Читаем без скачивания Ловцы человеков - Олег Геннадьевич Суслопаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И только однажды в его голове пронеслось: каким бы он был, не будь этого вечного пристрастия носить на лице маску потешного удивления всякими забавными глупостями? Каково должно быть настоящее выражение его лица? Он попытался изобразить его перед зеркалом, но получались какие-то гримасы. Он плюнул и больше не задумывался об этом.
Открытым в себе талантом он в студенческую пору стал пробивать себе дорогу на сцену. Иного пути себе он не представлял: в серой бытовой и производственной жизни, где от усталости не хочется смеяться над глупостями, его лицо, наверное, самому ему скоро опротивеет. Да и в морду бить противника придется, когда в очередной раз схватят за грудки. Да и от мучительных моментов выбора не уйти, в которые придется копаться и думать: кто же все-таки там, под этой личиной?
И когда ему удалось «зацепиться на сцене», он вздохнул с огромным облегчением труса: жизнь вошла в спокойную колею, где не надо ничего выбирать и ни над чем ломать голову, знай корми своим искусством зрителей. Он глянул на отражавшиеся в зеркале черты безумно довольного жизнью кролика и сказал себе: «Все, так и живи теперь». Но почему-то добавил: «Трус…»
Жизнь на сцене закружила и заставила считать себя незаурядным талантом. И воспоминание это стерлось в круговерти и укололо только дважды. Первый раз – когда жена, проводя рукой по его шее, легонько шлепнула его по щеке и сказала:
– Эх ты, мой кролик, весе-елый…
– Больше не говори так, никогда, – он отстранил ее и отвернулся.
– Ну, сразу и лицо надо такое делать невиданное, совсем не для мастера смешливого жанра, – проворчала ущемленная в лучших порывах супруга. Он рванулся к зеркалу взглянуть на это невиданное и, наверное, какое-то настоящее лицо свое, но опять увидел очертания маски…
И второй раз – когда ему довелось поговорить со старым мастером того самого жанра, в котором подвизался и он сам. Мастер был не просто стар – он старел буквально на глазах, долгий энергетический запал, горевший бенгальским огнем в нем много лет, еще вспыхивал искрами понимающих глаз, но их насмешливость была все более грустной. Словно кто-то всевышний, пославший промыслом своим ветхость и болезни, в то же время участливо открыл свою мудрость со словами: «Успокойся – пора…»
Веселый Кролик, никогда никому не говоривший, что он так себя наименовывает, много раз смотрел выступления мастера. Вот мастер выходит на сцену под крохотной закрывающей совсем небольшую часть лица маской и сразу зал хохочет над гениальным воспроизведением манер попавшего под сарказм персонажа. Даже не над персонажем, нет – над тем убогоньким, что есть в каждом из зрителей в какой-то мере. Минута – и мастер срывает резким движением назад маску, взъерошив лохмы черных волос, и на несколько секунд замирает с широкой улыбкой и восторженно-благодарным за понимание взором. И после его выступлений люди из зала тоже идут с каким-то более легким взглядом, словно маэстро помог им чуть поскрести с себя бытовой налет того самого гаденького… А вот на выступлениях Веселого Кролика люди тоже смеются, но из зала выходят с пустыми лицами…
Мастер побеседовал с ним на редкость уважительно, и пусть не сказал чего-то особого, все равно отнесся с усталым интересом: что ж, вот те, кто идет на смену, Бог дал их рассмотреть… И только в самом конце разговора, когда они учтиво прощались, мастер потянул его за рукав, и приблизив лицо к его уху, тихо сказал:
– А нельзя ли просьбу высказать нескромную?
– Конечно, что вы!
– Вы, молодой человек, не называйте меня своим учителем. Не нашлось мне учеников. А если кто себя и назовет таким, скажите, что он врет.
– Почему? – даже не успев обидеться, спросил собеседник.
– Очень уж просто одну маску всю жизнь носить и ею на хлеб зарабатывать. А ведь когда эта маска по жизни на лице, люди вроде и посмеялись, а привыкли к ней. Словно это смешно, конечно, но так и должно быть. А я… маски надеваю, но сам-то не ношу. Впрочем, простите старика.
Мастер умер, и Веселый Кролик стал часто рассуждать на публике, каким полезным учителем тот был для него.
Шли годы. В сумбуре, сквозь который проступал облик новой страны, в которой вместо капитального ремонта было сделано капитальное перераспределение денег, мастерство Кролика оказалось весьма востребованным. Текли дни и деньги, и новый признанный мастер порой с удивлением пытался себе представить: да как бы было возможным теперь, в новое время, само существование того, кого он называет своим учителем? Скорее всего, он был бы угрюмым стареющим раньше времени человечком с невостребованным талантом…
Кроме работы на телевидении, он жутко любил бывать на закрытых вечеринках богатейших людей страны – почему-то ему казалось, что здесь он как самый опытный из носителей масок может легко видеть сквозь все окружающие его лица. Но вот на одной из закрытых вечеринок, где он был высокооплачиваемым ведущим, уже перед самым его уходом его мягко взял за руку и отвел в сторонку один из гостей. Кролик даже удивился – разве избранные этой страны, получившие миллиардные состояния в годы первичного распределения ее собственности, могут сами заинтересоваться чем-то кроме того, что им могут предложить за деньги? Кролик вспомнил, что поймал себя на мысли, что этот богач как-то особо внимательно приглядывается к нему – неужели видит черты надвигающейся усталости?
Но разговор зашел сначала о каких-то глупостях, и лишь потом тот вдруг спросил:
– А вы знаете, отчего Андрей (он назвал фамилию известного в стране чиновника) сумел семейное счастье вдруг найти? Вы бы сейчас посмотрели на него – не узнали бы, человек совсем другой, словно не только с работы ушел, но и всю старую жизнь позабыл.
Маска Веселого Кролика выразила крайнюю восторженность ожидания момента, когда же раскроется тайна. Но говорящий, как будто забыв о своих словах, перевел разговор совсем в другое русло. Кролик
