Читаем без скачивания Широкое течение - Александр Андреев

Вот он, любимый Антоном знакомый вальс, не раз слышанный им по радио!.. Сколько живописных красок, сколько веселья! И какие красивые, плавные, ритмичные движения!.. Эти подчиненные музыкальному ритму движения были близки и понятны Антону: у молота во время работы им руководил тот же неуловимый внутренний музыкальный ритм; он усмехнулся этому непрошенному сравнению.

Но вот пролетела последняя стая лебедей, и музыка смолкла.

Б антракте Таня показывала Антону театр; они прошлись по фойе, в буфете купили мороженое.

И снова вздрогнул и медленно разошелся по сторонам занавес. Теперь всю сцену — берег озера, залитый таинственным светом луны, — заполнили танцовщицы в белых воздушных одеждах — лебеди.

Все колыхалось, плыло, рябило в глазах. Ослепительная пестрота сцепы, музыка, тусклая позолота многоярусного зала, едва внятное благоухание духов, исходившее от волос Тани, нежное пожатие ее руки — все это сливалось воедино и наполняло душу ощущением полного, почти осязаемого счастья.

Напряжение, с которым Антон начал смотреть балет, улеглось. На душе его было спокойно и по-весеннему светло. Но вот опять ему представилась кузница, вся в зарницах вспышек, в синем дыму, в стройном гуле молотов; промелькнули знакомые лица кузнецов. Он мысленно отмахнулся, досадливо поморщившись. Никуда, видно, не скрыться от нее! Даже опасливо покосился на Таню, точно она могла догадаться, что он, глядя на балет, думает о своей кузнице.

По окончании представления Антон усиленно хлопал в ладоши: любовь победила зло.

— Вот мы с вами и в балете побывали, — сказала Таня, выходя из зала. — Понравилось?

— Да.

— Все поняли?

Он усмехнулся:

— Нет.

Таня обиженно приостановилась:

— И вы молчали?

— Что тут понимать? Сказка! Разбирать игру артистов, восхищаться техникой танца я не стану — не умею. — Помолчав, он взял ее под руку и сказал. — Бывает летом: духота, жара, зной, воздух горячий, липкий, все томится — дождя бы!.. И вдруг ударит ливень, сразу все посвежеет, зазеленеет и дышится легче. То, что мы видели, — для меня это дождь, честное слово! Смотри, отдыхай, восхищайся и думай! — Он рассмеялся простодушно. — Лезет мне в голову кузница, да и только! — Вставая в очередь к вешалке, он наклонился к Тане, шепнул: — И опять я благодарю вас. Побольше бы таких дождей — и урожай был бы отличный, честное слово!

Они оделись, спустились по ступенькам лестницы, прошли в сквер. Антон окинул взглядом театр — мощные колонны, скачущих коней над ними, запорошенных снегом. Снег валил густо, улицы были заполнены белой кипящей массой; свет фонарей тонул в ней, расплываясь матовыми пятнами. В шелестящей мгле торопливыми тенями стремились люди, двигались машины и троллейбусы. Город сделался каким-то седым, сказочно-древним; и весело думалось о заснеженных лесах, о дедушке Морозе с белой бородой, с красным, накаленным стужей носом.

— Вот это снег!.. — протянул Антон, глядя на Таню. Снежинки повисли у нее на ресницах, таяли на губах. — Настоящий новогодний!

— А знаете, что Безводов придумал? — оживленно сказала она и засмеялась. — Встречать Новый год за городом, на даче.

— Он выдумает!..

— Вы поедете?

— Я от Володи не отстану. А вы?

— Не знаю, — неопределенно ответила Таня, глядя сквозь валивший снег на красные огни реклам. — Встретить Новый год за городом, в лесу хорошо бы. Но я обещала встречать с Фирсоновыми. Вот если бы их склонить, Алексея Кузьмича…

Алексей Кузьмич только посмеивался над затеей Безводова:

— Староват я, Володя, гоняться за вами на лыжах по лесу.

Фирсонова заманили в комнату комсомольского бюро, обступили со всех сторон Безводов, Карнилин, Женя Космачев, Люся, Сарафанов, Таня, доказывали, что встреча Нового года в лесу, у живой елки — это красиво, необычайно, весело, что такой случай в жизни не повторится, что ходить на лыжах и дышать свежим воздухом необходимо для здоровья. Парторг начал выискивать причины, чтобы отказаться.

— Ладно, я согласен. Но не забывайте, что я женат. Согласится ли жена?

— Елизавету Дмитриевну я уговорю, — заявила Таня уверенно.

— И ты с ними заодно, — сказал Алексей Кузьмич с видимым осуждением и выставил свой последний довод: — Дача не моя — Дмитрия Степановича, у него и спрашивайте.

К учителю послали Безводова и Карнилина. Дмитрий Степанович провел их в свою комнату, усадил в кресла и выслушал просьбу. Потом он молодо выпрямился, раза два качнулся на носках и, заложив руки за проймы жилета, спросил оживленно:

— В чьей голове родилась эта светлая мысль? Кто придумал? Ты, Володя? Умница! Будить сердца людей — превосходная должность.

— А нам говорят, что мы за рамки выходим, — сказал Володя, как бы жалуясь.

— Рамки? — весело зарокотал учитель. — Рамками надобно плохое ограждать. И чем уже эти рамки, тем лучше. А для хорошего зачем рамки? Пусть его выходит, пусть льется через край!.. Большой труд должен венчать большей праздник, красивый отдых — отдых вдосталь, в полную грудь. — Повернулся к Антону и произнес: — Я тоже хочу выйти с вами за рамки…

В канун Нового года, еще до рассвета, Дмитрий Степанович, надев валенки, обмотав шею теплым шарфом, отправился прокладывать дорожки к даче. Затем прибыли туда Савельевна и Елизавета Дмитриевна с Игорьком; их сопровождал Илья Сарафанов — тащил две корзины с продуктами. Озираясь на прятавшиеся за сугробами дачные домики, на заваленный снегом лес, он произнес с чувством, похожим на изумление:

— Эх, тихо-то как!.. Даже в ушах звенит с непривычки.

Илья колол дрова, носил их в дом, помогал топить печку.

В полдень высадилась с электропоезда и прикатила группа лыжников, — ее привел Володя Безводов. Глухая улица огласилась веселой перекличкой голосов. С деревьев с карканьем взлетали вороны, осыпая с ветвей серебристые снежные струйки.

Люся Костромина была похожа на снегурочку, вся пушистая, розовая и сияющая. Путешествие это напоминало ее прежние загородные прогулки, по которым она так стосковалась. Лес, тишина, искрящийся на солнце снег придавали особую прелесть этому дню, и она чувствовала себя легкой и счастливой. Она была влюблена в Антона. «Не может быть, — думала она, — что он всерьез увлекся Олениной; вон она бредет сзади с Гришоней, и на лыжах-то как следует не умеет ходить, уж очень они не подходящие друг для друга. Не такая нужна ему подружка. Скучновата Таня для него. А возле такого парня должна быть девушка звонкая, озорная, такая, как она, Люся. Ведь другой такой Люси не найдет он, даже если будет искать».

Антон шел впереди всех. Сегодня она поговорит с ним, выяснит отношения; трудно поверить в то, что он так быстро разлюбил ее.

Самой последней пришла Таня, и Люся с легкой досадой и завистью отметила, что она действительно красива. На свежем, разрумянившемся лице темные большие глаза, улыбка застенчивая, чуть-чуть приоткрывающая зубы. «Ну что тебе надо? — уже с раздражением подумала Люся, глядя на Таню. — Есть Семиёнов, и держись за него!»

Женщины вызвались помогать Савельевне и Елизавете Дмитриевне по хозяйству, а парни, приставив лыжи к изгороди, затеяли какой-то спор, сопровождая его взрывами хохота. Гришоня Курёнков задавал Илье Сарафанову загадки, какие обычно задают детям до пяти лет, с неподкупным видом следователя вел ему каверзный допрос: насколько эффективной быта его помощь Савельевне. Илья отвечал сначала серьезно, с наивной правдивостью, по, почуяв подвох, постепенно накалялся и, выведенный из терпения, кинулся на Гришоню с кулаками. Началась веселая возня, в которую ввязались остальные. И вскоре высокие хребты сугробов осели под тяжестью сцепившихся тел, в воздухе замелькали снежки.

Савельевна, которая была недовольна поездкой и все время ворчала на тех, кто ее придумал, развеселилась; выйдя на крылечко, она вступилась в защиту Сарафанова.

— Что же вы все накинулись на одного? Лошадь он вам, что ли, ездите на нем верхом? Развернись, Илюша, дай им хорошенько! — Потом предупредила: — В снегу много не валяйтесь, сушиться негде, в мокром-то недолго протерпите на холоде!

— Кровь горячая — высушит, — ответил ей Дмитрий Степанович; опершись на лопату, он стоял на дорожке и следил, как Сарафанов неуклюже скакал по глубокому пушистому снегу, настигал кого-нибудь и отшвыривал в сугроб.

В сумерки, когда на снегу задрожали розоватые отсветы окон, приехал Алексей Кузьмич, свежевыбритый, возбужденный, нарядный, поздоровался с молодежью, легко взбежал на крыльцо и сказал вышедшей навстречу жене:

— Семиёнов меня одолел, три раза приходил… Я сказал, что всю мою семью комсомольцы Безводова взяли в плен и как заложников увезли из города. Он сильно переживал нашу «измену», сказал, что все сговорились против него и что Безводову он припомнит этот вечер. Слышишь, Володя? Теперь у тебя есть тайные враги.