Читаем без скачивания Умные растения - Арцт Фолькер

Первый сумеречный свет проникает сквозь кроны деревьев. Для шимпанзе начинается новый день, для Ричарда — научные исследования. Неторопливо и немного сонно обезьяны спускаются с деревьев. Конечно, они уже давно нас заметили, но мы для них будто бы не существуем. Шимпанзе проходят всего лишь в нескольких шагах от нас, быстро окидывают людей взглядами и продолжают путь. Прямая дорога, по которой они идут, проложена искусственно и первоначально предназначалась только для ученых. Исследователи проделали тропы вдоль и поперек непроходимого леса, чтобы подобраться поближе к животным, и схема их дорог напоминает сетку улиц и авеню Манхэттена. Но теперь шимпанзе чаще всего используют те же самые тропинки, что гораздо удобней для обеих сторон.

С тактичного расстояния в пятнадцать-двадцать метров мы наблюдаем, как группа приматов, шедшая перед нами, устраивает небольшой перерыв, решив посвятить его уходу за шерстью. Ричард поясняет, что с самого начала исследований запрещено устанавливать контакт с шимпанзе посредством звуков, жестов или угощения. Так обезьяны сумели привыкнуть к присутствию ученых и живут своей жизнью, как раньше. Но иногда трудно соблюдать принцип невмешательства. Однажды пришлось все-таки ввязаться, признается Питер, местный житель и сторож заповедника, ведущий наблюдения в отсутствие Ричарда.

Он рассказывает о нападении целой стаи обезьян-чужаков, которая подкралась к подопытным приматам. Питер знал, что подобные встречи в дикой природе не редкость — они весьма рискованны для шимпанзе. А еще Питер знал, что стычки бывают достаточно жестокими. Ему пришлось наблюдать, как два мощных самца набросились на Шиву — самку шимпанзе из группы Ричарда — и ее малыша. Шиву били, пинали и кусали до крови. Потом наступил черед малыша. Самцы схватили его за лапы и начали тянуть в разные стороны. Тут Питер не выдержал и, выбравшись из своего укрытия, подошел к группе. Большего и не требовалось. Чужаки, не привыкшие к виду людей, в панике бросились наутек.

— Я знаю, — в заключение замечает Питер, — с научной точки зрения это было не совсем правильно, но…

Ричард, дружелюбно посмеиваясь, перебивает его и добавляет:

— Но, к счастью, Питер все-таки остался человеком.

Тем временем наши шимпанзе распределились по деревьям и, громко чавкая, начали запихивать в рот листья. Ричард поясняет, что лишь четверть их питания составляет листва, остальной рацион — фрукты. А еще Ричард сообщает причину любви обезьян к сладким плодам. Они богаты глюкозой, виноградным сахаром, который в обязательном порядке необходим для мозга шимпанзе. В конце концов, после человека у шимпанзе самый большой мозг среди приматов.

— Без фруктов обезьяны просто вымрут, — так Ричард подытоживает свою краткую лекцию, прочитанную в девственном лесу Кибале.

Группа шимпанзе, словно повинуясь чьей-то немой команде, покидает дерево и исчезает в глухом лесу — лишь время от времени до нас доносится треск.

— Они подслушали нас и поняли, что нужно искать фрукты, — шутит Ричард.

Он прекрасно знает, где приматы ищут плоды. Действительно, полчаса спустя мы оказываемся под мощным ветвистым великаном девственного леса — как мне удалось узнать, это дерево «псевдоспондия микрокарпа» (pseudospondia microcarpa). Наши шимпанзе уютно расположились на самой верхотуре — в двадцати пяти метрах от земли. Каждый сидит на своем суку и срывает похожие на сливы плоды с висящих над головой веток. Это не тихое удовольствие — напротив: крону дерева оглашают гортанные звуки и резкие крики, словно приматы ведут оживленную застольную беседу.

Фрукты на этом дереве начали поспевать лишь несколько дней назад, поясняет Ричард, поэтому он и предположил, что группа направится именно сюда. Ричард протягивает мне бинокль, и я даже обнаруживаю юного Макса — сидя рядом с матерью, он запихивает в рот «сливу». Потом листва вновь скрывает его от меня.

Обстановка здесь расслабленная. Взаимодействие плодового дерева и любителей фруктов проходит наилучшим образом. Дерево хочет освободиться от «слив», шимпанзе стремятся полакомиться ими. Разве может произойти какая-нибудь ошибка? Но все не так уж и просто. Здесь главное — правильный момент. С точки зрения дерева плод может быть съеден только тогда, когда семена в нем достигнут полного развития. Иначе плодовая сделка окажется невыгодной.

Как все прочие деревья, наша псевдоспондия препятствует преждевременному сбору урожая с помощью искусной синхронизации: плоды остаются жесткими и кислыми до тех пор, пока не созреют семена. Лишь после этого фрукты становятся мягкими и сладкими на вкус. Глюкозу можно получить только в комплекте со спелыми семенами.

Однако растения полагаются не только на вкусы своей «клиентуры». Они сами указывают, какой плод должен быть съеден, а какому еще нужно время — поспевшие плоды изменяют цвет. В большинстве случаев они из зеленых становятся красноватыми или желтоватыми и таким образом даже на расстоянии демонстрируют степень своей спелости. Пробовать нет необходимости — разумеется, в том случае, если любители фруктов умеют распознавать цветовые изменения. А это бывает далеко не всегда.

Почему мы реагируем на красный

Обычно млекопитающие не различают красный цвет; сетчатка их глаз, если она вообще оснащена цветовыми рецепторами, обнаруживает таковые только для зеленого и синего. Даже быки никогда не видят, что тряпка красная. Но человекообразные обезьяны — и мы, как их ближайшие родственники, — составляют исключение. Приматы обладают третьим рецептором для восприятия красного, и соответственно выбор спелых фруктов дается им легко.

В бинокль это отчетливо видно: цепкими пальцами шимпанзе целенаправленно хватают красно-фиолетовые «сливы» и набивают ими и без того полные рты. Зеленоватые плоды остаются нетронутыми. Восприятие красного приносит обезьянам больше глюкозы — топлива для мозга, который требует больших энергетических затрат.

Цветное зрение позволяет шимпанзе видеть спелые фрукты — плоды подходят приматам, потому что они умеют отличать спелые фрукты от незрелых. Трудно сказать, кто к кому приспособился. Вероятно, и обезьяны, и плодовые деревья извлекли пользу из этого положения вещей и в ходе эволюции постепенно перешли на игру цветов. Ученые в таких случаях говорят о коэволюции — совместном развитии с пользой для обеих сторон.

Тот факт, что мы считаем цветущий мак-самосейку или включенный стоп-сигнал машины особенно яркими, наверняка имеет нечто общее со стратегией рассеивания семян в девственном лесу. Действительно, Ричард и его сотрудники каждый день осознают правильность этой уловки: помет шимпанзе по краям дороги полон плодовых семян. Некоторые даже начинают прорастать — прохождение через желудок и кишечник явно пошло им на пользу. Кто знает, быть может, через несколько десятков лет здесь вырастет новая псевдоспондия — основа питания будущих поколений шимпанзе. Если, конечно, эти обезьяны еще будут существовать в дикой природе.

Хитрый трюк растений, привлекающих голодных животных к транспортировке семян, удается в самых, казалось бы, безнадежных случаях. Даже если семена разжевываются и перевариваются. Дубы полагаются на белок и соек, хотя на первый взгляд это может показаться абсурдным. Белки разгрызают скорлупу и проглатывают то, что заключено внутри; сойки сначала размягчают скорлупу у себя в зобе, а затем съедают богатое маслом и крахмалом содержимое. В обоих случаях не остается ничего, что могло бы прорасти.

Однако дубы, похоже, знают о предусмотрительности своих «клиентов». Сойки, как и белки, делают запасы; они зарывают оставшиеся желуди и в голодные времена вновь находят свои тайники. По крайней мере, таковы их намерения. В действительности же они раз за разом забывают о некоторых желудевых припасах, и плоды дуба — уже, по сути, высаженные — имеют возможность прорасти.

Эти деревья пользуются забывчивостью животных и даже усиленно способствуют ей: в некоторые особенно урожайные годы они производят много плодов — такое количество, что и самая лучшая память не способна удержать месторасположение всех тайников.