Читаем без скачивания Пустая клетка - Сергей Зацаринный

Он ударом ноги сбил бежавшего и увидел Хайме. Старый рыцарь, держа двумя руками дубовый посох наступал на человека, вооружённого кинжалом. В пыли у стены лежал Илгизар. «Ни сабли, ни кистеня!» – только подумал Злат, увидев бросившегося к нему человека и услышав крик:

– Держи коня!

Коня схватили за узду, Злат ловко соскочил с седла и ударив человека в нос, увернулся от свистнувшего кистеня. Но на него тут же насели и свалили на землю. В тот же миг, человек, навалившийся на него обмяк и выпустил из рук клинок. Злат сбросил его с себя. Из шеи противника торчала рукоять ножа. Другой нападавший сидел на земле подняв вверх руки.

Наиб повернулся в сторону Хайме. Противник рыцаря лежал в пыли, широко раскинув руки. Его кинжал валялся в стороне. Самому Хайме помогал подняться невысокий человек в чёрном кафтане.

– Я так и знал, рыцарь, что он тебя обманет. Такие, как ты всегда проигрывают, потому что привыкли биться лицом к лицу. А шакалы нападают сзади.

Человек обернулся к наибу:

– Живой?

Злат с сожалением осмотрел порванный парадный халат и поднял, отлетевшую в схватке пайцзу.

– Здравствуй, Туртас.

XXXIII. Купальские огни

Костёр разожгли прямо на палубе. На носу корабля, на деревянном настиле, обмазанном глиной. Совсем небольшой костёр, не такой, как на берегу. Зато сидели на тёплой, прогретой за день палубе, а не на холодном песке.

Хайме уже не успевал до наступления темноты к себе в Белый Дворец и решил соблюсти старинный обычай рыцарей-иоаннитов жечь костёр в купальскую ночь здесь. За рекой в темноте тоже горели костры. Туда ещё с вечера отчалило от Булгарской пристани множество лодок полных молодёжи. Русские, мордва, буртасы, булгары тоже отмечали этот праздник, пришедший к ним от предков, из седой старины. По воде уже плыло и дрожало множество огоньков – девушки пускали венки, загадывая счастье.

Нос «Святого Фомы», освещённый пламенем, выступал из тьмы, поднявшись над водой. Огромные чёрные тени, заслоняя огонь, падали далеко на спящий берег, скользили до самой середины реки. С другого берега, от россыпи весёлых огоньков долетали шум и смех. Костёр на корабле горел в тишине.

Рассевшиеся вокруг него люди говорили вполголоса. Они уже никуда не спешили. Они говорили о том, что прошло. О чём было ещё говорить на объятой тьмой палубе старого-престарого корабля, словно выплывшего из прошлого?

Рыцари-иоанниты, которых называли госпитальерами, в эту ночь сжигали на костре окровавленные повязки снятые с ран. Хайме бросил в огонь платок, которым он обтирал кровь, после дневной схватки. Рыцарь почти не пострадал, отделался лишь царапинами и ссадинами. Злат тоже бросил в огонь тряпицу, напитанную кровью из разбитого носа и рассечённого уха. Больше всех пострадал Илгизар. Его зацепили ножом. Но, рана была не опасной. Вечером Хайме лично поменял ему повязку, а старую тоже отправил в огонь.

Схватка возле суда закончилась неожиданно. Не успел Злат выбежать на площадь, чтобы позвать здешнюю стражу, как показался целый отряд ханских гвардейцев. Возглавлявший его сотник сказал, что ему приказано немедленно доставить к эн-Номану воспитанницу старого Бахрама и мешок с драгоценностями Урук-Тимура. Высадили калитку во двор суда. Наиб не вмешивался, а лишь внимательно наблюдал за происходящим. Двери в суде были открыты, сундуки взломаны. Прямо за одной из дверей лежал убитый сторож. Он явно не ожидал нападения.

– Передайте почтенному эн-Номану, что ни девушки, ни драгоценностей здесь уже нет, – подвёл итог Злат. – Ещё скажите, что злоумышленники уже схвачены, и наиб уже сегодня до захода солнца будет готов представить всё, что исчезло.

Стражники уехали, прихватив с собой двоих уцелевших в схватке нападавших. Им пришлось перевязать раны, но их жизни ничего не угрожало. Последнего, с ножом в горле, который пытался убить Злата, оставили на попечение прибежавших местных стражников. Когда его уже укладывали на носилки, Туртас негромко сказал наибу:

– Там ещё один, – и пошёл за угол дома.

На земле, уткнувшись лицом в пропитанную кровью пыль, лежал Бонифаций. Старый матёрый пёс даже не успел оказать сопротивление и был убит одним ударом. Злат вспомнил, что его прежнее имя Дымук означало молчун. Так ещё иногда называют собаку, которая кусает не лая. Исподтишка. Перед ястребиным ударом в загривок он оказался бессильным.

Скрюченные пальцы сжимали небольшой мешок. В нём лежали драгоценности ханского сокольничего.

– Я думал он уже подплывает к Бакинскому морю.

– Он так и собирался. Корабль ушёл раньше.

Туртас выдернул нож, торчавший из спины убитого и старательно вытер лезвие об его кафтан.

– Я хотел с ним поговорить. Но, нужно было спешить на помощь тем двоим – пришлось бросить нож.

Он полюбовался блеском клинка и бережно засунул его в берестяные ножны.

– Оказалось помощь нужна ещё одному.

Из-за угла показался Хайме. Он молча протянул Туртасу руку и улыбнулся:

– А я уже совсем поверил, что тебя не увижу. Двадцать лет я храню это у себя.

И он протянул нож с рукояткой увенчанной птичьей головой.

– Как Илгизар? – спросил Злат.

– Рана не опасная. Но, потерял много крови. Думаю, сможет идти сам, если мы будем его поддерживать. Этот мечтательный юноша оказался отважным, как лев.

– Не могу сказать столь же красивых слов о его уме. Да и о твоём тоже. Как вас угораздило лезть с пустыми руками на целую вооружённую шайку?

– Я не смог его удержать, – только развёл руками Хайме, – Юноша был уверен, что сумеет за ними только незаметно проследить. Пришлось пойти с ним. А, когда незаметно проследить не удалось, вмешаться.

– Ладно, – примирительно махнул рукой Злат, – Всё хорошо, что хорошо кончается. У нас ещё будет время поговорить. Верно, Туртас? Сейчас я отдам эту дохлядь стражникам, мы заберём нашего подрезанного юного друга и потихоньку пойдём на «Святого Фому». Туда, где мы расстались больше двадцати лет назад. Там и разожжём наш купальский огонь. Мне бабка рассказывала, что в ночь на Ивана Купалу раскрываются все тайны. Даже выходят из земли клады. Самое время распутать до конца все эти клубочки.

Они пошли не спеша по улице, поддерживая с двух сторон Илгизара.

Приходилось часто останавливаться и отдыхать на траве, но скоро их догнал водовоз и посадил на свою телегу. В Илгизаре, несмотря на ранение и слабость жил дух школяра, стремящегося к познанию истины.

– Как только Феруза рассказала мне, что Шамсинур по чьему-то заданию несколько раз пыталась купить этот самый рубин, который Бахрам называл «Кровавый камень», я сразу догадался, что именно она и убила жену сокольничего. Именно за этим камнем она и приходила. Оказавшись, волею случая замешанной в историю с похищением Райхан, она сразу поняла, что пробил её час. Камень стоил, огромных денег, она знала покупателя и этот покупатель вполне был согласен купить камень тайно. Её подвела темнота. Шамсинур не знала, что Лала не положила камень в ларчик с остальными драгоценностями, а оставила шапочку с ним на скамье. Вот тут меня осенило, что те, для кого Шамсинур похищала камень, тоже не знали, что его нет среди драгоценностей. И вот разносится слух, что всё найдено и находится в здании суда. Сегодня праздник, заседаний нет. В суде один сторож. После полудня народ разойдётся с площади и она опустеет. Это даже лучше, чем ночью, когда малейший шум слышен за три улицы, а на перекрёстках стоит ночной дозор.

– И ты решил устроить слежку за ними?

– Я только хотел посмотреть в какую сторону они пойдут, – оправдывался шакирд, – Всё было нормально. Я спрятался за углом и видел, как двое взобрались на крышу тюрьмы. Потом, когда они вновь показались на ней, я вышел и пошёл по переулку, будто случайный прохожий. Они даже не обратили внимание, когда я прошёл мимо них. Но за углом, я столкнулся нос к носу с Бонифацием. Он крикнул им что-то по-черкесски, они набросились на меня. В этот миг я услышал голос Хайме и увидел, что он бежит к нам. Потом я упал.

Злат рассмеялся.

– Ты неумелый рассказчик, юноша. Нужно уметь останавливаться на самом интересном месте. «Упал» портит всю повесть. Придётся попросить спасённую тобой деву, чтобы она поучила тебя искусству рассказывания сказок. Вот, гляди куда сразу делась вся бледность? Заалел, как маков цвет. Пошло дело на поправку.

Все рассмеялись.

У поворота к реке за Булгарской пристанью их догнала повозка, сопровождаемая всадниками. Из неё с лёгкостью полевого кузнечика выскочил старый эн-Номан. Даже не отвечая на приветствие он устремился к Илгизару и стал разматывать его рану. Только после этого успокоился и одобрительно кивнул Хайме:

– Узнаю, опытную руку. Куда направляетесь?

Услышав ответ, вытащил из повозки берестяной короб, открыл его прямо посреди дороги. Махнул всадникам: «Езжайте. Жду тебя на «Святом Фоме». Из-за полога выглянуло лицо старого Бахрама. Оказалось, что по дороге в суд сказочник крикнул прохожим, чтобы они передали мудрому эн-Номану, что Бахрам просит его о помощи. Имя старого шейха много значило в Сарае, хотя весть дошла до него лишь после вечернего намаза. Однако, он даже не стал дожидаться утра. Его мюриды среди ночи вытащили из постели кади Садреддина и забрали из тюрьмы сказочника. Сейчас Эн-Номан заставил юношу выпить что-то из склянки, потом стал смазывать рану каким-то снадобьем. Новую повязку наложил из плотной белой бязи. Старый лекарь видно давно не практиковался, поэтому даже полюбовался немного на свою работу. Потом взглянул на старую повязку: