Читаем без скачивания Иной Путь - Влад Вегашин

Заключительным, как надеялся Стас, аккордом сегодняшней полосы неудачи стал звонок Женьки…

Около месяца назад, на одном из первых собраний будущего Ордена, было принято решение провести небольшой творческий вечер в актовом зале института, и устроить на нем сбор пожертвований в пользу детского дома номер три, находящегося неподалеку от ВИПа. Ветровский побывал там вместе с Алфеевым, когда они выбирали детдом, с которым будут работать в рамках благотворительного проекта. Идея была проста – сперва помочь вещами: одеждой, игрушками, и возможно – техникой, а потом договориться с руководством об организации какого-нибудь кружка или студии для детей, которые после уроков были предоставлены сами себе. Возможность тесно общаться с детьми, заслужить их доверие и уважение – и половина дела сделана! Из детского дома в шестнадцать лет выйдут не озлобленные волчата, живущие по принципу "не верь, не бойся, не проси!", а…

Кто, по логике Стаса, должен был в результате выйти из детского дома, сам Стас до сих пор не смог сформулировать. Об орденопригодности говорить было бы слишком опрометчиво, а термин "нормальные люди", в контексте того, что сейчас считалось нормой, не нравился никому. Впрочем, какая разница? Главное, что эти дети, подростки, юноши и девушки – они будут любимы. Они будут видеть, что это такое, они будут знать, что можно и не так, как принято, что любовь, дружба, взаимопомощь – это не пустые слова из старых глупых сказок, а то, что может и должно быть в жизни любого человека.

На словах все получалось красиво и здорово. На словах Орден можно было бы построить буквально лет за двадцать, всего лишь взяв под свою опеку все детские дома Петербурга. Маленький такой Орден, в рамках одного города – но что мешает потом проводить Поиски? Увы, все это было только на словах. На деле оказалось гораздо сложнее. И страшнее.

После посещения детского дома номер три Стас выкурил подряд полпачки сигарет. Его трясло. Во-первых, от нахлынувших воспоминаний, как он сам жил в таком же приюте для ненужных никому детей, а во-вторых…

Раньше Стек считал, что детдом, где он провел два страшных месяца, есть ад на земле. Но теперь он понял, что ему еще повезло. Пусть невкусно, но их кормили три раза в день. Пусть одевали в обноски, но по крайней мере, в целые, теплые и чистые. Пусть они жили по шесть человек в небольшой комнате, и кровати стояли совсем впритык друг к другу – но это были кровати, на них были одеяла и подушки, и постельное белье, а рядом стояли личные тумбочки. Здесь же…

Он плакал во взрослой жизни лишь однажды, когда крупной дрожью била истерика, когда впервые рассказывал кому-то о своей жизни, когда самоконтроль смыло опьянением от коньяка и теплой, непривычной разморенностью от ощущения тепла. Но идя по коридорам детского дома номер три, вслед за грузной и недоброй Анной Ивановной Сухаревой, местным завучем, Стас едва сдерживал злые слезы. Как можно – так?

Дети проскальзывали мимо едва заметными тенями. Они жили человек по десять в почти не отапливаемых комнатушках, где стояли пустые железные кровати с продавленными, ржавыми сетками, почти все – даже без матрасов. Ни о каких одеялах и подушках, не говоря уже о постельном белье, не шло и речи. Одежда, казалось, была найдена на помойке и так и не выстирана. По коридорам стелился запах немытого тела, застарелой мочи, чего-то прелого, в него периодически вплетался аромат подгнивших овощей. То, чем здесь кормили, Стас даже пробовать не рискнул – желудок и так подскочил к самому горлу, то и дело норовя выскочить наружу.

Сами обитатели детдома были забиты и напуганы, в их глазах, когда удавалось на мгновение поймать чей-нибудь взгляд, отчетливо читались несколько чувств: ненависть к этому жестокому миру размером с похожий на английский концентрационный лагерь детдом, страх перед наказанием, и отчаянное желание выжить – выжить любой ценой. У некоторых желания выжить не было, и Стаса трясло при виде этих маленьких смиренных зомби, которые равнодушно бродили по коридорам и совершенно не боялись умереть.

Воспитательский состав детского дома номер три включал в себя: старика-директора, которому было абсолютно до лампочки все, происходящее вокруг, кроме литературы, русского, и английского, которые он вел, завуча Анну Ивановну, реально руководившую всем и преподававшую математику, физику, и химию, и молодого студента последнего курса педагогического факультета, человека равнодушного и безразличного к чужой боли – он вел все остальные предметы. Также в интернате были: вечно пьяный сторож, он же – дворник, его жена, почти ничем от него не отличающаяся, якобы уборщица, и тетка Клава, имбецилка тридцати лет, которая готовила детям еду. Два раза в день. Или один. Если не забывала.

Ветровского и Алфеева приняли спокойно, с некоторым интересом, но без особого воодушевления. Старик-директор послушал немного сбивчивую речь Стаса, покивал и перенаправил юношей к Анне Ивановне. Завуч оказалась строже – расспрашивала, где они учатся и как учатся, есть ли опыт работы с детьми и так далее, а потом напрямую спросила: сколько ребята планируют пожертвовать детскому дому. Женька, в течение всей "экскурсии" вынашивавший мысль выпросить у отца крупную сумму и хотя бы привести здесь все в порядок, едва не озвучил эту самую сумму вслух, но Стас вовремя наступил приятелю на ногу под столом. Ответил сам, расплывчато и неконкретно, сославшись больше на покупку вещей и продуктов, нежели на непосредственно деньги. Анна Ивановна поскучнела и быстро свернула разговор.

Вечером того же дня, на собрании Ордена, Ветровский коротко поведал друзьям об увиденном. И на вопрос "что будем с этим делать" тут же сформулировался довольно четкий ответ.

В мероприятии должны были принять участие почти что все члены Ордена. Программа, составленная наспех на коленке, поражала своей пестротой – кто на что горазд. Азамат Зулкарнов, занимавшийся фехтованием, обещал поставить "мушкетерский" номер с приятелем из спортклуба, увлекшийся в последнее время фокусами Алфеев – сценку "Потомок Копперфильда", обладатель приятного баритона и старинной акустической гитары Виктор Галль сделал подборку песен менестрелей двадцатого века, и положил на музыку несколько своих стихов. Андрей Истарцев, внук довольно известной скрипачки, научившийся у бабушки игре на скрипке, собирался исполнить несколько старинных произведений соло. Виктория Нестеренко и Алиса Вакулова должны были танцевать, а Алик Гонорин – читать стихи. Плюс ребята, половина из которых иногда писала кто стихи, кто рассказы, сделали из всего этого сборник, который собирались напечатать и продавать за символические десять евро. Стас же должен был все это мероприятие провести.

Последующий месяц пролетел стремительно. Днем ребята учились, потом собирались вместе и показывали, кто что отрепетировал. Составляли график выступлений, подбирали стихи для Алика и песни для Виктора, девушки взялись сшить костюмы для Азамата и его друга. Жизнь кипела и бурлила, и Стас окончательно перешел на четыре часа сна в сутки, и то, не каждые. "Закончим – отосплюсь" – говорил он себе, надеясь обмануть организм. Сразу после проведения "благотворительного вечера" должна была начаться сессия, следовательно, ни о каком "выспаться" не могло быть и речи.

Проблемы начались примерно через две недели. Сперва Алиса неудачно поскользнулась на мокрой лестнице и сломала ногу. Вике предстояло выступать одной – а значит, буквально за десять дней переделать и отрепетировать танец по-новому. Через неделю Галль начал ужасно хрипеть и кашлять – простудился. Сумеет ли он выздороветь к концерту и петь, было пока что неизвестно. Потом Азамат принес нерадостную весть – рапиры в клубе им не дадут, надо доставать где-то еще. У приятеля Зулкарнова была своя рапира, но нужно-то было две…

Смета росла, медленно подползая к отметке в тысячу евро. Стас нервничал, недосыпал, весь осунулся, его успеваемость снизилась – он не успевал подготовиться к занятиям, а на парах то и дело вырубался.

Вот и вчера – чувствуя, что сил уже нет ни на что, он лег спать в час ночи, планируя встать в пять или шесть и закончить то, что не успел с вечера. Но измученный организм проигнорировал будильник, и Ветровский не только не успел сделать то, что должен был, но и опоздал на пару. Сегодняшний же день был цепью закономерного невезения, и юноша только надеялся, что на звонке Женьки оно закончится.

Поежившись от порыва холодного ветра, бросившего в лицо пригоршню дождевых капель, Стас в который раз задумался о программе вечера, до которого оставалось всего восемь дней, и мысленно принялся переставлять и растягивать номера так, чтобы закрыть образовавшуюся дырку. Алфеев звонил, чтобы сообщить очередную печальную новость – родители Андрея Истарцева узнали о мероприятии, благотворительности, и прочем, и категорически запретили сыну ввязываться в эту "секту", а парень слишком от них зависел, чтобы настаивать на своем.