Читаем без скачивания Огонь неугасимый - Абдурахман Абсалямов

Лучше других состояние Иштугана понимал отец. Коротко справившись о невестке, он присаживался рядом. То положит сыну на колено свою тяжелую, как кусок металла, руку, то вздохнет глубоко и произнесет будто про себя: «Вот она, человеческая жизнь…» А подымаясь, чтобы уйти, как бы подводя итог раздумьям и принимая на себя часть горя, говорил: «Ничего, выдюжим!..»

И всякий раз у Иштугана от этих отцовских слов теплело на душе.

Однако состояние Марьям изо дня в день становилось тяжелее. Сегодня врачи категорически заявили, что нужна операция, иначе они вынуждены будут снять с себя всякую ответственность за жизнь роженицы. Ответ Марьям был не менее категоричен: «Чем дать кромсать ребенка, лучше пусть и меня с ним не станет».

И вот в притихшей квартире Уразметовых собралась вся родня на семейный совет. С потемневшими лицами, придавленные неожиданным горем, сидели они вкруг большого стола. Иштуган опустил голову на грудь. Сулейман, как глава семьи, чувствовал на себе главную ответственность и старался внешне не поддаваться горю, но на душе у него лежала безмерная тяжесть. Ильшат, знавшая, что значит неудачные роды и каково терять родное дитя, быть может, лучше других понимала, какие страдания в эту минуту переживает Марьям. Гульчире было жаль, очень жаль Марьям, но она по молодости своей недоумевала, почему сноха, раз случилось такое несчастье, не соглашается на операцию, ведь делают же иные женщины аборты. Нурия с девичьей прямолинейностью упрямо супила брови. По ее лицу, по глазам можно было догадаться, что она, безмерно страшась за жизнь Марьям, восхищается ее стойкостью и полностью одобряет ее действия. Ильмурзы на семейном совете не было.

— Всякое в жизни случается. И все же никогда я не думал, детки мои, что придется мне собирать вас на такой совет, — сказал Сулейман горестно. — В старину говаривали: беда не над лесом ходит — у человека над головой висит. И верно… Так с чем мы придем к нашей Марьям, а? — Видя, что все молчат, Сулейман добавил: — Тут неволить нельзя… Но жизнь Марьям нам дороже всего.

Все понимали, что хочет сказать старик. Но никому не хотелось произносить страшное слово «операция», ибо за этим коротким словом каждый видел живое беспомощное существо.

Сулейману же тем более не хотелось произносить это жесткое, режущее ухо слово, потому что он долгие месяцы со стариковским упорством тешил себя мыслью, что Марьям носит мальчика, будущего продолжателя рабочей династии Уразметовых. Если Марьям сама не разрешится, значит, всё. И на будущее надежда будет потеряна. Значит, у Иштугана, которому передались лучшие свойства их рабочей семьи, не будет сыновей вообще, значит, конец рабочей династии Уразметовых… На Ильмурзу полагаться не приходится — яблоко от яблони недалеко падает… И дети пойдут в отца.

Молчание затягивалось, становилось невыносимым.

— Иштуган, — молвил старик, — за тобой первое слово… Ты муж и отец.

— Что я скажу? — Иштуган поднял опущенную голову. — Я могу только еще раз попробовать уговорить Марьям…

Ильшат словно очнулась от оцепенения.

— Милый Иштуган, три раза была я у Марьям… Сама мать, понимаю, до чего тяжело ей. И все же уговорить необходимо… Пока не поздно… Я с лучшими врачами консультировалась, всем показывала Марьям…

— Спасибо, дочка, — поблагодарил ее Сулейман.

Иштуган тут же побежал в больницу, чтобы еще раз переговорить с врачами. Они оставались при прежнем мнении. Тогда он попросил разрешения повидаться с женой. Иштуган испуганно наблюдал, как ее вздувшийся живот то поднимался, то опускался под одеялом. Глаза у Марьям ввалились, запекшиеся губы почернели. Между схватками были большие промежутки, и в эти минуты она чувствовала себя довольно сносно и могла даже разговаривать.

— Марьям, может, дашь согласие… — мягко упрашивал Иштуган. — Твоя жизнь… мы все…

Марьям обессиленно качала головой. Иштуган понял, что решение ее твердо. Бесполезно терзать ее уговорами. Согласия на операцию она не даст. Иштуган вышел из палаты, с трудом сдерживая готовые вырваться рыдания.

Дома все, точно по команде, поднялись с мест при его появлении. Иштуган тяжело опустился на стул, глядя вокруг широко раскрытыми пустыми глазами, вдруг закрыл лицо и упал головой на стол. И все поняли, что Марьям отвергла их совет.

В эту, тяжкую минуту молчаливого горя, — ибо от горя каменеют человеческие уста, не нужны становятся слова, — только Нурия, одна Нурия, еще не совсем расставшаяся с детством, нашла в себе силы сказать:

— Марьям-апа лучше нас знает свое состояние. И правильно делает!..

— Молчи ты, турман!.. — прикрикнул на нее в сердцах отец.

Тяжелее всего было сознавать, что все они, собравшиеся здесь, здоровые, все сердцем любящие люди, ничем не могут помочь бедняжке Марьям и вынуждены в бездействии ждать, надеясь на невозможное. И это неугомонные Уразметовы!..

Вдруг Ильшат, резко отодвинув стул, поднялась и направилась к двери.

— Поеду к профессору Иванову. Он, правда, болен, говорят, не выходит из дому… Буду умолять… — бросила она.

— И я с тобой, — вскочил Иштуган.

Ильшат позвонила в гараж. Через десять минут Петушков уже мчал их на другой конец города.

Перед одноэтажным деревянным домиком с палисадником, обнесенным голубой решеткой, машина резко затормозила.

— Я одна… — произнесла Ильшат и побежала к дому.

Донесся лай собаки. Ильшат нажала кнопку у двери. Дверь открыли, и Ильшат исчезла.

Иштуган закурил и протянул пачку папирос Василию Степановичу.

— Ильшат Сулеймановна правильно делает. Этого профессора только она и сможет вытащить. Я Мироныча как-то возил к нему. У-у-у, гроза!..

Иштуган молча курил, посматривая на часы. Прошло пять минут, десять. Он начал беспокоиться. Порывался пойти сам, но Петушков отсоветовал ему делать это.

— Только испортишь. Не уважает он мужчин.

Спустя полчаса дверь открылась. Показался укутанный теплым шарфом старый профессор. Иштуган побежал навстречу и взял профессора под руку. Ничего не ответив на извинения за беспокойство, профессор раздраженно спросил:

— Муж?

— Да, да…

— Натворят дел, а после расхлебывай за них, — ошарашил он Иштугана.

За всю дорогу он не произнес ни слова. Иштуган чувствовал себя неловко, мучило сознание собственной вины. Но профессор давал какую-то, пусть маленькую, надежду на благополучный исход, и уже из-за одного этого Иштуган готов был сделать для него все.

В родильный дом Иштугана не пустили. Профессора встретил дежурный врач. Пошла с ним и Ильшат. Иштуган опять курил папиросу за папиросой, опять неустанно мерял из угла в угол приемную.

«Что скажет профессор?» — билась в голове единственная мысль.

Иштуган никогда в жизни не жаловался на нервы, а сейчас ему казалось, что внутри у него вот-вот что-то оборвется, и тогда он, не считаясь ни с чем, помчится наверх, к жене. Когда на лестнице наконец показался профессор, Иштуган бросился к нему.

— Ну как, профессор? — прерывающимся голосом спросил он.

— Как, как… — сердито передразнил профессор. — Жена у тебя, у дуба, чудесный человечище, вот что…

И снова из одного конца города в другой мчится машина Петушкова. Профессор молчит, а в душе Иштугана творится такое, что ни словом сказать, ни пером описать.

Иштуган наскоро протер станок и заторопился в душевую. Стоя под душем, он все думал о Марьям. «Еще раз, последний, пойду к ней… Умолю, уговорю… Но почему не звонила Нурия? — всполошился он. — Она всегда звонит, рассказывает о состоянии Марьям».

Иштуган, с которого текла вода, вдруг вздрогнул и, выпрямившись во весь рост, настороженно прислушался. Ему показалось, что где-то кричит женщина. Но, сколько он ни прислушивался, крик не повторился. «Я, кажется, сам заболеваю. В ушах, что ли, звенит…» Кое-как вытеревшись, он вышел из душевой.

Навстречу ему, пылая огненно-рыжими волосами, бежала нарядчица Шафика.

— Где вы запропали, Иштуган-абы… Скорее… вас к телефону.

Иштуган замер на месте.

— Ну, чего стали? Я же говорю, вас зовут, Иштуган-абы, — нетерпеливо сказала Шафика. Но, увидев, как побледнел Иштуган, уже тише добавила: — Скорее же! Сестренка Нурия срочно вызывает.

Иштуган, опомнившись, что было силы побежал к конторке. Вцепившись обеими руками в лежащую на столе телефонную трубку, он со страхом поднес ее к уху и, задыхаясь, произнес:

— Слу-шаю, Нурия…

В трубке, сразу ставшей горячей в руках Иштугана, зазвенел радостный голос Нурии:

— Абы, дорогой, сюенче!

— А? Что? Какое сюенче?..

— Абы, у тебя два мальчика!..

— Как?.. Давай без шуток… А?.. Нурия, Нурия!..

— У тебя два мальчика, говорю. Двойняшки, понимаешь? Я не шучу.

— А… как… Марьям, Нурия? Как чувствует себя Марьям? А?.. Хорошо, говоришь? Вот спасибо, сестренка! За это куплю аккордеон… Велосипед?.. Велосипед будет за мальчиков… Так Марьям хорошо, говоришь, себя чувствует? Что? Ильшат с Ольгой Александровной в роддоме? Сейчас и я побегу… Алло, Нурия!.. Нурия!.. Кто прервал… Нурия…