Читаем без скачивания Дилетант - Наталия Левитина

— Я тружусь! — с пафосом объявил Иван Степанович. — Я делаю все, чтобы у вас появился достойный мэр!

— Конечно, вы великий труженик, все знают, — без тени иронии, наоборот, преданно и восхищенно сказала Ника.

— Только что записал новое выступление, пойдет завтра.

— Завтра? Вот это оперативность!

— Плачу живыми деньгами, — объяснил Елесенко.

— Предвыборная кампания влетит вам в копеечку, — искренне посочувствовала Ника, словно деньги на рекламу доблестный коммунист отрывал у своей голодной семьи.

— Справимся! — подмигнул Иван Степанович. — Главное, чтоб результат был.

— И каковы ваши шансы победить?

— Сто процентов! — громыхнул Иван Степанович.

— Да неужели?

— А то! И когда я займу пост, мы с вами после каждой передачи «Час мэра» будем закатываться в ресторан.

— Вы шутите!

— Нет, не шучу! Эх, Ника, Ника, — покачал головой Елесенко и посмотрел на тележурналистку так пронзительно, что она ощутила себя беззащитной устрицей на тарелке ярого гурмана.

Нет, она предпочла бы и дальше иметь собеседником в «Часе мэра» интеллигентного, ответственного Суворина, а не грубоватого и громогласного мужлана Елесенко, который уже пару раз пытался прижать ее к стене в студийном коридоре. Что за детсадовское поведение! И сейчас он тоже полыхал огнем и страстью и раскалял воздух в кабинете.

— Все забрала! — объявила ассистентка Оля, появляясь у двери. Здравствуйте, Иван Степанович.

— Здравствуйте, — с удивлением обернулся Елесенко. Кажется, он недоумевал, как же не заметил раньше эту чудесную барбивидную малышку.

Олина нога мелькнула в разрезе длинной юбки, и направление ударной волны мгновенно изменилось. Ника заметила, что ей стало немного прохладнее, а жаркий взгляд Ивана Степановича переместился с нее на Олю. А когда опытный грешник окончательно развернулся лицом к ассистентке, Ника с горечью поняла, что, увы, какой бы интересной, умной, обворожительной женщиной она ни являлась, все ее сорокалетние достоинства меркнут на фоне бушующей Олиной молодости. Елесенко замер.

А Оля села за стол и равнодушно уткнулась в бумаги. Крупный чиновник областной администрации, претендент на пост мэра был нужен ей так же мало, как парашют водолазу.

— Ольга Максимовна у нас девушка строгая, — заметила Ника. Она опасалась, что Елесенко так и не вспомнит о необходимости дышать.

Оля оторвала взгляд от бумаг, формально улыбнулась начальнице, гостю и снова погрузилась в чтение.

«Старость, старость, — с отчаянием думала Ника, ковыряя зубочисткой в своей раскрытой ране. — Мои нечеловеческие усилия выглядеть хорошо, все эти диеты, тренажеры, гимнастика, маски, массаж идут прахом, лишь появится на горизонте смазливая соплюшка типа Оленьки. А Он не понимает! Еще пару лет, пару бесценных лет, которые мы могли бы провести вместе, и я стану Ему не нужна…»

— Иван Степанович, — бесцветно сказала Ника, — давайте я вас провожу.

— Да что вы! — повелительно взмахнул рукой Елесенко. — Работайте, работайте, не беспокойтесь! Вот Оленька, то есть Ольга Максимовна пусть меня проводит.

Оля бросила на Сереброву вопросительный взгляд и, получив утвердительный кивок, отправилась вместе с пышущим жаром Степановичем. Телевизионный центр не был дремучим лесом, он вполне мог бы выбраться на улицу самостоятельно.

Через полчаса Иван Елесенко, подобно Зевсу, гремел, рокотал, ухал, как филин, в редакции газеты «Уральская новь». Редакция занимала две небольшие комнатки в Шлимовском политехническом институте, плотно набитые столами, компьютерами, сотрудниками. Вдоль стен высились пачки бумаг и газет, трещали телефоны, висело марево сигаретного дыма, витал запах пота и дезодоранта.

Мизерность занимаемой территории не соответствовала широкомасштабности злобных инсинуаций и обвинений, которые несла на своих страницах бойкая газетка. Журналисты «Уральской нови» специализировались в основном в жанре пасквиля. За это их и ценили. Еще задолго до начала предвыборной гонки на страницах издания публиковались нелестные факты из жизни елесенковских соперников. Преданные хозяину газетчики опрокинули над головой конкурентов не один экскаваторный ковш липкой грязи. Но Иван Степанович оставался недоволен. Ему все казалось мало. Вообще, с чувством меры у господина Елесенко вышла накладка. Он был энергичен, жизнелюбив, сообразителен, но никогда не замечал линии, за которой начинается перебор.

Редактор «Уральской нови», ушлый и пронырливый двадцатилетний юноша Матвей Комиссаров, инвалид первой группы с диагнозом «патологическая атрофия совести», с подобострастием взирал на Ивана Степановича и внимал каждому его слову. Елесенко воспринимался редактором в образе огромного кошелька, бездонного банковского счета, и поэтому нелицеприятные выражения, ругань и мат не достигали преданных журналистских ушей. Краснознаменный коммунист мечтал закопать конкурентов еще глубже и заасфальтировать братскую могилу. Матвей все же решился возразить, рискуя при этом получить по голове лазерным принтером.

— Нам кукишевские молодчики уже два раза громили редакцию, хотя мы полковника-то и не особенно задели.

— А я про Кукишева ничего и не говорю. Пусть себе. Он меня не волнует со своими нацистскими замашками. Вот Самарский рвется в облака. Почему не развили тему его судимости?

— Так, Иван Степанович! Ему народ еще и сочувствовать будет. Как безвинно пострадавшему. Отсидел четыре года ни за что. Подумаешь, валютой торговал!

— Но ведь можно и иначе подать! Тебя ли учить, Мотя? Сидел? Сидел. За незаконные операции с валютой. А может, еще и за распространение порнографии? И за содержание притона? Ты тему-то развей и вдумчиво с ней поработай, дай волю художественному воображению, кто тебя ограничивает?

— Хорошо, я вот Самарского Свете поручил.

Бойкая Света с капельками пота на носу и ртом в экстравагантно-черной губной помаде тут же подкатилась к содержателю газеты.

— Ты все слышала? — строго спросил ее Матвей.

— Ага, — кивнула Света.

Елесенко с неодобрением посмотрел на ее черный рот.

— Мне еще один документик по его заводу обещали, нецелевое использование кредита, то да се, может, получится? А хотела еще пару-тройку возмущенных возгласов из рабочей среды, но не удалось. Не хотят говорить. Отказываются.

— Кто? Что? — не понял Елесенко и раздраженно дернул плечом. Света ему явно не нравилась.

— Рабочие у Самарского зарплату три века не получают, думала, сочно и ярко обрисуют свое к нему отношение. Глас народный, vox populi, это важно.

— Ты мне факты, факты давай! Эти эмоции, литературные красоты и прочая журналистская дребедень никому не нужны. Сколько денег. Истратил, как сумел присосаться к бюджету, схемка, дебет-кредит, вот что нужно!

— Где ж я это возьму? — возмутилась Света, а Матвей уже толкал ее в плечо:

— Иди, иди, работай. Все сделаем, Иван Степанович, не беспокойтесь!

— Уж сделайте, постарайтесь. Зря я вас, что ли, кормлю? Сконцентрируйтесь сейчас на Самарском и Фельке. Кукишев сам себя похоронит под фашистским флагом.

— А Суворин и Шведов?

— Эти? — пренебрежительно усмехнулся Иван Степанович. — Эти мне уже не конкуренты.

«Однако в редакции подванивает, — подумал он в автомобиле, с удовольствием вдохнув полную грудь холодного кондиционированного воздуха, не моются они, что ль?»

Даже если бы сотрудники «Уральской нови» принимали душ каждые пять минут, неприятный запах вряд ли испарился бы из комнат. Кроме потных, взмокших тел, амбре источал сам продукт редакционного производства газета, полная гадостей, вымышленных фактов и непристойных намеков.

Иван Степанович тут же вспомнил, как вкусно пахла девочка в длинной юбке с разрезом до бедра, ассистентка Ники, и непроизвольно облизнулся.

Картонные коробки около мусоропровода вновь приютили Олесю на ночь. На следующий день она вышла из подъезда — измученная борьбой с неудобствами в утренний холодок двора, под деревья с мокрыми листьями. Ночью шел дождь.

Двор оглашался воплями респектабельной мадам в серебряном парике.

— Тузик! — орала она. — Быстро домой!

Ранний час не смущал голосистую даму, она была уверена в своем праве распоряжаться сладким утренним сном многочисленных обитателей высотного дома. Ее жуткие, пронзительные крики разносились на всю округу.

— Тузик!!!

Через секунду Олеся увидела пресловутого Тузика. Крошечная собачонка размером с пипетку выкатилась к ногам Олеси, бойко тявкнула и взглянула на девушку из-под длинной коричневой челки. Шерсть на макушке у Тузика была собрана резинкой в хвостик.

— Девочка, — неожиданно тихо окликнула Олесю дама в парике. — Возьми его, пожалуйста.

— Взять? — переспросила Олеся.