, то также не обнаружила никаких повреждений. Этот инцидент заставил меня слегка поволноваться, но Уильям и Пух были в прекрасном настроении: они гонялись друг за другом, кувыркались и весело играли.

В ту ночь начались дожди. Вместе с первыми раскатами грома у нас в лагере появился Клод Луказан с двумя помощниками-сенегальцами и объявил о своем намерении строить укрытие. Я была вне себя от возмущения:

— Клод, подожди, не трогай здесь ни одного дерева. Я не хочу портить первозданную красоту этих мест, не хочу ничего разрушать. Ты вряд ли поймешь меня, но я чувствую себя здесь маленькой и ничтожной, чуждой этому миру, и испытываю благоговейный страх. Мы не имеем права что-либо строить здесь. Пожалуйста, Клод, не надо. Я сумею приспособиться. Вот увидишь, сумею!

Клод не обращал на мои мольбы никакого внимания Он проделал нелегкий путь и потратил немало денег, чтобы позаботиться о моем удобстве, и я не могла ссориться с ним. Да, наверное, мне все равно ничего бы не помогло. Клод был уверен, что независимо от моего желания он должен как можно быстрее соорудить для меня какое-нибудь укрытие, которое я смогу по-настоящему оценить, лишь когда начнутся ливни.

Между тем было ясно, что дождь пойдет этой же ночью и нужно было всех устроить на ночлег. В оранжевой палатке с трудом помещался один Чарра, помощники Клода улеглись в моем лендровере. Возле своей машины Клод поставил два шеста и растянул брезент. Получился примитивный тент, под которым мы разложили наши походные кровати.

Я проснулась около двух часов ночи от страшного ветра. Хлопала оранжевая палатка, гнулись и стонали под натиском бури деревья. Я выбралась из-под навеса, чтобы посмотреть, как ведут себя Пух и Уильям. Через несколько секунд на мне не осталось ни одной сухой нитки. Бедные мои крошки, подумала я, они, должно быть, промокли насквозь, но ничего не поделаешь, им пора привыкать к дождю. Хотя в Абуко они много раз видели молнию и слышали гром, они всегда прятались в укрытие на время дождя.

Ливень был таким сильным, что даже во время вспышек молнии я не могла разглядеть помосты, на которых спали обезьяны. Вдруг сквозь вой ветра до меня донеслись вопли Пуха. Я подбежала к его помосту и обнаружила своего питомца у самой лестницы. Очутившись в моих объятиях, он тотчас перестал кричать и уткнулся лицом мне в шею. Уильям тоже спустился. На минуту забыв о своей самостоятельности, он крепко прижался ко мне. Увидев, что я не испытываю никакого страха, оба шимпанзе как будто успокоились. Мы сидели под деревом, крепко обнявшись, и смотрели на дождь. Стуча зубами от холода, я старалась подбодрить их и говорила, что, кроме опасности промокнуть и замерзнуть, им ничего не угрожает.

Через четверть часа мной овладела неудержимая дрожь, я почувствовала, что совсем замерзла. Уильям и Пух тоже тряслись от холода. В этот момент Клод позвал меня в укрытие. Соблазн был слишком велик. По-прежнему весело болтая, я подхватила Уильяма и Пуха и отнесла их под тент. Клод дал мне полотенце, и я растерла обоих шимпанзе. Потом вытерлась сама и переоделась. Пух уже лежал под одеялом, Уильям свернулся в ногах кровати, и для меня осталось совсем немного места. Тем не менее мы втроем уютно устроились на одной раскладушке и проспали до самого утра. Когда я проснулась, было сыро и пасмурно, все еще моросил дождь. О наших ночных приключениях напоминала заляпанная грязью кровать и видневшиеся повсюду отпечатки ног шимпанзе. После жары и пыли сухого сезона природа оживала буквально на глазах. В воздухе запахло свежестью и влажной землей. От вынужденного купания шерсть Пуха и Уильяма стала пушистой и блестящей.

Когда небо прояснилось, Уильям взобрался на небольшое деревце и соорудил там примитивное гнездо. Я была счастлива и хотела сказать ему об этом, но в последний момент удержалась от похвал. Я заметила, что стоило мне чересчур заинтересоваться деятельностью Уильяма, как он тотчас прекращал начатое. Он вел себя так, будто хотел, чтобы на него не обращали внимания, и потому я притворилась занятой другими вещами. Наконец он улегся в гнезде, чтобы отдохнуть и подсушиться на солнце, точно так, как это делали Тина, Читах и Альберт.

Теперь я могла уверенно сказать, что Уильям постиг азы гнездостроительства. Конечно, он еще не вполне овладел этим искусством, но уже знал, что нужно делать. Проблема заключалась лишь в том, чтобы убедить его заниматься сооружением гнезд. Уильям отличался строптивым нравом и предпочитал делать то, что ему запрещали, а не то, за что его хвалили. Пух же мог заниматься чем угодно, лишь бы доставить мне удовольствие. Уильям «трудился» с неохотой и оживлялся лишь тогда, когда надеялся получить от меня какое-нибудь лакомство в качестве вознаграждения за работу. Чем старше и самостоятельнее он становился, тем труднее ему было уступать моим просьбам. Иногда мне казалось, что, начни я уговаривать его отказаться от сооружения гнезд, и он научится их строить вдвое быстрее.