Читаем без скачивания 1918 год на Украине - Сергей Волков

«Стой! Стой!» – кричит нам какой-то полковник. Мы остановились. Полковник пьян, качается… «Становись! Я беру инициативу в свои руки!» – бормочет он. Не обращаем внимания на полковника, бежим дальше, начали ломать соседние здания, лезут на крыши. Шум, треск ударов, крики. Ломают что надо и что не надо… Наконец кругом горящих ангаров – все сломано и пожар потухает… Люди разошлись.

Пробыв день на отдыхе, мы снова отправляемся на фронт в Жуляны…

Сегодня с нашей стороны предполагается наступление. Вышли перед рассветом. Мороз крепкий. Темное небо синеет, розовеет с краю. Под ногами хрустят замерзшие лужи. Дошли до окраины Жулян. Здесь нам – 10 человекам – дан участок версты в 3, на котором приказано держаться «во что бы то ни стало».

Десять человек рассыпались в цепь. Под утро мороз крепчает. На снегу холодно. Руки замерзли – не действуют, а со стороны противника, из лесу слышится какой-то гул, как будто происходит наступление.

Настроение напряженное. Но уже светло: сейчас должны идти в наступление сердюки. С краю пурпурового неба выкатилось красное солнце. Справа долетели шумы, говор людей. Это сердюки. Вот закричали «Слава!». Запели украинскую песню. И от хат отделились фигуры людей. Цепи наступают с песнями.

Уже прошли далеко вперед по полю. Сзади них вылетела, карьером понеслась батарея. Стала под бугром, отъехали передки. И в утренней бодрой тишине громыхнули первые орудия. Впереди затрещали винтовки. Сошлись.

Гремит артиллерия с нашей стороны. Долетают, со звоном рвутся на мерзлой земле их снаряды. Трещат винтовки. Бой в разгаре. Уже несут раненых. Они рассказывают, что столкнулись с сечевиками и те не отступают, «здорово дерутся» .

Бой кончается к вечеру – безрезультатно. Потери, понесенные сердюками, напрасны. Кроме потерь – половина сердюков куда-то разбежалась.

Опять отходим на пост Волынский. Здесь тот же беспорядок, путаница. Рядовых офицеров помещают в нетопленые бараки. Все же составы заняты не особенно трезвыми штабами.

Наутро всех облетела весть: из Софиевской Борщаговки привезли вагон с 33 трупами офицеров. На путях собралась толпа, обступили открытый вагон: в нем навалены друг на друга голые, полураздетые трупы с отрубленными руками, ногами, безголовые, с распоротыми животами, выколотыми глазами… Некоторые же просто превращены в бесформенную массу мяса.

Это жертвы крестьян Софиевской Борщаговки. Получив сведения из штаба, что деревня свободна, и приказ занять ее – отряд офицеров вошел в Софиевскую Борщаговку. На расспросы крестьяне отвечали, что никого нет. На самом же деле деревня была занята петлюровцами. Отряд разместился по хатам. Их захватили. И расстреляли. А крестьяне вылили свою ненависть к «гетманцам» в зверском изуродовании тел…

Окружавшие вагон офицеры возбуждены, негодуют. Слышны крики: «Сжечь деревню к черту!», «Перестрелять десятого!». И кроме этого сыплется ругань по адресу штабов, посылающих людей наобум.

Уже больше двух недель, как мы выехали из Киева. Нас бросают с участка на участок. Каждая ночь проходит в дозорах, караулах. Из 25 человек выехавших осталось 10.

Мы просим отпуска или смены, но ни того ни другого не дают. Ответ один: нет людей.

И, переночевав на посту Волынском, мы отправляемся на новый фронт – в Михайловскую Борщаговку. Здесь мы должны сменить сердюцкий «полк». В «полку» этом 80 сердюков, и те с каждым днем разбегаются.

Совместно с другим отрядом сменили и заняли участок версты в 4. Далеко друг от друга стали караулы с пулеметом – и это «фронт». Таким фронтом опоясан весь Киев.

Опять караулы, дозоры – каждую ночь. Служба становится невыносимой. Каждый понимает, что противостоять малейшему наступлению мы не в состоянии, а тут кроме ненужной и непосильной службы надо еще зорко следить за недовольными, неприязненно настроенными крестьянами. 33 трупа у всех живы в памяти.

Простояв несколько дней и бессонных ночей в Михайловской Борщаговке – мы получили приказ перейти на окраину Софиевской и Петропавловской Борщаговок. Перешли, сменили прежнюю часть в 20 офицеров. Фронт этого участка – верст 5-6. На нем встали 3 караула с пулеметами. Смененные офицеры рассказывают, что прошлую ночь петлюровцы пробовали наступать. Подъехали на телегах. Но караулы отбили пулеметами. И тут же прибавляют, чтобы мы зорко смотрели, так как в лесу какие-то кавалеристы зарубили двух офицеров-дозорных.

Между Софиевской и Петропавловской Борщаговками лежит глубокий, широкий, извивающийся овраг. Он идет со стороны противника и заходит нам в тыл. При желании этим оврагом можно провести дивизион и сразу покончить со всем «фронтом». Мы великолепно понимаем это, понимает это начальник участка, и, чтоб парализовать такую возможность, каждую ночь в овраг выставляется пост в два (!) человека.

Ночи идут в тревожной, бессонной службе. Усталость дошла до предела. Люди засыпают на ходу. Больше нет сил. И мы уже не просим, а требуем отдыха. Начальник участка полковник Зметнов согласен с нами, в свою очередь требует для нас отдыха. И наконец нам на смену приходит такая же горсть офицеров.

Но офицеры не одни. С ними едут на массивных откормленных конях великолепные немецкие гвардейцы-кавалеристы.

Немцы решили открыто выступить – поддержать фронт, объясняют нам пришедшие.

Верится с трудом, но все равно – лишь бы сменили. Идем на пост Волынский и с первым паровозом едем в Киев.

* * *

Теперь в Киеве еще яснее чувствуется тревога, близость катастрофы. По всем улицам расклеены воззвания: «Героем можешь ты не быть, но добровольцем быть обязан», пестрят приказы о мобилизации с угрозой расстрелом. Но также по Крешатику бегут, спешат, едут, хохочут шикарные дамы со спекулянтами и офицерами в блестящих формах.

И кажется нелепым и смешным! Мы 10 человек на протяжении 5 верст, под вечной опасностью, покрытые вшами и грязью, охраняем этих «пользующихся жизнью» и веселящихся. Да стоит ли?! Киевские газеты успокаивают горожан известиями о близости союзников. Союзники близко! Союзники в Жмеринке и в Бирзуле! На Черном море показались вымпелы!.. Немцы готовы поддержать гетмана и добровольцев! Последнее радио Энно! Заявление Мулена!

Но среднего обывателя не успокоишь. У него своя мерка! Дороговизна жизни. Эта мерка показывает катастрофу, и тревога его увеличивается с каждым днем.

Пришли в подотдел на Львовскую. Там под страхом расстрела скопилось довольно много офицеров-юнкеров. Все днем лежат на соломе, а ночью с винтовками ходят в дозоры и патрули по городу. Из интендантских складов привозят обмундирование, белье, валенки, полушубки – все это бесконтрольно растаскивается дружинниками. Привозят новое – опять растаскивается. Суточные увеличились до 40 карбованцев в день.

И чем сильней отовсюду просачивается тревога, тем хаотичней, безалаберней идет работа в военных штабах. Все равно конец!

Генерала Келлера сменил князь Долгоруков. В газетах его грозные приказы; в минуту опасности он клянется умереть «среди вверенных мне войск».

Через 4 дня отдыха весь подотдел высылается на позицию. Теперь нами командует 70-летний генерал Харченко. [106] Ночью погрузились, и на рассвете мы на посту Волынском.

* * *

Здесь та же картина. Вернувшиеся с позиций офицеры сидят в полутемных вагонах, курят – стоит синий дым, пьют водку, выдаваемую для поддержания духа, и нехотя ждут какого-нибудь конца…

На путях перекатываются бесчисленные штабные вагоны, с «охранами», «особыми отрядами», сестрами, около станции наскоро сбит дощатый питательный пункт. В маленькой комнате мечутся сестры – кормят набившихся офицеров и солдат.

Но вот новость! Из Житомира прибыло подкрепление: отряд губернского старосты Андро. [107] Они прорвались сквозь петлюровские цепи и под охраной бронепоезда добрались до Киева. Все обступили вновь прибывших, таких же грязных, усталых людей, напоминающих не войска, а разбойную банду.

«Сколько вас?» – раздаются вопросы. «Всего человек 300 – в строю человек 80», – отвечают прибывшие. Ответ покрывается хохотом и матерной бранью, «Как у нас, стало быть! То же!»

Но нам недолго приходится пробыть на посту Волынском. Мы – 20 человек – под командой 70-летнего генерала Хар-ченко (он в штатском платье) выступили в с. Жуляны. Генерал Харченко в роли ротного командира доставляет ряд веселых минут. Подошли к селу, где должны расположиться. Харченко впереди всех переходит от хаты к хате, стучит в окно и спрашивает дребезжащим старческим голосом: «Тетенька, не пустите ли нас?..» – «Что вы, ваше превосходительство, – хохочут офицеры, – да разве на войне спрашивают разрешения в хату войти!» Но генерал передумал и не хочет здесь останавливаться. «Нет, нет, господа, я передумал, здесь нам неудобно, пойдемте». – «Да почему же, ваше превосходительство?» – «Нет, нет… Видите – артиллерия близко, сохрани Бог – шальной снаряд… Надо быть всегда осторожным… Вы молодежь, молодежь…»