Читаем без скачивания Одноклассницы на миллион $ - Мария Жукова-Гладкова

Морозов рассказал все, что знал. Он подтвердил слова Марианны о том, что Зерковский в состоянии провернуть то, что провернул. Парень очень толковый.

– Куда теперь? – спросил Павел.

– Пожалуй, домой, – сказал Иосиф. – Утро вечера мудренее. Завтра займусь этой сладкой парочкой лично. Банкира потом отвезешь, куда скажет. Доведешь до двери. Он мне завтра нужен. Вместе совершим прогулку за город.

Иосиф пьяно расхохотался. Иннокентий дремал, опустив голову на грудь.

– Да, Сашке позвони, – продолжал давать указания Иосиф. – Пусть на ночь оставят тех двоих в погребе. Посидят там, подумают о смысле жизни. Мы завтра подъедем и вместе обсудим сложившуюся ситуацию.

Иосифу опять стало смешно, когда он представил, каким может быть это обсуждение.

Павел набрал по сотовому телефону номер «Дельты» Сцепщика и передал указания шефа.

– Поют? – поинтересовался Павел.

– Соловьями, – ответил Сашка. – Мы все записали, как велел шеф.

– Тогда запирайте их в погребе. Концерт откладывается до завтра. Приедет шеф вместе с одним банкиром. До завтра, Саш.

– До завтра.

Глава 17

Год 1995-й. Вторник—четверг,

28–30 марта

Маша очень мило провела вечер с Картушем. Они были в «Конюшенном Дворе» – баре, ресторане и ночном клубе, именуемом в народе просто «Конюшней». Оригинальный интерьер, затемненный зал, к свету в котором надо привыкнуть, немногочисленная стильная публика… Ты заходишь с улицы и видишь перед собой макет лошади, сено, проходишь вперед и садишься на одну из скамеек, на спинку которой накинута шкура. Коровьи и свиные головы украшают стены, в середине на первом этаже – стойка бара. Есть и второй этаж, но Маша с Картушем обычно останавливались на первом. Как говаривал Владимир Вениаминович, лучше никогда не подниматься в баре на второй этаж, если можно расположиться на первом, – вдруг потом будет трудно спуститься или по пути шею свернешь.

Они выпили джина с тоником, поужинали не торопясь. Маша с беспокойством расспрашивала папу Вову о его делах, гладила по руке, хлопала глазками. Ее распирало чисто женское любопытство: на чем же все-таки подловили Владимира Вениаминовича? Какой у него тайный грех? Но Картуш никак не хотел колоться.

– Как там твоя подруга? – спросил он.

– Марианна?

– Нет, вторая, та, чей муж…

Маша откровенно удивилась вопросу. Папа Вова вроде бы не должен был обратить внимание на Маринку, почему он интересуется?

– Как всегда, – пожала плечами Маша. – А почему ты спросил?

– Они очень бедно живут? – ответил Картуш вопросом на вопрос.

– Если ты хочешь выяснить, нужны ли были им деньги, которые ты передал Славке, то да, очень. Для них это колоссальная сумма. Я не знаю, сколько лет им нужно вкалывать всей семьей, чтобы столько заработать. Она не только пятнадцати, а и тысячи баксов в руках не держала. Сотню и ту, наверное, только по телевизору видела.

– Неужели у нас еще есть люди, у которых дома нет валюты? – поразился Владимир Вениаминович.

Маша отпила джин из стакана и внимательно посмотрела на папу Вову. Притворяется? Или действительно настолько оторван от жизни?

– Есть. И думаю, много. Просто ты вращаешься в других кругах. У моей матери, например, нет. По крайней мере, не было, когда они в последний раз со мной разговаривали.

– Вы что, в ссоре?

– Да уже года два, – ответила Маша.

Картуш в удивлении приподнял брови.

Рядом нарисовалась молоденькая симпатичная официантка: она заметила, что у господина опустел стакан.

– Что-нибудь еще?

– Пожалуй, коньяку. Ты будешь, Маша?

– С кофе.

– Два кофе с коньяком, – заказал Картуш и повернулся к Корицкой. – Родители в самом деле не разговаривают с тобой уже два года?

– Да, – кивнула Маша.

– Но почему? – недоумевал Картуш.

– Потому что я живу так, как живу. Я не хочу сидеть в какой-нибудь конторе за нищенскую зарплату, я хочу жить, как человек. Вернее, как должен жить человек. С точки зрения многих – и старшего поколения, и даже моих ровесниц – я поступаю неправильно, безнравственно, мною движет корысть. Но я этого не скрываю! Я не ханжа. По-моему, следует презирать тех, кто критикует и пытается воспитывать меня, в то же время в душе завидуя мне, у кого все внутри переворачивается при виде меня, садящейся в роскошной шубе в шикарную машину. Эти ханжи с радостью поменялись бы со мной местами! Они представляют себя принципиальными и правильными! Но я не верю им.

Официантка принесла кофе и коньяк и поставила на столик перед Машей и Владимиром Вениаминовичем.

– Были у меня две соседки в коммунальной квартире…

– Ты и в коммуналке жила?

– Конечно, жила. Только два года назад переехала. Ну так вот. Одна-то ладно, ей за семьдесят было, может, и в самом деле ей эти принципы в голову вбили. Непробиваемая коммунистка. Но вторая воспитательница завидовала мне черной завистью. Ей еще сорока не исполнилось, а она уже превратилась в существо непонятного пола и возраста: ни мужиков, ни денег. Дочка у нее, Люба. Эта Люба, пока мать на государство трубила, училась у меня жизни. Она не пойдет по мамочкиным стопам. Она видела перед глазами два примера: собственной матери, не знающей, как свести концы с концами, озлобленной на всех и вся, давно забывшей про мужиков, и мой. Не сомневаюсь, девочка сделала однозначный выбор.

Владимир Вениаминович молчал. Он впервые за четыре месяца знакомства слышал от Маши подобные речи. Обычно она сюсюкала с ним, поддакивала, смотрела томным взглядом. Одним словом, голубка ворковала. Он решил послушать дальше.

– У тебя были плохие отношения с соседями в коммуналке?

– С семейкой алкашей – Аськой и Ленькой – прекрасные. Мы там сражались на коммунальной кухне: две комнаты на две комнаты. То есть мы с ними с одной стороны, а Любкина мамаша с бабой Варей с другой. Я Аське с Ленькой всегда остатки еды отдавала, бутылку иногда ставила, мы с ними ладили. А бабка с Танькой мне завидовали. У них все внутри переворачивалось, когда я на кухне продукты из супермаркета выкладывала. Нельзя было уйти с кухни, пока что-то готовилось: могли соли от души подбросить или придумать еще что-нибудь пакостное. Но я тоже в долгу не оставалась.

Маша улыбнулась, вспоминая.

– Ты получала удовольствие от того, что делала кому-то гадость?

– Если я делала ее какой-то сволочи, которая только и думает, как насолить мне, а я ее опережаю, – да. Я не ханжа, папа Вова! Святых нет! Это только в Библии подставляют правую щеку после того, как ударили по левой. В жизни все не так. Если кто-то и подставляет, его надо отправлять в сумасшедший дом! Нормальный человек стремится дать сдачи! И это естественно. Иначе тебя с дерьмом смешают. Надо бороться за свое место под солнцем. Мест всем не хватает. Правит закон джунглей: выживает сильнейший. Если это место не займу я, займет кто-то другой. И я делаю все от меня зависящее, чтобы занять его. Чтобы его заняла я, а не «тот парень».

Папа Вова залпом выпил коньяк и повернул голову, чтобы найти официантку. Девушка с обворожительной улыбкой тут же оказалась у столика.

– Повторить? – предложила она.

– Да, – кивнул Картуш.

Маша замолчала. Молчал и Владимир Вениаминович, потом поднял глаза на Машу и спросил:

– Кем работает эта Марина?

– На улице у метро конфетами торгует. Это адский труд, папа Вова. Туда идут только потому, что больше никуда не взяли. Я знаю женщин, которые стоят за прилавками рядом с Маринкой. Я к ней иногда езжу, поесть ей вожу. Там практически все матери-одиночки или разведенные. Им детей кормить надо. Это раньше государство не позволяло увольнять беременных и женщин с маленькими ребятишками. А теперь наоборот! Теперь есть хозяин, а хозяину невыгодно платить декретные и детские и невыгодно иметь работницу с детьми, которая будет сидеть с ними на больничном. За работу на улице и в ларьке платят каждый день: проценты от выручки. Сегодня стоишь – сегодня же получаешь, а если болеешь – твои проблемы. Найдем другую. Поэтому ребенок дома с температурой лежит, мать сама кашляет, но стоит. Иначе вообще никаких денег не будет.

Маша замолчала. «Что это меня сегодня понесло?» – подумала она.

– Закажи мне еще джина, пожалуйста, – попросила она.

Официантка сразу же оказалась у их столика.

– Маша, я могу тебя спросить, думала ли ты когда-нибудь о будущем? – обратился к ней Картуш.

– О каком будущем?

– Твоем, разумеется.

– Марьянка мне постоянно твердит, что надо устраиваться на работу. Но я этого делать не намерена. Я ничего не умею. Тех денег, к которым я привыкла, мне платить все равно никто не будет. Наверное, надо бы замуж сходить. – Маша улыбнулась. – По крайней мере, в обозримом будущем намерена жить, как жила.

Картуш осушил очередную рюмку коньяка.

– Ты хочешь выйти замуж за богатого человека? – спросил он.

– Конечно, – удивленно ответила Маша, не понимая, как вообще можно задавать такие глупые вопросы.