Читаем без скачивания Холмы, освещенные солнцем - Олег Викторович Базунов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тем более мы вправе обратиться к этому «нечто» потому, что с ним, с этим «нечто», вернее, с чем-то близким ему, связано было одно из запавших мне в голову сновидений, в котором море или, во всяком случае, дыхание моря как-то незримо присутствовало…
Все дело в том, дорогой мой читатель, что, когда я был убежденным сторонником порядка и математической стройности, когда бессознательные, где-то наивные, а где-то и незамутненные симпатии детства на время притупились во мне, когда я все жестче направлял себя к прекрасным ансамблям, отражающимся в подернутой глади воды, к математически стройным ансамблям и к гладким покрытиям вместо булыжных и отвращал свой презрительный и насыщенный красотами взор от площади косой и кривой, но родимой, как и вообще ото всего кривого-косого, даже тогда я сворачивал порою с кратчайших путей и, забредая в какой-нибудь полный громоздящихся флигелей и сараев забытый и забывшийся двор, отдыхал там глазами на какой-нибудь запущенной, глухой и почти незрячей стене.
Нет, бесспорно, я и теперь продолжаю любить прекрасные, отражающиеся в водах ансамбли, строгие ритмы колонн, и окон, и прочих деталей, продолжаю любить и многие зрячие стены, но теперь, за неимением древних ликоподобных ансамблей, я уже никогда больше не отвращаю презрительный взор от кривой, но родимой площади и от всего кривого-косого…
Да разговор, собственно, не о площадях и не о булыжных покрытиях, разговор о том, что с раннего детства я люблю глухие незрячие стены и люблю их какой-то особой, трудновыразимой любовью.
Конечно, и в городах сухопутных, в городах, далеких от моря, в привольно раскинувшихся на многих рельефных покатостях, в изрезанных кривыми, как русла рек, улицами, и в этих городах есть свое обаяние, есть своя прелесть; встречаются в них и глухие стены, конечно, но, должен признаться, нигде я не видел, нигде не встречал таких удивительных глухих стен, как в родном своем городе.
Сверните с центральных улиц и площадей его в какую-нибудь невзрачную улицу, нырните в какую-нибудь кривую и низкую подворотню, и, если вам посчастливится, перед взором вашим — держи только шапку — прянет в небо прекрасная глухая стена, а то не одна, а две сразу, под каким-либо острым или не острым углом.
Да и нужды нет нырять в подворотню, побродите просто по тихим улицам, посмотрите вокруг, туда и сюда, и обязательно нет-нет и возникнет перед вами в проеме-прорехе — войны ли, доходного принципа ли — на том или ином удалении, в свободном пространстве или сквозь ветви деревьев, тополей преимущественно, роскошная глухая стена, совершенно глухая или с прорубленным потешным оконцем-дырою. Побродите, найдите наиприемлемейшую дистанцию и, отдыхая душой и глазом на выбранной вами стене, попредставляйте, подумайте что-нибудь о судьбе ее и о ее несравненных достоинствах. И если вы достаточно долго так постоите и если у вас достаточно острое зрение, то, вполне вероятно, вам посчастливится и вы в конце концов разглядите в одном из потешных оконцев ненадолго появившийся, мелькнувший там бледный лик некоего Ивана Ивановича или Пелагеи Петровны, родственницы родственников каких-нибудь там не так уж давно, если вдуматься, ушедших из этого мира Параш и Акакиев. Бледный лик Ивана Ивановича или Пелагеи Петровны, вдруг пожелавших среди домашних-то хлопот и забот индивидуально воззреть на мир божий, кинуть взгляд, так сказать, в небо и на окрестности, ну и на вас в том числе, коль вы попадете в их поле зрения.
Постойте, попредставляйте себе. Уверяю вас, здесь есть что представить и на чем отдохнуть глазам.
И ведь то удивительно, что стены эти почти равно прекрасны как в свете солнца, так и в пасмурном сумраке; как днем, так и ночью; как в гуще застроек, так и одиноко торчащие на какой-нибудь пустынной прогалине.
Представьте себе…
Но здесь мне захотелось вдруг почему-то оговориться, что хотя я и очень люблю глухие забытые стены, что хотя сам лично, к счастью, имею метров двадцать квадратных изнанки прекрасной, старинной, капитальной и глухой, как дебри, стены, к которой избегаю даже ставить что-либо громоздкое вроде шкафа, комода, на которую стараюсь не вешать даже какой-либо мелкой вещицы — из любви и почтения к стене, а также предпочитая воспринимать кусок стены целиком, без всяких крупных и мелких помех, — что хотя я и очень люблю глухие, незрячие стены, но люблю я их все же в разумных пределах. Я люблю одну, две, ну максимум три глухие стены, под углом друг к другу или отдельно стоящие, но никак не сразу четыре, например, глухие стены, да к тому же стоящие замкнуто. До этого крайнего случая, уверяю вас, моя любовь к глухим стенам еще не простерлась.
Иными словами, конечно же, как уже говорилось, я люблю не только глухие, но и зрячие стены, со всей их разнообразной лепкой, отделкой, со всеми этими наличниками, пилястрами, горизонтальными и вертикальными тягами, карнизами, капителями, гуськами, сухариками, а главное, с их стройными шпалерами окон, светящихся или, напротив, так и сяк отражающих в мельтешащих стеклах светлое небо и противоположные виды. Конечно же, прекрасно, когда все эти виды легко проникают в людские жилища, когда людские жилища залиты светом глубокого неба или даже, тем более, лучами восходящего, заходящего или расположенного в зените светила.
Да, все это так, жить без них невозможно, и все же, еще и еще раз повторю: не слишком ли суетны все эти зрячие стены, не слишком ли все влетает у них в одно и тут же вылетает в другое окно? Где им, этим суетным стенам, затаить, запомнить надолго все, что видят они и слышат?
И совсем иное — с глухою стеною…
Взять опять же хотя бы вот эти мои двадцать метров. Так, вроде бы несколько перекрывших друг друга временных обойных слоев, штукатурка, кирпичики, тут след разобранной печи, там гулко звучащая при случайном ударе или тем более при специальном постукивании пустота заброшенного не так давно дымохода… Но сколько при этом в них, в метрах этих, смиренного, скромного, немого достоинства, сколько созерцательно-поэтической мудрости, сколько знают, сколько таят они про себя — эти самые стены — жизненных перипетий и пыла родственных чувств, сколько запечатлено ими взрывов страстей, приливов любви и
