Читаем без скачивания Обычное дело - Дикий Носок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ларионов старался измотать себя до изнеможения, чтобы ни о чем не думать и ничего не чувствовать. Он внимательно осмотрел всю сельскохозяйственную технику, складские и производственные помещения, поля, луга и составил план действий. Сергей сделал запас семян овощей для огородов, сельскохозяйственного инвентаря, мотоблоков, бензина и многого другого, помародерствовав в специализированных магазинах. В аэропорту он сложил запас продовольствия и медикаментов на первое время и припарковал в рядок все приведенные в порядок и заправленные машины. Но каждый раз, когда усталость заставляла его смежить веки, перед глазами вставало обезображенное Наташино лицо, со стекавшей из уголка рта струйкой слюны. Ларионов тут же подскакивал, как Ванька-встанька и принимался что-нибудь делать, лишь бы изгнать этот образ из своей головы.
Трое суток он мотался, как механический веник, пытаясь объять необъятное. Оставалось сделать только одно. Сергей потратил два часа, подробно описывая на бумаге все произошедшее, информацию о вирусе и рекомендации на будущее. Последние шесть часов он провел, валяясь в кузове грузовичка и бездумно глядя в небо. Временами усталость давала о себе знать, и он впадал в тревожное забытье, судорожно открывая глаза каждый раз, когда Наташино лицо всплывало в памяти. Проводив глазами заходящий на посадку долгожданный самолет, Сергей развернул машину и поехал куда глаза глядят.
Лето и зиму Ларионов прожил бирюком в небольшом городке километрах в пятидесяти от поселения островитян. Он окопался в частном доме, как медведь в берлоге, ему было все равно где жить, что есть, о чем думать. Только бы не о Наташе. Сергей совсем одичал и опустился, перестав бриться, мыться, следить за собой. Он поедал консервы ножом прямо из банки, когда был голоден, топил камин обломками мебели, когда замерзал. Одиночество его не тяготило. Привык.
Но с началом весны проснулась и жажда жизни. Вернувшееся беспокойство и нетерпение заставило его без сожаления сняться с насиженного места и податься в свободное плавание.
Глава 27.
«Товарищ полковник, Николай Петрович!» – заспешил вслед вышедшему из машины Матвиенко отец Владимир, подобрав рясу и перепрыгивая через весенние лужи. Полковник аж зубами заскрежетал от досады. Этот правдоискатель надоел ему хуже горькой редьки. Психотерапевт доморощенный. Куда угодно без мыла влезет.
«Слушаю Вас, отец Владимир,» – повернулся он к преследователю с невозмутимым лицом. Весь накопленный пыл и воодушевление отца Владимира немедленно разбились о его ледяную вежливость, как волна о волнорез. Тем не менее он продолжил:
«Николай Петрович, люди в поселке обеспокоены строительством, которое Вы затеяли и некоторыми из ваших приказов.»
«О чем идет речь, поясните, святой отец?» – педантично осведомился Матвиенко. Он явно не собирался облегчать задачу отцу Владимиру.
«Вы знаете. О приказе стрелять на поражение в случае, если к поселению приблизится чужак. Возможно стоило бы обсудить это с людьми и найти какое-то совместное решение,» – примирительным тоном продолжал отец Владимир.
«Святой отец, приказы обсуждению не подлежат, только исполнению. Все мои решения приняты с целью обеспечения нашей безопасности. Напоминаю Вам, что на мне лежит ответственность за жизни 2,5 тысяч человек.»
«Полковник, она лежит на всех нас. Мы вместе должны принимать решения. И это не только моя точка зрения. А стрелять без предупреждения в невиновных людей недопустимо. Николай Петрович,» – неожиданно сбавив напор и сменив тон продолжил он. – «Не хотите просто поговорить? Мне кажется, Вам это нужно.»
«Вам кажется, отец Владимир. Простите, я должен идти. Дел много.»
Разговор снова предсказуемо окончился ничем, как уже случалось ранее несколько раз. Достучаться до Николая Петровича никак не удавалось. Уже много месяцев с того момента, как они перебрались на материк, полковник был на грани, как натянутая струна. Казалось, тронь его пальцем, и случится ядерный взрыв. Титаническими усилиями Матвиенко удавалось держать себя в руках. Спасала работа и лежащий на нем груз ответственности. Дисциплинировала. А этот святоша так и норовил поковыряться в свежей ране. Боль потери уже немного утихла. Осталась бессильная ярость. Она клокотала и бушевала внутри, не находя выхода. Ведь он сам позволил Наташе лететь первым бортом. Умом он понимал, что ее смерть, как и всех прочих, – несчастный случай и винить в этом некого. Но он лишился единственной радости в жизни и не мог с этим смириться. Отец Владимир видел, что с полковником творится неладное, но понять причин его ожесточения не мог. Он несколько раз пытался пробиться через броню Николая Петровича. Но с таким же успехом можно было пытаться колоть грецкие орехи зубочисткой.
Жизнь в поселке была организована по-военному четко и рационально. Только что строем по улицам не ходили. В критической ситуации военная дисциплина была кстати, она не позволяла людям поддаться панике, давая ощущение стабильности. Однако жизнь постепенно налаживалась, а полковник продолжал закручивать гайки, не замечая или не обращая внимания на недовольство части населения, в основном, гражданского. Единоличное решение Матвиенко окружить поселок и большую часть используемых земель вокруг него непроницаемым забором со смотровыми вышками, на которых будут нести круглосуточное дежурство военнослужащие, чтобы не допустить приближение к поселку выживших после эпидемии (а, следовательно, заразных и смертельно опасных) и вовсе вызвало ропот среди населения. Отец Владимир тоже поддерживал эти протестные настроения и пытался в который уже раз донести их до полковника.
К великой радости отца Владимира в деревне оказалась церковь. Совсем небольшая, но яркая и нарядная, как хохломская игрушка потому, что отреставрирована была недавно и выкрашена в бело-синих тонах. Вполне закономерно, что во времена великих потрясений число прихожан значительно увеличивается. Люди пытаются осмыслить происходящее и примириться с ним, найти утешение и ответы на животрепещущие вопросы. Паства отца Владимира постепенно возросла до нескольких десятков человек по будням и нескольких сотен по праздникам. Это воодушевляло его необыкновенно. Пытаясь объять необъятное, отец Владимир старался уделить внимание всем, кто жаждал утешения или разговора по душам. И порой чувствовал себя совершенно опустошенным, словно сдувшийся воздушный шарик, но счастливым.
В деревне была небольшая школа и старенький фельдшерско-акушерский пункт,
