Читаем без скачивания Мамалыжный десант - Валин Юрий Павлович

Сам Тимофей курить бросил. И инструктор намекнул, да и самому стало понятно. Куда тут дымить, если легких на дыхание и так не хватает? Боец Лавренко по старой памяти считал себе человеком спортивным, но тут оказалось, что сильно преувеличивал. Что на полосе препятствий, что на занятиях по рукопашному бою едва дух не вышибало. Вот марш-бросками взвод не изнуряли: время экономили, да и знакомы были бойцы-курсанты с этим развлечением.

Время поджимало. Тимофей уже понимал, кто из товарищей по учебе пойдет по «комендантскому» направлению, а кто в других частях повоюет. Но толковые люди через учебный взвод проходили, даст фронтовая судьба, еще доведется встретиться.

Было понятно, что взвод дает самую поверхностную подготовку. Есть специальные училища, где офицеров СМЕРШ готовят, есть части НКВД, там тоже своя специфика. А здесь наскоро, для усиления младшего состава армейских отделов. Но учили дельно.

Неожиданно дали увольнительную – на троих, дабы «башки проветрили, гражданской жизни дохнули». Городок под боком был тихий, почти село, но с рынком. Понятно, туда и пошли. Кормили в школе сытно, но чего-то вкусного солдату вечно не хватает. Решили молока купить, коржиков каких, если попадутся. Станович и Гуха зубоскалили с торговками, Тимофей брынзой интересовался. Но, наверное, все трое настороже оставались, уж очень внезапным выглядело увольнение.

Конфликт вышел глупым, без выдумки, попросту – «да ты, вояка, нарочно мне на ногу наступил!» «Местные» парни выглядели крепкими, но явно ряжеными. Станович на правах старшего пытался утихомиривать забияк, те напирали. Курсанты отступали к прилавкам, заваленным надежным тыквенным тылом. От первых ударов в нос Станович уклонился, курсанты успели сбить на землю одного из «местных», тетки-торговки подняли визг, тут, как по команде, патруль появился и пресек намечающееся безобразие.

Тимофей пытался углядеть, кто проверку контролирует, но никого из наблюдателей не вычислил, не хватало умения. Впрочем, в школе скрывать цель «увольнительной» не стали, подробно разобрали действия бойцов – где шероховатости имелись и какие выводы нужно сделать. Оно и понятно, в контрразведке выходных не бывает.

До конца сентября учился боец Лавренко. Не выгнали, не перевели – не из худших оказался. Инспекция приезжала в генеральском звании, кажется, из самой Москвы. Обманчиво грузноватый, добродушный проверяющий генерал коротко понаблюдал за занятиями, потом поговорил со скороспелыми курсантами. Без церемоний, прямиком в оружейной комнате, но туда по одному заходили.

– Жалобы и предложения есть? – Генерал, близоруко щурясь, глянул в журнал перед собой. – Как вообще учеба, товарищ Лавренко?

Тимофей отрапортовал, что учеба идет в целом успешно, жалоб не имеется…

Генерал поощряющее кивал. Лицо его было на редкость невзрачным, лишенным всяких примет – такое лицо через минуту не вспомнишь. Тимофей терялся в догадках: из рабочих, крестьян или интеллигенции этот человек в генералы вышел? Нет, вообще не угадаешь. Вот он, центральный СМЕРШ, о котором никто не говорит, ибо неумно о том болтать.

– Жалоб не имеется. Если разрешите, товарищ генерал-майор, предложение по поводу формы одежды имеется. Техническое.

– Техническое – это хорошо. Выкладывай, боец, что удумал, – вновь закивал проверяющий.

Тимофей изложил, стараясь быть предельно кратким и понятным. Вряд ли столичный генерал в обувном деле глубоко разбирается, тут нужно на смысле идеи сосредоточиться, изложить понятно.

– И тогда разношенный сапог слетает в самый ненужный момент… – задумчиво повторил генерал. – Верно, замечалась за нашей неплохой, но не до конца сознательной обувью такая вредная манера. Но твое толковое предложение по текущему ремонту обуви требует наличия службы специалистов-сапожников, коими мы сейчас располагаем в недостаточном количестве. А вот для подготовки обмундирования полевых групп мы можем что-то этакое сделать. Ты сам-то себе шил?

Боец Лавренко глянул на свои ноги – сапоги были начищены, но тут чисть не чисть, а видно, что заслуженные.

– Так точно, сам. Еще с допризыва ношу.

– Ладно сидят, – уже без улыбки и добродушия признал генерал-майор и сразу стал другим человеком. – Мысль о текущем обслуживании обуви передам специалистам, подумают, что можно сделать. А вы, товарищ Лавренко, будьте любезны остаться живым и здоровым. Это и намек, и прямое указание. Вопросы?

– Никак нет! Разрешите идти?

– Ступайте, Тимофей Артемович, ступайте. При случае товарищу Торчку передавайте от меня поклон и наилучшие пожелания.

– Так точно, передам! А…

– От генерал-майора Попутного. Записывать не нужно, ты уж, братец, так запомни. Оно пригодится.

Тимофей четко кинул руку к пилотке и вышел. Гимнастерка на спине малость промокла от пота. Да, под конец короткой беседы дал генерал понять, о чем речь. В смысле, умный догадается, а дурак мимо ушей пропустит. Тут уж подумаешь: а не лучше ли дураком остаться? Но не те сейчас времена, чтобы в дураках отсиживаться.

Впрочем, через день впечатления от встречи с генералом крепко подзабылись. Занятия никто не отменял, крутились день-ночь: от основ шифровального дела до знакомства с минометами и практическими стрельбами. Кстати, курсант Лавренко свои шесть мин из 50-миллиметрового положил недурно – наверное, первая плацдарменная специальность, пусть на практике и не закрепившаяся, сказывалась.

А потом прямо с занятия по саперному делу вызвали к командиру взвода. На столе лежали проездные документы и пара сержантских погон.

– Сегодня выезжаешь, – сообщил старший лейтенант. – Ознакомься.

Тимофей глянул в командировочное предписание – «гв. сержант Лавренко Т. А. следует для ремработ… станция Враца…».

– До аэродрома добросим, там встретят, – пояснил начальник школы и вручил погоны. – Поздравляю с новым званием, товарищ сержант! Толковый ты парень, было бы время, мы бы тебя по-настоящему подготовили. Пять минут на сборы. Нет, стоп, тебе еще сумка полагается и методическая литература. Генерал приказал.

Полевая сумка оказалась не новой, но приличной. Внутри лежали уставы и самоучитель иностранного языка, почему-то английского. Это было не совсем понятно, но догадываться было некогда, успеть бы попрощаться с ребятами.

Все сержант Лавренко успел и на аэродром прибыл вовремя. Двухмоторный самолет уже загружался. Летун с сомнением смотрел на одинокого сержанта с трофейной кобурой на поясе.

– Если укачает, ведро хватай, пол не пачкай. И, если что, не паникуй.

– Я уже летал, товарищ капитан, – заверил Тимофей, не вдаваясь в подробности.

На этот раз в воздухе болтало посильнее, но в целом терпимо. Самолет был полон командированными офицерами и важным грузом, из рядового состава только борт-стрелок, сидевший на насесте у пулемета. Но когда укачивает, звания не так важны. Сержанта Лавренко тоже слегка мутило от запахов. Сидел бы у окна, было бы полегче, да и вниз удалось бы посмотреть. Насчет этого жаль.

Сели благополучно. Тимофей почти сразу увидел знакомый «додж» и стоящую на подножке коренастую фигуру.

– Отож вовремя, прям по расписанию, – отметил Торчок, крепко пожимая ладонь командированного. – Щас поедимо, завтра начальство встречать.

– Понял. А Андрюха где? – спросил Тимофей, издали глянувший на сидящего за рулем бойца, солидного и усатого.

– Зацепило того шебутного Андрейку. По глупости и слегка. Мы чуточку на севере поковырялися, там он и сунулся, куда не надо. Вот же человек: если не языком лезет, так ляжкой, – сердито пояснил сержант и вздохнул. – Ну, может, оно и к лучшему. А то болтал, как та сломанная радиоточка.

Нового водителя группы звали Сергеем Никаноровичем Сергеевым, для краткости он отзывался на Норыча. Имел солдат единственную медаль «За оборону Сталинграда» и нашивку за тяжелое ранение. Все это, вкупе с солидным возрастом – уже за тридцать, – вызывало понятное уважение. И водил он хорошо.