Читаем без скачивания Аарон - Вероника Мелан

— Тот. Тот самый…

— Не тот. Может, мне стоит называть тебя не Райна, а Марго? Мисс Марго Полански?

— Не стоит.

Ей вдруг начало давить сердце. Беседа не просто повернула не туда — она стала опасной. Кажется, Райна все же наступила на мину.

— Может, стоит встать в очередь из женихов к самой завидной бабе Ланвиля? Самой богатой? Той, которая славится тем, что ставит мужиков на колени. Всех, которых встречает.

Она сделалась пунцовой. Потом бледной — он знает.

Нужно что‑то сказать — оправдаться, объяснить, только не оставлять все это вот так.

— Я не… там такие мужики!

— Какие? Какие, Райна? Может, и я такой?

— Ты не такой! — заверила жарко. — А они… они… не такие, слабые. Плохие.

— Не бывает плохих мужиков, но бывают настоящие стервы, знаешь ли. А ведь прежде чем взяться за эту работу, я кое‑что почитал о тебе. Послушал. И сильно удивился. Ты не просто не та Райна, которую я знал, — ты…

Она видела — ему хотелось сплюнуть. И казалось, он уже сделал это — прямо в душу.

— Ты не знаешь всех обстоятельств.

— Но я уже понял, как ты себя ведешь.

— Ты не понимаешь… я… я…

Она задыхалась. Снова не хватало воздуха, грудь теснило тоской и болью — она не такая. Не такая!

Но ведь такая?

— Они не стоили… большего…

Стальные глаза прищурились.

— Каждый человек на свете чего‑то стоит. А вот такое поведение точно не стоит ломаного цента. И потому ты не такая, Райна. Вообще не Райна. Спрашиваешь, как у меня дела? Так вот я скажу — лучше, чем у тебя. Сильно лучше. Я не славлюсь на весь город неадекватным поведением, не унижаю людей без причины и, в отличие от тебя, никого не убивал, чтобы потом с чистой совестью отправиться в поход к озеру очищения грехов. Стыдно, Райна. Стыдно. Сильно. Я всего этого не ожидал.

Она не смогла идти дальше. Когда Канн резко дернул плечом, поправил сползший рюкзак, развернулся и зашагал по дороге, она продолжила стоять — красная, как рак, глаза в пол, на щеках два неестественно ярких пятна. Убитая, онемевшая, с утыканным ядовитыми дротиками слов сердцем.

"Марго Полански…", "стерва", "ломаного цента не стоит…"

Стерва. Стерва. Стерва…

Она не заметила, как мимо, стараясь не выказать удивления, прошагал длинноволосый брюнет, а затем и ассасин.

Дождалась, пока все уйдут вперед, села прямо на тропинку, подняла дрожащие руки к лицу и закрыла ладонями лицо.

Пусть уходят насовсем.

А она останется.

(Sia — Dressed In Black)

Два человека — он и она,

А между ними глухая стена.

Из расстояний и прожитых лет,

Горьких падений и ярких побед.

Из недосказанных вовремя фраз,

Из равнодушия поднятых глаз,

Из необъятной, как море, тоски,

И не протянутой в горе руки.

Из подозрений и мелких обид,

Из выяснений, где больше болит.

Из череды мимо пройденных лиц,

Из перевернутых вроде страниц.

Можно пытаться друг друга забыть,

Можно на горло любви наступить,

Только Создателем предрешено –

Два человека, а сердце одно.

(автор: Марина Яныкина)

Она не знала, как и когда наступило время обеда.

Шла медленно и в самом конце. Не пошла бы вообще, но за ней вернулся ассасин, поднял с земли, подождал, пока у нее перестанут дрожать колени, какое‑то время вел, держа за руку. Молчал, ни о чем не спрашивал, а она ничего и никого не видела вокруг. Не хотела на поляну, не хотела новую стоянку, не хотела в палатку и к озеру. Вообще больше ничего не хотела.

И меньше всего смотреть в глаза Канну.

Райна думала, что за свою жизнь испытала такую боль, сильнее которой уже никогда не будет, — ошиблась. Нет боли хуже пустоты, когда внутри все немеет, перестает чувствовать, как будто отмирает, неспособное выдержать навалившееся горе.

Кто‑то ходил вокруг, разводил новый костер, шуршал рюкзаком; все молчали.

Райна сидела на бревне, сложив руки на коленях, и смотрела прямо перед собой. Она оглохла и ослепла.

Она одеревенела.

Наверное, кто‑то что‑то ел. А, может, и нет.

Шли минуты. Или часы. Когда она очнулась и кое‑как выплыла из оцепенения, на полянке потрескивал костерок, стояли вокруг рюкзаки, но никого вокруг не было.

Ушли. Куда все ушли?

И сразу поняла — они обсуждают ее. Находятся где‑то рядом и говорят о ней. Ставит миллион — точно говорят! Что она слабачка, что не стоило ее, наверное, вообще куда‑то вести, что…

Сердце тут же задохнулось от паники — она должна их найти, должна все это услышать, оправдать себя! Вскочила с бревна, огляделась, на несколько секунд затихла и прислушалась. И точно — слева из чащи звучали приглушенные голоса.

Крадучись, ступая как можно тише, она пробралась туда, где к ней стояли спиной. Говорил киллер, стратег слушал:

— Так не делают, Канн. Клиентов не оскорбляют — на них просто работают. Ты повел себя в высшей мере непрофессионально.

— А я должен был молчать? Когда она привязалась и тут же заговорила о личном?

— Ты разучился в ответ молчать?

— Извини, сорвался! Не выдержал, когда эта, — в этом месте повисла такая гнетущая пауза, что Райна успела подумать о целых пяти нецензурно звучащих словах, — …пигалица начала давать мне советы, как жить? Да кто она вообще такая?

— Наш клиент.

— Она убийца, Рен. И не говори мне, что я должен был об этом молчать.

— Должен был.

— Наверное, должен был, — Аарон сплюнул за землю. Процедил зло: — Только, знаешь, я до сих пор не пойму, чем ей помешала эта бабка? Старуха, Рен! Я понимаю, если бы кто‑то другой, но немощная бабка?

На этом месте Райна не выдержала — задрожала, затряслась, как осенний лист, сжала руки в кулаки и выкрикнула:

— Я ее не убивала! Не убивала, слышишь? Я ее…

Они повернулись к ней одновременно — застыли, как изваяния.

— Я ее…

Она никак не могла продолжить фразу — мешали подступившие от негодования жгучие слезы. У нее тряслось все, что может трястись, — колени, руки, подбородок.

— Я ее… любила, — последнее слово Райна прошептала. — Очень любила.

Глаза Канна прищурились от ярости.

— То есть ты никого не убивала, так? Давай, скажи мне.

Деревянная от боли, она нашла силы и смелость ответить:

— Убивала.

Ей все равно. Пусть знает — все равно он ее ненавидит, и уже ничего не исправишь.

— Видишь, я же тебе говорил! Не прутся в такие походы безгрешные люди…

Райна не стала дослушивать. Вновь ослепшая и оглохшая, возродившаяся и умершая изнутри, развернулась и побрела назад, на поляну.

Не увидела того, как посмотрел на стратега друг, не услышала брошенного в сердцах слова "дурак".