Читаем без скачивания Питомник - Полина Дашкова

— Вы прямо так, ложечкой, — посоветовала Варя, заметив, как неуклюже Бородин пытается разрезать половинку авокадо, — ни разу не ели, что ли?

— Не ел, — признался Илья Никитич, — видел странный фрукт в супермаркете, на рынке. Однажды даже хотел купить маме на день рожденья, а потом подумал, вдруг невкусно. Стоит все-таки очень дорого.

— Можете желание загадать. Когда впервые в жизни пробуешь какую-нибудь еду, надо загадывать желание.

— Ладно, попытаюсь. Но если не сбудется, ты виновата, — Бородин зачерпнул серебряной ложкой мякоть авокадо, поддел несколько розовых пухлых закорючек-креветок, политых сложным сливочным соусом с царапинками укропа, отправил в рот и зажмурился.

— Вкусно? — спросила Варя, внимательно наблюдая за его лицом.

— Очень, — кивнул Бородин.

— Счастливый вы человек, — она печально вздохнула, — а мне уже ничего не вкусно. В детстве я обожала взбитые сливки. Пробовала один или два раза в жизни, и это было совершенно волшебное чувство. А сейчас могу жрать каждый день в любом количестве, и никакого удовольствия. И вкус авокадо с креветками меня не радует. Знаю, что полезно, вот и поедаю.

— Бедненькая, — покачал головой Илья Никитич, — да, это действительно проблема. Знаешь, когда я учился в университете, к нам как-то пришел известный журналист-международник. В то время заграница казалась сказкой, и человек, который бывал там часто, по долгу службы, вызывал одновременно лютую зависть и священный трепет. И вот он стоит у микрофона, в актовом зале, рассказывает нескольким сотням студентов, что на самом деле на Западе все плохо, просто ужасно, жизнь тяжелая, и зря мы строим в своих юных головах всякие глупые иллюзии. Они, жители стран развитого капитализма, в действительности очень несчастные люди. Кто-то не выдержал, и крикнул из зала: «Да почему же несчастные?» «Ну как же! — развел руками оратор. — Как же вы не понимаете? Им неведомы простые радости первой редисочки, первого огурчика, помидорчика, первой свежей клубнички». «Но там же в любом магазине свежие овощи и фрукты круглый год!» — кричат из зала. «В том-то и дело, — отвечает международник, — именно поэтому они и не знают радости первой редисочки!»

— Смешно, — кивнула Варя без всякой улыбки, — и в общем совершенно верно. Значит, у вас, Илья Никитич, появился шанс поймать маньяка?

Вопрос был задан без всякого перехода, тем же задумчивым тоном.

— Почему маньяка? — поднял брови Бородин.

— Ну, нормальный человек вряд ли может ударить ножом восемнадцать раз. А что касается детских домов, которые патронирует наш общий друг, очень сомневаюсь, что там есть умственно неполноценные дети. Старик ничего не делает бескорыстно, тем более не вкладывает деньги. Он всегда печется о своей выгоде.

— Я понял тебя. Но ты не права. Из олигофренов получаются отличные исполнители, охранники, боевики, из девочек — проститутки. Ты ведь именно это имела в виду, говоря о выгоде?

— Ну в общем, да. Хотя, знаете, с возрастом он становится сентиментальным. Это его когда-нибудь погубит, — она помолчала, покрутила свои четки и добавила чуть слышно:

— Нет, не когда-нибудь, очень скоро.

— Варюша, что случилось? — так же тихо спросил Бородин, пытаясь заглянуть ей в глаза. Но она отвернулась. Ему даже показалось, что сейчас заплачет.

— Господи, ну что вы привязались ко мне? — пробормотала она. — Что вы лезете со своим участием? Очень хочется расслабиться, поверить, будто это искренне, но фигушки, ни за что не поверю.

— Ладно, — пожал плечами Бородин, — не хочешь, не рассказывай.

— И не буду.

— И не рассказывай.

— Ну вы же все равно ничем не сможете помочь! — почти крикнула она и сильно вздрогнула, заметив, что за спиной у нее стоит официант. — Пожалуйста, два чая, только не пакетики, заварите по-настоящему, — обратилась она к нему.

— Конечно, — кивнул официант, — какой именно чай предпочитаете? С фруктовыми добавками? Есть зеленый, ромашковый, мятный.

Илья Никитич попросил обычный черный чай, Варя долго размышляла, наконец выбрала ромашковый.

— Ты теперь не куришь и кофе не пьешь, — мягко заметил Илья Никитич, когда официант удалился.

— Ага. О здоровье стала думать.

— Молодец, давно пора. Только о своем здоровье или еще о чьем-то?

— Ну да, да! — она раздраженно поморщилась. — Угадали, на то вы и следователь.

— Поздравляю. Кого ждешь и когда?

— В январе. А кого — понятия не имею. Кого Бог даст.

— Варюша, но ты знаешь, нервничать при беременности очень вредно. Посмотри на себя, вся дерганая, злющая. Ты должна светиться изнутри, ты ведь так хотела ребенка.

— Страшно, — прошептала она, — очень страшно, Илья Никитич.

— Что, рожать страшно?

— Перестаньте, — она махнула рукой, — рожать я совершенно не боюсь.

— Ну, а в чем дело?

— В том, что все разваливается. Наш общий друг стареет, причем катастрофически стареет. Я вам говорила, он стал сентиментальным. Так вот, на самом деле, у него что-то вроде старческого маразма. Рыдает, как дитя, бабушкам на улице милостыньку подает. В церковь стал ходить. Само по себе это ни хорошо, ни плохо. Это его личное дело. Но стая чувствует, как слабеет вожак, и готовится его загрызть.

— А тебе жалко? — Будете издеваться, ничего не расскажу, — процедила она сквозь зубы. — С чего ты взяла, что я издеваюсь? — искренне удивился Илья Никитич. — Почему бы тебе его не пожалеть? Все-таки старый, глубоко несчастный человек. Несмотря ни на что.

— Ладно вам. Они не люди, сами знаете.

— Нет, — Бородин покачал головой, — люди. И если ты будешь так к ним относиться, пропадешь. Они очень чувствуют, как к ним относятся. Впрочем, это твое личное дело. Скажи, пожалуйста, там есть реальный преемник?

— Штук пять, не меньше, — Варя криво усмехнулась, — один другого краше.

— Ну, тогда не так уж все страшно. Есть шанс, что они перегрызут друг другу глотки. Да и вообще, Варюша, тебя это не касается.

— Перестаньте. Не надо меня утешать. Вы отлично знаете, что касается, еще как. Если старика сожрут, моему Мальцеву конец. И мне тоже. Старик с нас пылинки сдувает, ко мне даже привязался по-своему. А новые отморозки просто хапнут коллекцию, и привет.

— Они знают о коллекции? — тихо спросил Бородин. — Что, все пятеро?

Варя подкинула бусы на ладони, поймала, несколько секунд, прищурившись, разглядывала камни, наконец прошептала:

— На самом деле реально опасен всего один, остальные так, семечки. Вот он, этот один, знает. И, разумеется, именно ему старик доверяет как самому себе.

— Ну, так чаще всего и бывает, — задумчиво протянул Бородин и, помолчав, небрежно спросил:

— Тебе что-нибудь говорит такое название: ЗАО «Галатея»?

Варя побледнела, рука с чашкой дрогнула, горячий чай пролился на кожу, она только чуть поморщилась, хотя это был кипяток, осторожно поставила чашку и поднесла руку ко рту.

— Да. Есть такая фирма. Покупка и продажа антиквариата. Все. Больше мне ничего не известно. И вообще, хватит об этом. О детских домах я узнаю все, что смогу, — она приподнялась, поискала глазами официанта, махнула рукой и, когда он подошел, попросила счет. Бородин попытался сунуть ей двести рублей, но она не взяла.

Гроза кончилась. Небо расчистилось, с деревьев капало, черный мокрый асфальт сверкал на солнце.

— Вас подвезти? — спросила Варя. — Спасибо, я лучше пешочком. Воздух такой замечательный. Тебе, кстати, надо гулять как можно больше.

— Ага, буду гулять.

Дверца захлопнулась, белый новенький «Фольксваген» рванул по улице, превышая скорость.

Глава 16

Коля Телечкин переходил широкую площадь, когда упали первые капли дождя. Он направлялся к метро, чтобы поговорить с бомжами, которые обитали у крытого рынка. Если предположить, что Рюрик сказал правду, его приятели могут знать, где он шлялся ночью.

«Зачем мертвому бомжу алиби? — пискнул в голове лейтенанта ехидный голосок. — Успокойся, Телечкин, не лезь, куда не просят, о жене подумай, о будущем ребенке, о маме с бабушкой».

Небо над головой затряслось, ударил гром, сразу у нескольких припаркованных машин включилась сигнализация. Визг, вой, громовые раскаты заглушили тихий внутренний голосок. Ливень рухнул сплошной стеной, лейтенант едва успел добежать до метро. В вестибюль набилось много народу, откуда-то из угла несло знакомой вонью, и Телечкин сквозь толпу стал потихоньку протискиваться к бомжам.

Их было всего двое. Старик в драном тельнике и засаленных ветхих галифе мирно спал на газетке. Рядом примостилась нестарая, но сильно потасканная женщина, почти лысая, с красным испитым лицом. Она сидела, уставившись опухшими бесцветными глазами в одну точку, и едва заметно покачивалась.

Лейтенант был в форме, женщина сжалась в комок, закрыла голову руками и тихо запричитала: