Читаем без скачивания Замена (СИ) - Дормиенс Сергей Анатольевич

У нее карие глаза с едва заметной зеленой крапинкой. У нее короткое каре. И она не Ангел — во всех смыслах. Я встала.

— Элли, вернитесь на сцену, пожалуйста.

— И подсаживайтесь ко мне вечером в столовой, — добавил Каору. — Вам ведь нравится слушать о смерти?

Он оглушил всех, на него подадут рапорт — кто-нибудь из кураторов-медиумов — но он при мне взял всех. Я прикрыла глаза, глядя вслед уходящей Элли. Снова была прихожая, тяжелые толчки и вспышки тьмы надо мной.

Я снова чувствовала себя раздавленной.

— Будешь защищать свою игрушку?

Его голос. Воспоминание из госпиталя «NERV», те же слова — один в один, — те же мысли.

Ребенок стоял на подоконнике, думая, что перед ним — детская. Впереди у него были игрушки, друзья, нянечка этажа улыбалась ему. Я видела мысли мальчика, но Каору не позволит ему умереть счастливым: за пять этажей до земли ребенок успеет прожить ад.

— Боль должна быть избавлением.

«Не так, как нам», — закончила я за него.

Вокруг снова был зал, и Элли уже стояла на сцене, странно на меня глядя.

Каору сидел рядом, светски улыбался уголками рта. Он словно бы говорил: «И что ты стоишь?» Тот же вопрос читался в глазах многих. Длинная пауза, пустые секунды — минуты? — а я все стояла, стояла…

— Президент, — позвала я. Голос хрустнул в тишине актового зала.

— Да, учитель Аянами, — отозвался Андрей где-то позади.

Я не стала искать его взглядом.

— Заканчивайте без меня. Всего доброго.

— Твоя трость, Рей, — подсказал Каору.

Зал оживал, и голос Нагисы почти растворялся в нем — звучал только для меня.

— Они и правда так похожи, — услышала я, закрывая за собой дверь.

* * *

В зеркале отражалась я. Синеватая бледность, серо-розовые губы. Фальшивые серые глаза. Впадина под шеей была такой глубокой, что казалась дырой. Я поспешно застегнула ворот блузки и сжала его пальцами.

Мы похожи. Мы умираем.

Я тронула пальцем под правым глазом. Там был тонкий длинный шрам по всему нижнему веку, едва видный за ресницами. Каору тогда увидел картину, где девушка плакала кровавыми слезами. Так совпало, что от лекарств я в тот вечер лежала пластом.

«Это красиво», — сказал он, доставая тонкую булавку.

«Вот увидишь», — пообещал он.

И я действительно увидела.

Вода шуршала из-под крана, с сероватым плеском уходила в слив. Никто, совсем никто не заходил в туалет, никто не мешал мне и зеркалу. Отчего-то захотелось рассмотреть себя, попытаться понять, кого преследует Каору уже столько лет. Что во мне такого? Рассмотреть, из-за кого дергается Икари, почему он так смущается.

Я знала, что мой ответ не найдется в зеркале: он не в глазах, не в форме лица, не в редком сочетании черт. Он здесь — я попыталась коснуться лба своего отражения, но палец встретился с пальцем. EVA послушно отозвалась покалыванием в висках.

Шуршала вода, я смотрела на себя, все еще надеясь на другой ответ.

А вдруг?

Дверь распахнулась, и я от неожиданности крепко стиснула навершие трости. На пороге стояла Карин Яничек. Я смотрела на нее в зеркало и видела, как ужас сменяется на ее лице смятением, смятение — облегчением. «Я вас искала», — сказала я за нее.

Карин дрожала. Она стискивала кулаки, пытаясь унять дрожь, — маленькая, неловкая, неправильная. «Неправильная?» — удивилась я своим мыслям и только теперь поняла, что все еще смотрю на ее отражение.

— Аянами-сенсей…

— Да, Карин?

Она шумно вдохнула и решилась:

— Я бы хотела с вами поговорить.

«Мы уже говорим». Я почувствовала раздражение и страх, ее и мои чувства мешались как одно, и я уже знала окончание нашего разговора. Маленький туалетный диалог завершится рапортом, потому что Карин — готовый медиум, который не понимает, что чувствует. Мы — мы все — списывали ее способности на серый страх, на то неназываемое, что остается с нашими выпускниками.

Мы ошибались. Мы были правы.

— Аянами-сенсей, я ощущаю себя неправильно. Это… Это все не должно быть так!

… Она знала, кто следующий уедет из лицея, кто исчезнет, чувствовала, когда приходит беда. Ее отец рос в маленьком городке, где жило много переселенцев из Кейптауна. Много выживших в Ядерном приливе, но еще больше тех, кто ушел вглубь континента еще до Первого удара. Тех, кто почувствовал странное. Странное и страшное.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Карин любила горы и ненавидела лицей, где видела Ангелов, которые всегда исчезали.

— Почему ты пришла ко мне?

— Вы же всегда остаетесь, — сказал она. — Все, кто отмечен синей дымкой, уходят. А вы — остаетесь.

«Я остаюсь. Всегда».

— …Вы тоже чувствуете, что скоро будет что-то худшее, правда, Аянами-сенсей?

«Она зовет меня по японской традиции».

Мы сидели под умывальниками, и я рассматривала трость: зажала ее коленями. Не могла заставить себя смотреть на Карин Яничек, в глаза ей — хотя бы потому, что не могла ответить. Страх ее я разделяла, ощущения — тоже. Но ответа я не знала.

Никто не входил в туалет, пульсировала в трубах вода, и в длинное окно под потолком заглядывал вечер. Карин принимала мое молчание как ответ, ей стало легче просто оттого, что она выговорилась. И это меня устраивало: на фоне кровавых призраков в глазах, щекотной боли в мышцах ног и ощущения, что я предательница.

Когда открылась дверь, я встала.

— Карин, здравствуй, — неуверенно сказала Майя. — Здравствуйте, Аянами-сан.

Я кивнула ей, уже снова глядя в зеркало, и увидела, что за дверью в полутемном коридоре стоит инспектор Кадзи. Он держал мобильный и читал — или делал вид, что читал. Запорный механизм протянул низкую ноту, захлопывая дверь.

— Зд-дравствуйте, — ответила Карин и тоже поднялась. Она хотела остаться со мной наедине, но Майя уже справилась со смущением.

— А я за тобой. Девочки сказали, что ты здесь. Пойдем, тебя хочет видеть доктор Акаги.

— Что-то случилось?

— Говорит, это насчет последнего анализа крови, — пожала плечами Майя. — Какая-то ерунда получилась. Ты не волнуйся, там почти наверняка ошибка.

Карин снова смотрела на меня. Я увидела просьбу совета в ее взгляде, и снова стало неуютно. «Ты их убивала — своих учеников, — подумала я. — А Карин Яничек просто уедет ненадолго от своих кошмаров. Будет учиться иначе, и однажды мы снова встретимся, и тогда она меня поймет. Наверное».

Было что-то странное в этой мизансцене: в громе воды по трубам, в обмене взглядами, в ссутулившемся садовнике за дверью женского туалета. Что-то странное — и угрожающее. «Нам не дали договорить», — поняла я. СБ передали наш разговор слишком быстро по всем инстанциям, не стали ждать моего рапорта: пришла Майя — почти и не прячась. Пришел лично Кадзи-сан, и… Я прислушалась: в коридоре были еще люди, и острый запах оружия тоже был там, и непременная термохимическая смерть.

Я вглядывалась в Карин. Она боится, она видит много больше, и у нее неправильный микрокосм, но я не видела ни следов раскрытия, ни терпкой синевы. Кровавый призрак прошел сквозь поле зрения и исчез в стене.

— Аянами-сенсей? — тихо позвала ученица. — Я пойду?

Я кивнула ее отражению.

— До свидания, Аянами-сан, — сказала Майя и открыла дверь. — Пойдем, Карин?

— Да, конечно. До свидания, Аянами-сан.

— До свидания.

Снова запела пружина, где-то наверху спустили воду, и трубы загремели еще громче. Я прикрыла ладонью горящие глаза. «За Карин Яничек пришли. Она — Ангел». Я не могла понять, что происходит, почему выпускница вопреки всем тестам оказалась врагом. Почему ослепла я, ослеп Икари-кун, заменявший меня в этом классе. Почему оплошали медиумы-кураторы.

Сердцу было тесно за ребрами.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Не было никакой ошибки, поняла я, распахивая дверь. Не было — до сегодняшнего дня, и еще не поздно остановить все.

Карин уже почти дошла с Майей до лестницы, а меня взяли за локоть.

— Не спешите, Аянами-сан, — сказал Кадзи. — Вам не стоит торопиться.

Я оглянулась. Коридор был пуст, сотрудники СБ исчезли, но садовник стоял, поправляя сложное устройство связи на ухе, а другой рукой все еще придерживая меня.