Читаем без скачивания Ярослав Мудрый. Историческая дилогия - Валерий Замыслов

— Как князю Владимиру? — с усмешкой произнесла девушка.

— Нет, ради Бога, нет! О том и мысли не было… Я хотел бы видеть тебя своей невестой.

— Невестой?! — искренне удивилась Березиня. — Я принимаю твои слова, князь Ярослав, за неуместную шутку. Разве князья выбирают себе в невесты дочерей смердов?

— Случается, Березиня. Всё тот же князь Владимир, отец мой, рожден от рабыни.

— Ты говоришь правду?

— Могу на кресте поклясться. Дед мой, знаменитый полководец, князь Святослав, влюбился в дочь смерда, Малушу, и прожил с ней, как с женой, до конца своей гибели. Буду честен перед тобой. Никогда тебя и пальцем не трону, если ты не пожелаешь меня больше увидеть. Даю свое слово княжье. Выбор за тобой… Есть у меня и небольшой изъян. Ты, наверное, уже его приметила.

Но Березиня отрицательно покачала головой.

— Я не ведаю, о каком ты говоришь изъяне, князь Ярослав.

— Я слегка прихрамываю. Когда-то в детстве упал с коня.

— Не замечала, князь.

— Ты при нашем появлении не находила себе места, Березиня, зело волновалась, а когда волнуешься, многое не замечаешь.

— Твой изьян, князь, не должен тебя заботить.

— Спасибо, Березиня. Но что ты мне ответишь?

Девушка повернулась к небольшому открытому оконцу (зимой оно задвигалось деревянной заставкой) и вновь замолчала.

— Я понимаю, Березиня. Моё предложение слишком нежданное.

Девушка отошла от оконца и совсем близко подошла к Ярославу, кой вновь утонул в ее лучистых глазах.

— Когда меня увидел князь Владимир Святославич, то отец мой сказал, что я уже просватана. Но это… это неправда. Он норовил защитить меня… Пока же я ничего не могу ответить тебе, князь Ярослав. Прости.

— Я не тороплю тебя, Березиня, но опять-таки молвлю, что ты могла бы стать моей желанной женой. Подумай, лада.

Это были его последние слова, кои он сказал Березине.

Разговор с девушкой показал князю, что эта лесная беглянка, не только необычайно миловидна, но и обладает здравым умом и способностью ясно изъясняться. Она — далеко не деревенская пустоголовая простушка, коя бы охотно польстилась на княжеские посулы.

Нрав Березини еще больше запал в душу Ярослава, и его острое желание — быстрее увидеть девушку — всё нарастало и нарастало.

На Воздвижение[132] честного и животворящего креста Господня, («когда кафтан с шубой сдвинулся, и хлеб с поля двинулся») в покои несмело вошел боярин Могута и застыл у сводчатых дверей, обитых темной медью.

— Всё робеешь, боярин? На поле брани ни быка, ни печенега не забоялся, а ко мне будто к лютому зверю входишь.

— Да всё никак не обвыкну, князь.

— Привыкай! Тебя за исполинские подвиги сам великий князь в бояре возвел. На всю Русь честь оказал! А ты слово молвить страшишься. Уж пора бы притерпеться к своему новому чину, Могута Лукьяныч.

Дружина встретила бывшего кожемяку настороженно, и даже с ревностью. Они, вои, доблестные, искушенные в сечах, много лет провели в ратных походах, всего навидались и натерпелись. А простолюдин Могутка прибежал из смрадной кожевни и сразу в бояре угодил. И завидно, и обидно! Многие дружинники какой год в княжьи мужи угодить мечтают, а этот детина в одночасье боярином стал. Мог бы допрежь в десятниках походить. Не чересчур ли расщедрился великий князь?

Ревновали, приглядывались к Могутке, а тот вел себя так, как будто и не было на нем боярского кафтана, стараясь ни чем не выделяться среди дружинников. Был спокоен, разумен, а главное, наравне со всеми переносил все тяготы ратной службы. Его добродушие, открытость, неподдельное желание прийти на помощь и веселый нрав мало помалу растопили холодок и настороженность воев, и настало время, когда они приняли его за своего верного сотоварища.

Но все же остались у Могутки и завистники, кои при дружинниках не подавали вида, но когда находились вдвоем, враждебность свою не скрывали.

— Экий боярин у нас выискался, Додон Елизарыч. Смерд, что на твоей кожевне у вонючего чана с грязной рожей стоял. Тьфу!

— Сам дивлюсь, Горчак. Я его в мальцах плеткой хлестал, стервеца. Как-то прикорнул у чана. В грязи по колени ползал, а ныне соболью шапку напялил. Но чудней всего, — князь Ярослав его своим дворским[133] поставил. Ближним человеком!

— Тут дело ясное, Додон Елизарыч. Ярослав за жизнь свою опасается. Как такого богатыря к себе не приблизить? И вовсе кожемяка твой вознесется…

Костерили и ненавидели Могутку боярин Колыван с сотником Горчаком.

Ярослав же взял молодого боярина в дворские с дальним прицелом. Сей богатырь — человек рассудительный, а вот деловитости и умения разговаривать с княжьими мужьями ему явно недостает. Надо ему опыта набираться, да и не худо бы книжной премудрости, без чего человек, как птица без крыльев. А там, глядишь, и воеводой станет.

— С чем пришел, Могута?

— Примчал дозорный с просеки. Из Смоленска торговый обоз идет.

Лицо Ярослава вспыхнуло. Березиня! Она, вкупе с семьей, пристала к торговому обозу. Слава тебе, Господи!

— Встречай, боярин, как самых дорогих гостей. Огляди людей, товары размести в Торговой избе — и тотчас ко мне с докладом.

Торговую избу князь Ярослав недавно велел срубить неподалеку от храма Успения, ведая, что купцы одним днем в городах не живут.

Князь, так и не преодолев волнения, заходил по покоям. Сердце его учащенно забилось. С ним никогда еще ничего подобного не случалось. (Молодость, жажда встречи с любимой!). Ярославу неистребимо хотелось выскочить из терема, взмахнуть на коня и мчать к обозу.

Березиня! Сегодня он увидит твои большие голубые глаза, нежные ямочки на щеках, твою милую улыбку.

И он уже метнулся, было, к двери, но какая-то сила удержала его.

Охолонь, Ярослав! Сохраняй достоинство. Ты ж не великого князя намерен встречать, а всего лишь торговых людей. Потерпи! Потерпи, хотя сердце не подчиняется разуму.

Молодость!

Какие прекрасные мгновения испытываешь ты в эту счастливую, безудержную, радужную пору!

Могута явился через час. Ох, как томителен был он для князя!

— Прибыло десять подвод, князь. Доехали благополучно, все живы здоровы. Всех разметил в Торговой избе. Грамота тебе от смоленского князя Станислава.

— Кто передал?

— Старший купец.

— Купец?.. А сотника Озарку видел?

— Не видел, князь. В обозе одни смоленские люди… А Озарка разве с купцами должен быть?

Ярослав не ответил. Надо взять себя в руки. Могута пока ничего не должен ведать. Это — сугубо личное дело князя.

— Ступай, Могута. Я попозже встречусь с купцами.

Радость Ярослава померкла. Что же могло произойти? Озарка не нашел Прошкиной заимки? Но он оставил на деревах зарубки. С дружинниками приключилась беда? Где-то столкнулись со староверами или угодили под целый табун туров? Стоит одного из быков разозлить — и весь табун ринется на людей, и тогда уже им не спастись. Ярославу уже рассказывали о таких случаях.

Но могло приключиться и другое. Ловчие великого князя, а то и сам Владимир Святославич, могли ненароком набрести на Прошкину избу. И совершилось самое неприятное. Березиня оказалась в руках беспощадного отца.

У Ярослава заныло сердце. Он старался отогнать от себя удручающие думы, но они прочно завладели всей его безутешной душой. И тогда ноги невольно понесли его к киоту с образами Христа, Пресвятой Богородицы и Святого Духа, перед коими он горячо принялся молиться.

В сводчатые двери просунул русую голову меченоша Заботка, норовя что-то молвить князю, но, увидев Ярослава стоящим на коленях перед иконами, пожал плечами.

Князь, как прилежный христианин, уже полностью отстоял заутреню в церкви Успения, затем потрапезовал и собирался выйти на озеро, дабы поглядеть, как идет постройка ладьи, и вдруг (чего никогда с ним не было после заутрени) принялся за молитвы в своих покоях. Что это с князем? Но не спросишь. Упаси Бог князя от молитвы отрывать!

Заботка тихонько прикрыл за собой дверь и всё с тем же недоумением уселся на лавку.

На улицах Ростова шум и гомон. Только и слышно: смоленские купцы нагрянули! И не какая-нибудь тебе одна подвода, а целый десяток! В кои-то веки такое происходило. Выставили на Торговой площади свои товары и ждут покупателей.

Первыми у смолян оказались местные купцы, а затем и мастеровой люд. Ремесленники, побросав работу, побежали на Торговую площадь, коя возникла еще в стародавние времена, и подле которой теперь возвышалась одноглавая церковь Успения Богоматери.

Вначале бежали без денег и товаров: поглазеть! Чем порадуют приезжие купцы? Может, ничего особенного они и не привезли. (Ростовцы тоже не лыком шиты). Но как глянули горожане на товары, тотчас вспять по своим избам пустились. Надо меняться, есть чего у смолян взять.