Читаем без скачивания Но пасаран - Роман Кармен

Где же штаб Паулюса? Разноречивые сведения, добытые у пленных, ведут к одному квадрату в центре города. А точнее? Пока неизвестно…

— Константин Константинович, помогите снять пленение Паулюса, — сказал я молящим голосом, рассчитывая на добрые отношения, завязавшиеся в трудные дни подмосковных боев.

Рокоссовский усмехнулся.

— Ну что ж, поможем Кармену, только с одним условием: услуга за услугу…

— Все, чем я могу быть полезен… — начал я.

Но командующий прервал меня:

— Сначала вы помогите нам взять Паулюса. — Все вокруг засмеялись. Он подозвал меня к карте города: — Видимо, командный пункт где-то здесь. Езжайте в армию Чистякова, а если мы в дальнейшем что-то уточним, постараемся сообщить вам.

Из села Заворыкино, где находился штаб Донского фронта, я летел к Сталинграду на У-2. Под крылом расстилались приволжские степи — поля великой Сталинградской битвы. Отсюда с высоты можно было охватить взглядом пространства, еще хранившие свежие следы боев.

С Волги тянула сильная поземка, но еще не были занесены снегом тысячи пепельных воронок, земля была похожа на увеличенные снимки лунных кратеров. В бескрайних степях, изрезанных пологими извилистыми балками, ежеминутно возникали большие темные пятна, которые издали казались селениями, городами или лесами, но когда самолет подходил ближе, оказывались густыми скоплениями немецких машин, брошенных отступающими войсками Паулюса.

Над двумя попавшимися нам по пути немецкими аэродромами летчик сделал по нескольку кругов. Сотни самолетов всех типов — сгоревших, подбитых и совершенно исправных. На аэродромах ни одного живого человека. Трупы на запорошенных пургой взлетных полосах. И только мерный стрекот нашего У-2, кружащего на небольшой высоте, нарушает тишину мертвого поля, усеянного свастиками, черными крестами — эмблемами «непобедимой» герииговской авиации. Невольно в эти минуты возникали в памяти дни лета сорок первого года, золотые поля Белоруссии, сотни черных крестов в синем небе. Пикирующие, ревущие, проносящиеся торжествующе над нашей головой, иногда так низко, что в стеклянном колпаке можно было разглядеть лицо гитлеровского аса. Они тогда были пьяны Брюсселем, Дюнкером, рвались к Москве. Вот их трагическое похмелье у берегов Волги…

Самолет мягко коснулся колесами снежного поля около догорающих строений станции Воропоново. Сегодня на рассвете отсюда выбили немцев, отступающих на восток к окраинам Сталинграда. Бой уже перекинулся к центральным районам города.

…Земля, содрогается от канонады тысяч орудий. Окружение сжимается с каждым часом. По эту сторону кольца город заполнен толпами сдавшихся в плен немецких солдат. Они растерянно спрашивают наших бойцов: «Куда следовать?» Солдаты отмахиваются, у каждого одна мысль — вперед! И сдавшиеся в плен немцы сами строятся в колонны, бредут куда-то на сборные пункты, сопровождаемые несколькими конвоирами. Вид их ужасен. Укутанные в одеяла, женские платки и какие-то тряпки, голодные, потерявшие не только воинский, человеческий облик.

Группа немцев стоит около нашей артиллерийской батареи, ведущей огонь. Они с любопытством смотрят на работу советских артиллеристов, которые посылают снаряд за снарядом по врагу. Артиллеристы делают свое дело, не обращая внимания на необычных «зрителей».

У батареи «катюш», расположившейся на пустыре, — тоже толпа немцев. Всем телом вздрагивая, провожают они каждый залп, подобный огненному смерчу. В глазах суеверный страх, смешанный с радостью: они уже зрители, а не объект.

29 января мы с Борисом Шером целый день колесили по улицам Сталинграда. Шум боя оглушает. Войска Шумилова, Толбухина, Чистякова и Чуйкова теперь заняты окончательной очисткой города от групп автоматчиков, еще сидящих в разрушенных домах. В нескольких местах приходилось оставлять машину и пробираться пешком. Город забит немецкими машинами. Рядом с огромными грузовиками десятки брошенных легковых машин. Садись в любую и поезжай. Сегодня продолжали сдаваться в плен сотни солдат и офицеров. Пленных первым делом отправляют на питательные пункты.

Около Волги был окружен солдатами 10-й армии и взят в плен командир 100-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Зайенне. Я его видел вчера вечером. Ему пятьдесят четыре года, он награжден многими высокими орденами, они сверкают на его груди. Он сообщил, что Паулюс со своим штабом и личной охраной скрывается где-то в подвалах центральной части города. Вчера каждые два-три часа штаб Паулюса менял свое местонахождение. «Паулюс, — сказал генерал Зайение, — выполняет директиву Гитлера драться до последнего солдата».

Войскам дан приказ тщательно разыскивать Паулюса, прочесывать весь город, осматривать каждый подвал.

Сегодня в 12 часов дня четыре немецких самолета появились над городом и наугад сбросили на парашютах продукты. Все парашюты были распакованы нашими солдатами. Нам с Шером досталась пачка сухих галет и огромный кусок жирной украинской колбасы, очевидно предназначенный для генерал-полковника фон Паулюса.

Сегодня сдались в плен несколько генералов. В штабе дивизии, куда я заглянул, чтобы узнать обстановку, приняли парламентера. Его прислал командир известной 376-й пехотной дивизии генерал Даниэльс. Хочет сдаваться со своим штабом и остатками дивизии.

Мы вышли на высокий холм, откуда просматривалась глубокая извилистая балка, где проходит русло реки Царицы. С противоположного высокого берега спускается в балку извилистая черная лента — колонна войск. Когда они подошли ближе, мы увидели впереди одинокую фигуру человека, около которого кружился большой пес. За ним группа людей. А дальше — длинная черная лента. Человек с собакой — генерал, командир дивизии, группа людей — его штаб, черная лента — дивизия.

Щуплый, низкого росточка генерал-лейтенант фон Даниэльс шел глядя себе под ноги, засунув руки в заячью муфту, висевшую на шнурке. Он прошел со своими войсками огнем и мечом по Украине, по донским станицам. Сейчас по замерзшему руслу реки Царицы — последние шаги генерала Даниэльса во второй мировой войне. Впервые его дивизия была крепко бита под Москвой зимой прошлого года. Гренадеры 376-й дивизии шли на Москву, предвидя скорое окончание войны. Для них война кончилась в Сталинграде.

На дне оврага мы встретили их. На исхудавшем веснушчатом лице генерала — ни кровинки. Безбровые его глаза покорно и вопрошающе устремлены на майора Сорокина, уполномоченного штаба дивизии. В глазах выражение боли и стыда. Он стоит навытяжку, говорит, едва шевеля тонкими обескровленными губами. Я прислушался. Генерал, оказывается, беспокоится о… своих вещах. Два чемодана оставил он в штабном блиндаже. Его глаза выражали неподдельную тревогу не за честь разгромленной дивизии — за два чемодана барахла. Офицеры его штаба опустили на снег большие свои рюкзаки. Могучий пес — немецкая овчарка — несколько раз обошел вокруг ног своего хозяина-генерала и, опустив голову, медленно улегся на снег у валенок советского офицера.