Читаем без скачивания Мемуары старого мальчика (Севастополь 1941 – 1945) - Георгий Задорожников

Остался бы описанный мной сон в памяти, если б вскоре не произошло, близкое по смыслу реальное событие? Кроме того, обратил ли бы я внимание на любопытное сочетание цифр даты происшествия? Как-то незаметно, случайно, в дни работы над этим рассказом появилось в голове: «Ба! Да, это же вот что!». Тогда шел 1999 год, 16 октября мне исполнилось 66 лет, катастрофа произошла утром 17 октября, с того дня прошло 13 лет. Количество шестёрок и девяток привлекает внимание и настораживает. Господа нумерологии, Вам карты в руки! Не могу себя причислить к знатокам или приспешникам этого вида искусства. Тем не менее, Пифогарийская школа – моё очарование. Любовь к таинству числа и связь его с музыкальной гармонией. Нравственный принцип: "Быть всегда в словах и поступках стремись справедливым". "Пусть – что важнее всего – твоим главным судьей станет совесть" – любо мне это.

Ранним утром, означенной даты, ехал я, не торопясь, на лёгком мотоцикле на свой скромный сад-огород. Великая криминальная революция перевела меня в статус «бывших». Точно так же 70 лет назад моих дедов сделал нищими и «бывшими» октябрьский переворот. Немым укором мне, совку и неудачнику, по сторонам дороги с немыслимой скоростью, появлялись коттеджи невиданной красоты. Мимо проносились иномарки, названий которых я не запоминал и не знаю до сих пор, т. к. никак не мог рассчитывать на обладание этими сказочными созданиями. Вокруг было: «Жизнь удалась!».

Метрах в пятнадцати появился Т-образный перекресток. Я продолжал движение со скоростью 45–50 км/час. Сзади, я видел в зеркале обзора, меня настигала черная блестящая лаком и серебром огромная со страшными черными окнами машина-убийца. Из неё исходил тупой, но сильный звук большого барабана. Без сигнала, без обозначения поворота черное чудовище резко обошло меня и «осуществило маневр правого поворота», нарушая элементарное правило дороги, а так же добра и совести. Заднее колесо убийцы легко коснулось переднего колеса утлого транспортного средства, придатком которого был седой шестидесятишестилетний, теперь не нужный, человек. Он «подрезал» меня, сделал подсечку, запрещенную даже на борцовском ковре. Черные окна с тупым звуком барабана: «Бук, бук, бук!», – величаво и достойно проплыли мимо меня, падающего в никуда, в вечность. Равнодушное содержимое черного танка, довольное собой, своим успехом и сверхдостатком укатило к …, «дыша духами и помадами» (А.Блок).

Руль резко повернуло вправо и выдернуло у меня из рук. Кто может себе представить, что происходит, когда соприкасаются два не согласованно вращающихся колеса? Механики говорят о двигателе: «Пошел в раздрай». Это хуже взрыва. Металлические части разлетаются далеко и с неимоверной силой.

Я вылетел из седла. Мотоцикл юзом протащило ещё метров на семь. Хлестко, с оттяжкой, верхнюю половину тела влепило в асфальт. Рефлекторно вытянутая левая рука не защитила бедного сердца. Такой удар на ринге убивает бойца. На несколько мгновений сердце остановилось, как бы раздумывая – следует ли продолжать, и так уж долгий и многотрудный бег, потом робко стукнуло, словно спросило: «Тут кто есть?» и, услышав из центра головы: «Ну, вот и конец», бешено застучало, заколотило ножками: «Нет, нет! Жить! Жить!»

Вернув себе глубокий вдох, и только теперь почувствовав боль, я привстал на колени. Слегка кружилась голова и поташнивало. Мир был необыкновенно ясен и прозрачен. Мотоцикл продолжал работать. Мимо проносились одиночные машины: лендловеры, вездеходы, внедорожники – личные консервные банки наступательного значения. На ветровых стёклах они имели красивые надписи. Вместо «Gott mit uns»[1] – как у гостей непрошенных, тевтонов, у этих значилось: «Via est vita»[2]. Содержатели железных коробок на колёсах вряд ли вникали в смысл лозунга, дескать, это просто так, так все делают, что подтверждала болтающаяся здесь же на веревочке бессмысленная обезьянка. За своими темными окнами они стыдливо не видели меня. Их извиняло то, что они страшно торопились, а вдруг повезёт и на дороге ещё окажется не оформленный (как в докладных писали каратели) не нужный человечек, да еще, если повезет, расово неполноценный.

Пересекая дорогу по диагонали, издалека, спешил мне на помощь молоденький идиот. Он волочил ногу, и одна рука была не естественно подтянута к груди. Пуская слюну, он что-то силился мне сказать. Несчастный Даун – благородное доброе существо! Ты один в этом злом мире оставался человеком. Я поднялся на ноги, подтащил к тротуару мотоцикл, показал парню колечко или ноль из пальцев, что обозначало – в порядке, и сделал ему отмашку на обратное движение. Пощупал ключицу, получил характерное ощущение перекатывания гравия в мешке, потом ребра – да переломы есть. Пересиливая боль, завел мотоцикл и пустился в обратный путь, управляя только одной правой рукой. На ближайшей площади постовой мент остановил меня артистичным и беспечным помахиванием волшебной палочки. Наверняка проезжие доброхоты, руководствуясь высоким гражданским долгом, успели сообщить ему о ДТП, скромно умолчав о причинах, по которым они не задержались, чтоб оказать первую помощь пострадавшему. С ласковой улыбкой из-под фуражки таких размеров, как самый большой нимб, младший лейтенант приблизился ко мне так близко, чтоб ощутить свежесть моего дыхания. Вкрадчиво и как будто ему на самом деле важно знать, он спросил об обстановке на дорогах. Держась прямо в седле и мужественно не показывая как мне тяжело, я спокойно заверил стражника, что всё нормально. Разочарованно, ещё раз понюхав воздух, не отдав мне, как положено под козырек, он тоскливо поплёлся на своё место. Представление не состоялось. «Занавесь опустился навивая прохладу»

То как мне удалось справиться с бедой, пригнать мотоцикл на стоянку, потом дома мобилизовать перелом по всем правилам с помощью повязки-косынки и добраться самостоятельно до госпиталя осталось в памяти как маленькая победа. Я горд собою поныне.

Горькие воспоминания о несовершенной человеческой породе мгновенно оставили меня, как только я миновал турникет проходной госпиталя. В центре фойе как бы скучая без работы и ожидая только меня, стоял дежурный хирург. Это был великолепный Борис Леонидович Беляев. Пять минут и на рентгеновском снимке запечатлен многооскольчатый перелом ключицы и трещины двух ребер. Ещё пять минут и наложен панцирь из гипса. Звонок главному врачу: доклад о происшествии и добро на госпитализацию. Палата одиночка. Приятный холодок льняной ткани простыней. Инъекция. Благодатный глубокий сон. Отсюда ещё не ушел родной Советский Союз.

Не могу больше припомнить, чтобы ко мне приходили вещие сны-предвестники. То есть, запоминающиеся надолго сны бывали, но отыскать в них практический смысл – это уж: «Вам нет!». Опять же не помню, где и у кого я прочел о значении как будто ничего не значащих деталей, на которые следует обращать внимание, пытаясь уловить хоть какой-то смысл видения. Автор, возможно для яркости изложения, приводит не совсем приличный пример. «Если Вам снится совокупление с кузеной, то не рассчитывайте на то, что завтра это произойдет. Обратите внимание на вазочку с цветами на прикроватной тумбочке – вот здесь-то и может оказаться самый главный знак, которым вам силятся подать». Подиж ты, разберись, кабалистика какая-то.

И вот то, что не снилось и не могло присниться в самом неприятном сне. Это явь нашего времени. Травмпункт горбольницы. Мы, семья из трёх врачей с одной переломанной нагой на всех, через толпу полупьяных мужиков и прокуренных неопрятных баб, обратилась к дежурному доктору. Робко, осознавая свою вину и за перелом, и за то, что отнимаем время у такой значительной персоны, мы осмелились сказать: «Доктор, мы врачи». Не взглянув на нас медицинское светило изрекло: «Всем в очередь!» Из толпы маргиналов заверещали: «Тут все врачи». Продолжая упорствовать, я сказал: «У меня удостоверение участника войны». Со стороны затёрханых скамей, молодые синюшные лица, с явно свежими ранениями, заголосили: «Мы тут все воевали!» Сложившаяся обстановка свидетельствовали, что мы вообще-то появились здесь не обосновано, что претензии наши не реальны и мелочны. Нам в назидание оставалось только крылатое выражение: Medice, cura te ipsum![3] Пристыженные и покорные мы скрылись в тёмном углу приёмной. Спустя час последовало указание: внести добровольное, но обязательное денежное пожертвование и заплатить стоимость рентгенплёнки. Гипса нет! Поэтому получите направление на завтра к травматологу. Общий привет!

Более полусотни лет я проработал врачом. Считал и считаю своим первейшим долгом уделить внимание коллеге, в каких бы то ни было условиях, и как бы ни был занят. Врач не должен стоять в очереди под дверью на амбулаторный приём. Это традиция от наших замечательных земских, уездных, советских и пр. докторов. Для сведения больных, прежде на дверях кабинета висело уведомление, что медики принимаются вне очереди. Почему теперь утрачен этот обычай. Демократия? Но ведь обычай куда как благородней и справедливей! При нашей нищенской зарплате, отсутствии социальной защиты, лишенные уважения, неужели же мы не вправе рассчитывать хоть на такую малость.