Читаем без скачивания Жесткие вещи - Брэндон Форд

Но она, кажется, слишком расслаблена, чтобы это заметить, одна моя рука все еще тычется в ее "киску", а другая внезапно натыкается на что-то холодное металлическое с открывающейся завинчивающейся крышкой. Твердый узловатый фаллос, по форме напоминающий хобот слона, как она его называет...? Пенис маркиза де Сада? Он у меня в руке, и я втираю его вверх-вниз по ее мокрой пизде, она издает одобрительные звуки. И я клянусь, ОН ПОДЕРГИВАЕТСЯ, как будто сок ее влагалища вновь разжигает в нем жизнь, и я становлюсь немного увереннее, вводя его на дюйм в нее, как будто это вибратор. Она слишком далеко зашла, чтобы заметить разницу, она думает, что это я. Я опускаю бедра ниже, живот к животу, и начинаю двигаться синхронно, вялый член прижимается к твердому. Это так хорошо, что я почти чувствую скользкое глубокое давление стенок ее влагалища, сжимающих меня (меня?!!), Она стонет:

- Да, да! - и произносит что-то странное между выдохами (колдовское заклинание?). - Приап[41]... поклонение... образ фаллоса... символ мужской силы... мне нужен Приап...

Затем поток тарабарщины на латыни или что-то в этом роде. Все это СВОДИТ С УМА. Она кричит, как банши, и я сгибаюсь пополам во втором оргазме (ВТОРОМ оргазме!!!), хотя я даже на самом деле HE В HEЙ - или В HEЙ? Я брыкаюсь и кружу бедрами, как будто я уже не человек, a некий первобытный зверь с инстинктом хищника в момент кульминации.

Сейчас полнолуние, так и должно быть (Смотри на небо).

И это только начало. Обнаженные, рыщущие по магазину, как звери, агрессивно совокупляющиеся во всех позах и извращениях, трахающиеся, кусающиеся, царапающиеся, сосущие, воющие в нескончаемом месиве пота и спермы и бесконечно твердой, как камень, эрекции, погружающейся, покачивающейся, толкающейся в мягкую, податливую, восприимчивую пизду, рот, волосы, грудь, каждую часть ее, пока я не клянусь ей, что затрахаю ее до смерти. Я с трудом застегиваю ширинку, но моя головка и бедра все еще горят от безумной похоти. Клянусь, я не иду домой пешком, a скачу в кошмарном экстазе, как какой-нибудь "Aмериканский Оборотень в Лондоне", инстинктивно держась в тени, подальше от света витрин магазинов, дискотек и закрывающихся ресторанов, где люди садятся в машины. Mои глаза прожигают каждую женщину, я едва в состоянии контролировать позывы к насилию, пронизывающие меня насквозь. Как я добрался домой, я никогда не узнаю, но как только я оказываюсь там, все началось сначала.

Я в комнате Мари. Oна уже спит, завернувшись в одеяла на матрасе. Я откидываю одеяло - она обнажена, и мое тело жаждет ее; я быстро раздеваюсь. Я седлаю ее сонное тело, прижимая свой член к ее сиськам, она приходит в полусонное состояние, краска отходит от ее лица. Фаллос, нацеленный на нее из глубокой расщелины ее декольте, становится пугающе огромным. Больше, чем любой другой когда-либо виденный ею раньше. Он возвышается над ней в толщину с запястья, узловатый и пересеченный толстыми пурпурными венами, извивающимися к устрашающему клину слизистой головки зверя: круглой и раздутой, как головка какого-то мутировавшего волшебного гриба. И я оказываюсь на ней сверху, прежде чем она просыпается, и вхожу в нее без прелюдий...

После двух часов множественных оргазмов, мы успокоились...

Мы сидим лицом друг к другу на бесцветном матрасе. Мы обнажены и блестим от пота. Занавески раздвинуты, и льдисто-белый лунный свет волшебным образом освещает все вокруг. Я все еще возбужден, и у меня огромная эрекция, узловатая и уродливая, блестящая от избытка любовного сока. Пенис маркиза де Сада, - тупо осознаю я, - присасывается ко мне, питается. В то время, как Мари тяжело дышит, ее пухлые круглые груди поднимаются и опускаются, красиво подрагивая. Она - богиня-мать, плодородная, земная женщина. Я люблю ее, безумно жажду ее. Ее глаза прожигают глубоко то, что осталось от моей души.

- Помоги мне! Эта хрень, пустила во мне корни. Она захватывает меня. Я шел по городу, чувствуя себя каким-то сексуальным маньяком, желая выебать каждую встречную, которая попадется мне на глаза!

- Ты впервые выебал меня так, что я просто обязана тебе помочь, - твердо говорит она. - Что мы должны сделать, так это повторить процесс соединения, но используя образ твоего собственного сладкого маленького члена.

Она встает, поворачивается к низкому столику, мышцы двигаются под ее кожей, вид ее пухлой голой попки вызывает почти непреодолимое желание проникнуть в нее между этими плавными изгибами. Затем она держит смехотворно маленький гипсовый фаллос, с намеком целует его, прижимает к своим большим коричневым соскам, прижимает к влажному теплу между ног, соблазнительно улыбается. Она протягивает руку, берет мой... берет член де Сада, похотливо сжимает его, прижимая к нему гипсовую штуку. Eе губы слегка приоткрываются, как в порнофильме, вульгарно и распутно, ее голова медленно опускается, приседая между моих раздвинутых ног. Mучительный момент, когда ее губы скользят по моей головке, капля слюны стекает по всей длине моего члена, впитываясь в мой лобок. Она сплевывает слюну на головку члена, пока выпущенные нити спермы прилипают к ее губам, а подбородок становится влажным от слюны и спермы. Затем он скользит в ее рот, глубже - невероятно глубоко в ее горло; нежное давление ее зубов впивается в его основание, где он соединяется с моим пахом, как мерзкий паразит. Давление ее зубов усиливается. Боль усиливается. Cильная боль, такая ужасная, что я начинаю истошно выть, как замученное животное. B белом свете луны кровь хлещет яростными потоками, похожими на темные эякуляции. Я корчусь в агонии, пока все не потемнело, и я не отключился...

- Извини, - говорит Мари.

Она лежит рядом со мной на матрасе в успокаивающем свете раннего утра, ее теплые податливые груди любовно прижимаются к моей груди.

- Я никогда не была снобом, я всегда считала, что все мужчины равны... - ее язык обводит мой сосок, - ...за исключением одного важного генитального аспекта.

Она целует меня, спускаясь к моему пупку. В паху у меня медленно заживают царапины.

- Я всегда думала, что мужчина с большим членом автоматически, по естественному праву, заслуживает уважения женщины в постели больше, чем мужчина, менее щедро одаренный. Казалось,