Читаем без скачивания Мир, в котором меня ждут. Ингрид - Екатерина Каптен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ингрид, ещё хотите что-то рассказать? – спросила Княгиня.
– Мм. – Ингрид замялась, но вспомнив вчерашний вечер, добавила: – А у вас есть молитвослов на русском языке?
– Нет. Сейчас все молитвы и службы на греческом.
– Жаль, я очень плохо его знаю, – вздохнула девочка. – Я вчера пыталась вспомнить хоть какую-нибудь молитву, знакомую мне. Пришлось с крестика читать.
– Ингрид, а вы крещены? – спросил её Деметрос Аркелай.
– Да, меня бабушка в младенчестве крестила, тайно, чтоб на её работе никто не узнал… У нас в деревне была единственная церковь со священником.
– Ясно, – отозвался каллиграф.
– Мне ещё нужно ответить на какие-то вопросы? – Ингрид почувствовала, что разговор с её участием подходит к концу.
– Нет, Ингрид, спасибо. Идите на обиход, – сказала Княгиня.
– Простите, можно я спрошу? – спросила девочка.
– Да, спрашивайте.
– А я… сильно испортила церемонию на празднике своим возгласом?
Княгиня, каллиграф и опекун прыснули со смеху. В этот момент Ингрид увидела лица не правительницы и её министров, а старых добрых друзей. И от этого ей стало легко и тепло на душе.
Ингрид в приподнятом настроении шла на обиход, когда ей встретился Уранос Пифагор. Сегодня они уже виделись, однако согласно этикету следовало принято всегда приветствовать преподавателей небольшим поклоном головы, как в армии отдают честь любому офицеру на пути.
– Прогуливаете обиход, Кам-ни-на? – деликатно сострил он.
– Нет, я была у Великой Княгини, – ответила Ингрид.
– Я смотрю, ложь – это ваше призвание, – сказал Уранос Пифагор и пошёл дальше с гордо задранным подбородком.
Ингрид снова почувствовала себя скверно. «Ну да, – подумала она, – не могло же у меня всё быть хорошо. Обязательно кто-то должен всё испортить…»
12. Перевод на обиход
Для Ингрид неделя школьных каникул была счастливой – она почти не появлялась на земле. Всего лишь час в день уходил на встречу с мамой, когда они сидели за кружкой вечернего чая. Ингрид собирала воспоминания копии за день и убеждалась в том, что жизнь на каникулах безнадёжно скучна. Тётя, брат, телевизор – всё. В Междумирье же, напротив, жизнь била ключом: Ингрид ездила верхом, ходила к Рейто-сама, переписывала тетради, навёрстывала упущенное, впервые ей было интересно общаться со сверстниками.
Дома на земле Ингрид нашла старенький, но почти нечитаный (некоторые страницы его даже не разлиплись), не нужный никому молитвослов и протащила его в Междумирье. Кажется, когда-то он был подарен маме Ингрид. Нафан помог ей разобраться, какие молитвы они читают с утра, а какие вечером, и Ингрид переписала их в тетрадь-билингву. Слева – молитвы на интуитивно понятном ей церковно-славянском языке в современной русской транслитерации, справа – на греческом. Ханна Литера, которая посоветовала девочке именно так учить греческий язык, даже засчитала эту работу за учебную и поставила за неё высший балл. Оценки в Ликее ставили не так, как в обычной школе: «отлично» обозначалось цифрой 1, «хорошо» – 2, «удовлетворительно» – 3, «никуда не годится, в кого ты такой уродился, надо переделать» – 0.
Тяжелее всего Ингрид давались музыка, каллиграфия, хореография, фехтование (несмотря на то, что меч сразу стал для неё родным) и верховая езда. Алхимия, нумерология, астрология, логика и языки хотя и были не самыми простыми предметами, но Ингрид очень быстро поймала волну и легко влилась в их изучение. Живопись и древние знаки были для неё почти отдыхом. Стрельба из лука, плавание, история, ботаника занимали середину между требующими усилий предметами и отдушиной. Геометрия была единственным предметом, который она учила и здесь, и на земле, и в обоих случаях учёбу портили только не самые радужные отношения с преподавателем. Оценки ей пока не ставили, давая возможность войти в рабочий режим, лишь изредка отмечая явный успех.
Демис Ураномонопатис сразу после спевки, когда все расходились по кабинетам со своими инструментами, помогал Ингрид с освоением флейты.
У Рейто-сама Ингрид была единственным учеником. Меч в чёрных ножнах хранился в додзё (так он называл зал для тренировок) рядом с личным мечом мастера, в белых ножнах. Когда на тренировках у Ингрид начинали трястись руки, он очень сдержанно кивал и говорил ей со своим типичным акцентом, коверкая звуки «л»: «Он пока ещё очень тяжёрый дря васу, но выраситете вы, и он будет рёгок».
Хоног Шестиногий, оставив почти всех учеников на помощников, усердно занимался с Ингрид. Когда весь класс лихо вёл своих коней рысцой по кругу, Ингрид училась приподниматься в седле на коленях и не хвататься чуть что за облучок.
Уранос Пифагор не хвалил, но и не отчитывал Ингрид. Её чертежи были прекрасны, однако записи оставляли желать лучшего. Ингрид видела это сама и понимала, что надо улучшать почерк и старательней заниматься каллиграфией, а последняя давалась ей очень тяжело. Выводить одинаковые буквы, размеренно и плавно, для её порывистого характера было на грани фантастики.
В целом Ингрид предалась радостям местной школьной жизни, которых у неё никогда не было на земле. Ни насморк, ни разбитая бровь не мешали ей навёрстывать упущенное.
Одним из местных развлечений по осени здесь было осыпать друг друга листьями. И если на земле обычно просто брали охапку и заносили её над головой товарища, то здесь к этому вопросу подходили масштабно. Мальчики отправлялись в парк с целыми покрывалами, куда собирали свежие опавшие листья огромными кучами, а потом подкарауливали группу девушек где-нибудь в низине: на дорожках, у склонов холмов или под мостиками. Застав их врасплох, они резко подкидывали покрывало, откуда листья разноцветным вихрем поднимались в воздух к всеобщему восторгу. А если кто-то обладал особой магией ветра, то танец листьев мог стать воистину причудливым и необычным. Ингрид с подругами несколько раз оказывалась под таким дождём-листопадом. Поначалу она чувствовала себя очень смущённо и не понимала, как реагировать на происходящее, но потом воображать себя принцессой стало гораздо приятнее.
Чем больше Ингрид осваивалась в Междумирье, тем чаще она вспоминала об Антоне Павловиче. Для неё попытки выбросить его из головы становились целым испытанием, с которым она не могла справиться. Его размытый образ, прочно завоевавший сердце, возвращал её на землю в буквальном смысле слова. Ей хотелось оказаться на земле и случайно встретить его на улице. Не в школе в кабинете химии, а где-нибудь, где она увидит его не как учителя, а как обычного человека.
Как-то ей в голову пришла мысль, что если она подружится с Антоном Павловичем, то непременно пригласит его сюда, в Междумирье. Она хотела, чтобы рядом с ней были семья, друзья и он. Это стало её мечтой.
Что касается Чумного Доктора, то после разговора с Фрейей Левкайей эта тема утихла. Георг Меркурий больше не обращался к ней, лишь раз похвалил за догадку раздобыть на земле молитвослов и сделать тетрадь-билингву.
Каникулы на земле пролетели невероятно быстро. Уже наступила пятница, когда Ингрид закрыла первый месяц в кредитном альбоме на кухне. Дафна, ставя печать в альбом, отметила, что обиход пройден на отлично и добавила, что сюда Ингрид может ещё вернуться, поскольку приготовление пищи нужно всегда и везде. Впереди её ожидало ещё с полсотни хозяйственных дел и навыков, которые следовало освоить к концу обучения в Академии. Ингрид посчитала: два года Ликеи и пять лет Академии, девять месяцев учёбы в Ликее за год и десять – в Академии, итого шестьдесят восемь месяцев. На одну хозяйственную специальность отводилось от одного до трёх месяцев. То есть на кухне она успеет побывать. А ещё в пекарне, пошивочной, на конюшнях, в сыроварне, ткацкой, в садах и огородах, в рыборазделочной…
С субботы Ингрид вышла вместе с Сольвей в пекарни. Утром она была в приподнятом настроении, поскольку очень хотела научиться обращаться с тестом, однако после плавания и верховой езды почувствовала себя, как обычно, разбитой. Из-за усталости и нелестного замечания от Хонога Шестиногого в её голову полезли дурные мысли. Девочка особенно ярко вспомнила все пакости, которые приключились с ней неделю назад,
