Читаем без скачивания Утверждение христианства на Руси - Михаил Брайчевский

Еще хуже выглядят ответы Владимира, которые летописцу, очевидно, казались очень остроумными. Вот реакция ”равноапостольного князя” на магометанскую доктрину: ”Володимиръ же слушаше ихъ, бђ бо самъ любяше жены и блужение многое, и послушаше сладъко; но се бђ ему не любо: обрђзание оудовъ и о неяденьи свиныхъ мясъ, а о питьи отинудь рекъ: ”Руси веселье питье, не можемъ безъ того быти” [там же, с. 72]. Выходит, что Русь не стала мусульманской страной только благодаря склонности Владимира к выпивке. Однако и ”положительная” часть выглядит курьезно. У летописца выходит, что только от желания неофита зависит реализация потустороннего обещания: достаточно ему приобщиться к исламу, а там уж всесильный Бохмит взаправду обеспечит ему 70 прекрасных женщин, воплощенных в одну. Поневоле возникает мысль, что автор серьезно считает каждую религию истиной, которую можно свободно выбирать, и сам факт выбора выступает залогом истинности этой истины.

Западным миссионерам киевский властитель не смог сказать ничего лучшего, как: ”Идите опять, яко отци наши сего не прияли суть” [там же, с. 72]. Аргумент ”от традиции” сам по себе не может считаться убедительным. Вообще это не ответ на конкретную аргументацию конкретных проповедников. В самом деле, совершенно не понятно, почему такая сентенция адресована представителям Рима, а не мусульманам или иудаистам, ведь и их веры ”отцы не восприняли”.

Только ответ хазарским иудеям представляется остроумным и убедительным. Услышав о печальной участи еврейского народа, Владимир сказал: ”То како вы инђхь оучите, а сами отвђржени Бога? Аще бы Богъ любилъ васъ, то не бысте расточени по чюжимъ землямъ, еда и намъ то же мыслите зло прiяти” [там же, с. 73].

Низкий уровень теологического мышления наблюдается и в других эпизодах летописной повести. Вот какую характеристику мусульманских обычаев автор вкладывает в уста греческого философа: ”Си бо омывають оходы своя, поливавшеся водою, и въ ротъ вливають, и по брадђ мажются, наричюще Бохмита; тако же и жены ихъ творят ту же сквђрну, и ино же пуще: от совокупления мужьска вкушають” [там же]. Изобличая латинян, философ коснулся только одного момента — опресноков (причащения пресным хлебом). Это расхождение не принадлежит к основным и носит главным образом обрядовый характер. Основные различия и здесь оставлены без внимания.

Неправдоподобно низкий теоретический уровень импровизированного заочного диспута дал исследователям основания взять под сомнение самую возможность рассматривать его в качестве исторической реальности. В самом деле, невозможно представить, чтобы настоящие миссионеры (которые обычно выбирались из числа наиболее просвещенных и умных лиц) могли нести подобную околесицу перед властителем большого государства, которого они надеялись обратить в свою веру. Летописец явно перестарался. Стремясь показать преимущества греческой веры по сравнению с исламом, католичеством и иудаизмом, он изобразил последние в карикатурном виде, не думая ни о теологическом уровне; ни об элементарной достоверности. Вложив в уста проповедников банальности, несуразности или просто компрометирующие сентенции, он лишил рассказ даже внешнего правдоподобия.

”Неужели проповедники магометанские, — резонно ставил вопрос Е. Е. Голубинский, — могли приходить к Владимиру затем, чтобы держать пред ним возможно срамные речи и таким образом доказать, что вера их есть самая срамная в мире? Неужели проповедники еврейские приходили затем, чтобы сказать, что Евреи суть народ, Богом отверженный? Неужели проповедники папские только и могли сказать то, что влагает им в уста повесть, и не ясно ли, что не имеющий смысла ответ Владимира… означает то, что от одинаковых с греками христиан составитель повести не видел возможности отделаться с умом?” [180, с. 112]. Поставленные вопросы считаем совершенно справедливыми. Однако они не отрицают вообще исторического содержания в комментированном отрывке; поиски исторического смысла ставят перед исследователем новые, не менее сложные проблемы.

Историческая несообразность произведения. В литературе неоднократно подчеркивалось, что с точки зрения исторической достоверности ”Сказание о Владимировом крещении” оставляет желать много лучшего. В нем киевский властитель выступает как малообразованный человек, не имеющий никакого представления об обычаях стран, с которыми Русь поддерживала постоянные отношения. В самом деле, у Владимира не было никакой необходимости отправлять специальных послов в Византию, дабы ознакомиться с православным церковным обрядом, так как христиане жили в самом Киеве и непосредственные контакты с ними не требовали далеких путешествий. В окружении киевского князя адептов новой веры, вероятно, было больше, чем язычников: еще малым ребенком будущий реформатор мог видеть христианское богослужение.

Так же неправдоподобно выглядит и посещение послами мусульманской мечети в Волжской Булгарии. Прежде всего обращает на себя внимание несообразность самого описания: по утверждению послов, они нашли там ”печаль и смрадъ великъ”, тогда как мусульмане содержат свои храмы в особой чистоте и порядке; входить туда разрешается только босиком, оставив обувь за дверью; традиционное омовение входит в ритуал и т. п.

Исследователи справедливо отмечают, что магометанское богослужение не могло составлять тайны для Владимира и его окружения. Русь поддерживала оживленные отношения с Закавказьем, Халифатом, Ираном и хорошо знала мусульманский Восток. Русские купцы и воины постоянно посещали страны, исповедовавшие ислам, были достаточно хорошо знакомы с их обычаями и обрядами. Владимир, очевидно, и не имел возможности лично видеть мечети, но в его окружении, очевидно, были лица, которые могли полностью охарактеризовать магометанский ритуал.

Еще легче было получить в Киеве надежную информацию о латинских обрядах, поскольку в Киеве проживало немало поляков, немцев, чехов, венгров. Сам Владимир женил своего названого сына Святополка на польской княжне. В нашем распоряжении есть сведения о ее духовнике, епископе из Колобжега Рейнберне [Thit. Chr., р. 72—73]. Кроме того, за семь лет до крещения Владимир осуществил поход в Польшу с целью возвращения червенских городов [250, с. 69] и, конечно же, видел там костелы.

Но наиболее фантастическим является сюжет соревнования четырех религиозных систем в конце Х в. Здесь мы встречаемся с явным анахронизмом.

Четыре религии, которые фигурируют в эпизоде ”Выбора веры”, представляли довольно могущественные политические системы, чем и определялись шансы каждой из них на успех. Это специально подчеркнуто в летописном тексте, который подробно фиксирует, от какой страны прибыла каждая миссия. Читаем: ”приидоша Болгаре (курсив наш. — М.Б. ) вђры Бохъмичи, глаголюще…” [там же, с. 71]; далее: ”по семъ же придоша Нђмци от Рима , глаголюще” [там же, с. 72]; ”се слышавше, Жидове Козрьстии приидоша, ркуще…” [там же]; ”по семъ прислаша Грђци къ Володимиру философа, глаголюще сице…” [там же, с. 73]. Подчеркнем, что учтены даже некоторые политические нюансы. Латиняне представляют сразу две системы: Германскую империю и Ватикан. Вероятно, здесь отразилась упорная борьба имперского и папского престолов за главенствующее положение в политической сфере. Однако в таком распределении скрывается скандальный исторический ляпсус: обрисованная летописной повестью политическая ситуация не накладывается на реальную коллизию конца Х в.

Во-первых, Хазарский каганат, выступающий государственным базисом иудаизма, к 80-м годам Х в. уже не существовал. Он был уничтожен Святославом Игоревичем в 964—965 гг. [там же, с. 53]. Западная часть Хазарии, колонизованная славянами, вошла в состав Киевской Руси (в частности — Саркел, ставший Белой Вежей) [18; 19; 20; 21, с. 288—323, 426—437; 24; 27]; восточная — попала под власть печенегов и гузов [21, с. 431—437].

Правда, некоторые исследователи высказывают предположение, что война 964—965 гг. была лишь первой фазой в ликвидации каганата, что после смерти Святослава Хазария на какое-то время восстановила свою независимость и была окончательно уничтожена Владимиром Святославичем в союзе с византийцами [466, с. 95; 788, с. 15]. Эта мысль базируется на двух источниках. Древнерусский писатель второй половины XI в. Иаков Мних утверждает, что Владимир ”На Козары шедъ, побђди и дань на нихъ положи” [189, с. 245; 21, с. 435]. Греческая хроника Скилицы рассказывает о походе византийского флота в Хазарию в 1016 г., в котором принимал участие русский экспедиционный корпус, возглавляемый воеводой Сфенгом [Scyl., р. 464]. Поход завершился успешно: архонт Хазарии Георгий Цуло погиб в бою, власть византийцев над Херсонской фемой была восстановлена.

Оба сообщения, однако, не дают оснований для выводов, к которым пришли упомянутые исследователи. Прежде всего хронология. По свидетельству Иакова Мниха, Владимир ходил на хазар еще до Корсуньской эпопеи — в 80-х годах Х в. Скилица датирует поход Сфенга в Тавриду 1016 г., то есть временем после смерти ”равноапостольного” князя. Понятно, что объединять эти известия нельзя.