Читаем без скачивания Цена империи - Алексей Глушановский

Слишком сильно я любил Эльгу. Слишком велико и обильно было это чувство. И она не устояла перед искушением. Ведь мир построенный с любовью – наиболее прочен, красив, надежен и удобен. И чем больше любви вложено в его сотворение – тем лучше он становится. Зачерпнув любви, она раз за разом брала из этого колодца, черпала не глядя, в полной уверенности, что там еще много. Она ошиблась. Но осознала это, когда было уже слишком поздно. На поле моей души не осталось деревьев, способных к быстрому прорастанию.

Я вспомнил свои сны-галлюцинации, испытываемые во время создания мира. Разум человека не способен постичь утерю чувств, преображая происходящее в то, что он может осознать… Потеря чувств это смерть. Тем более долгая и мучительная, чем более сильно и глубоко было чувство, чем более долго его черпают. Теряя любовь, я умирал три дня. Её было слишком много. Кажется, это были феи. Именно их тогда создавала Эльга. С тех пор, я старательно избегаю этих нежных, трепетных и прекрасных созданий полных любви ко всему живому… Слишком плохие ощущения с ними связаны. И пусть в душе у меня пустота, но тело слишком хорошо помнит ту боль, что я испытывал в своих галлюцинациях.

И вот сейчас, Эльга пытается убедить меня, что она готова умереть, лишь бы дать шанс на восстановление. Нет, в принципе, её можно понять. Изображая трепетную и беззаветную любовь, проще всего зародить ответное чувство в душе того, на кого она направлена. Эльга явно надеется, что какие-то ростки, какие-то остатки любви все же уцелели в моей душе, и прикладывает все имеющиеся у неё силы, все свои недюжинные актерские способности, чтобы пробудить их. Может быть, я бы и поверил в её игру. Но способность верить и доверять, у меня тоже убита.

Зелоты. Пренеприятная я вам скажу раса… Ну, то есть для меня неприятная. Все остальные их как раз таки очень ценят и уважают. Лучшие доктора и целители, чья упорная вера частенько позволяет им вершить чудеса, в прямом смысле вырывая пациентов из лап смерти.

Ну, а я нынче верю только в то, что доказано. И доказательства должны быть абсолютно, стопроцентно несокрушимыми. Особенно, если попытка вызвать веру исходит от Эльги.

Она искренне считает, что шанс возродить мою душу все же есть, и для этого ей необходимо всего лишь, чтобы я поверил в её любовь. Возможно, она не так уж и не права… Эльга умна, и кроме той, первой и единственной, других ошибок я за ней не замечал. Вот только поверить я тоже не в силах. Так она и ходит по замкнутому кругу. Чтобы возродить чувства в моей душе, в том числе веру и доверие, – ей надо опереться на любовь, а вырастить любовь без доверия она не может. И, хотя прошло уже немало времени, ситуация остается неизменной.

Так оно, скорее всего и будет тянуться, до самой нашей смерти и гибели мира. События почти одновременные. Ну, точнее, вначале умру я, – от старости, или из-за одной из случайностей, от которых Эльга не сможет, или не успеет меня защитить, а потом погибнет мир и она, уничтоженные вырвавшейся на волю после моей смерти пустотой. Вот такой вот конец света…

Впрочем, она не теряет надежды избежать подобного развития ситуации, и изыскивает все новые и новые способы убедить меня в своей любви. Смешно. Ха. Ха. Ха. Не нравится? Как могу, так и смеюсь.

И вот, Эльга, кажется, придумала новый способ попытаться доказать мне свою любовь. Странно. Она ведь должна понимать, что я вполне могу исполнить её желание. Приложив столько сил и терпения, – вначале чтобы добиться моей любви и согласия на участие в её проекте, а потом, – чтобы убедить меня не освобождать возникшую во мне пустоту немедленно, разом покончив с этой скучной и неприятной процедурой, в которую превратилась моя жизнь, сейчас она ставит саму себя, свою собственную теоретически бессмертную жизнь на карту.

– Убить? – Переспрашиваю я, поднося окруженную пустотой ладонь к её груди. В глазах Эльги плещется ужас, но она старательно подавляет первый, инстинктивный порыв отшатнутся.

– Да. – Она часто, но мелко дышит, явно опасаясь, что, вздохнув глубоко, может задеть грудью мою ладонь… точнее конечно не ладонь, а окружающую её пустоту.

– Я искала выход. Искала изо всех сил. И не вижу его. Ты не веришь мне, и не поверишь, что бы я не говорила, и не делала. Но знай. Просто знай. Твои чувства, воплощаясь в создаваемом мной мире, пришли ко мне. Так бывает всегда. Чем больше берешь, тем больше получаешь, – в этом и есть секрет любви демиургов к помогавшим им в создании миров людям. Именно это, а не притворство из страха, как предполагаешь ты.

Меня гложет твоя совесть, у меня болит твоя жалость, я люблю тебя твоей же отраженной любовью… И ничего не могу с этим поделать. Ни-че-го… – с горечью произнесла она. – Каждый раз, когда ты игнорируешь очередную грозящую тебе смертельную опасность, – заглядываешь в пропасть, стоя на ненадежном карнизе, ныряешь в кишащую акулами лагуну, устраиваешься на ночевку под старыми, готовыми рухнуть от любого вздоха каменными развалинами, – мое сердце замирает от ужаса, что я могла не успеть. И, когда-нибудь так оно и будет. И мир, наше детище, наше создание – погибнет вместе с тобой.

Два года, или двадцать тысяч лет я искала выход из этого замкнутого круга, круга веры и любви. И все таки нашла его. Ты не веришь моим словам. Но сможешь поверить, когда они будут подкреплены моей смертью. И тогда, может быть, ты сможешь возродить свою любовь, и станешь хранителем этого мира. А даже если и нет… Той жажды жизни, что ты заберешь у меня, должно хватить, чтобы унять твою тягу к смерти. Да и мое бессмертие и могущество, которое ты получишь вместе со всем остальным, должно затруднить тебе попытки самоубийства… По крайней мере, подобные «случайности» вроде падения со скалы, тебя убить не смогут.

– Все. Я готова. Рази. – Эльга закончила свою пламенную речь и, выпрямившись, замерла, зажмурившись, и даже не дыша. Для неё, как и для любого из демиургов, привыкших в любой ситуации превыше всего ценить собственную жизнь, подобная неподвижность явно стоила больших усилий. Сейчас, когда все её инстинкты отчаянно требовали немедленного отступления, бегства, телепортации куда-нибудь подальше, сохранение подобной, пусть несколько напряженной и неестественной неподвижности явно было немалой заслугой.

Несколько секунд, наверняка показавшихся ей вечностью, я так же сохранял неподвижность, занятый размышлениями. Предложенное Эльгой было соблазнительно. Очень соблазнительно. Её чувства, её жизнелюбие… Да, они были способны хотя бы частично заполнить терзающую меня пустоту, и послужить тем семенем, тем плодородным субстратом, что позволил бы мне возродить свою душу. Но… Что потом? Если, я все же смогу вырастить любовь? А её уже не будет. Возродить совесть, – чтоб вечно терзаться? И даже не иметь возможности погибнуть, случайно сорвавшись с какой-нибудь горы?