Читаем без скачивания Половинки космоса - Владимир Венгловский

— Спонсор, твой mother! — почти по-русски неприлично выражается Куп. — Это есть expedition investment, а мы есть похоронный контор, — хмыкает он и раздраженно машет рукой.

— Да упокой бог его душу, — шепчу я, захлопывая крышку. Добавляю: — Аминь, — крещусь троекратно и включаю лебедку на спуск.

Опустошенность проходит холодной волной по всему телу. Появляется жгучее желание заорать, завопить что есть мочи, выплеснуть грызущую обиду и стыд.

Самые дорогие и экстравагантные похороны в истории человечества состоялись.

Чен не отвечает. Эфир заполняют щелчки, шипение и странные подвывающие звуки.

— Связи нет, — говорю Куперу.

— Надо to leave, уходить из кратер. Большой глубина, помеха, — советует он.

Соглашаюсь, включаю зажигание — двигатель молчит. Повторяю попытку — эффект прежний.

Купер смотрит на меня непонимающе, но выражение лица меняется с каждой секундой — нутром чувствую его умоляющий взгляд.

Пот, мелкий противный озноб пробегает по всему телу. Собственные похороны, хоть и бесплатные, в Стинки-могиле в мои планы не входят, в Куповы, пожалуй, тоже. Продолжаю щелкать зажиганием, включаю, переключаю режимы всей подряд электроники — все молчит. Все!

Семь минут. В эти семь самых длинных минут вместилась вся жизнь. Чувствую, как шевелятся волосы на голове, как невообразимо огромные мурашки бегают по коже, как уходит в пятки душа…

Дрожь в руках мешает управляться с флажком пуска двигателя. Онемевшие пальцы ничего не чувствуют, только колотятся в такт всему организму. Представить даже не мог, что можно почувствовать дрожь в собственной печени, самих кишках…

Очередной раз поворачиваю флажок — есть зажигание!

Испуганный голос Чена пробивается сквозь улюлюканье эфира!

Замечаю слезы на глазах Купера. Они, похоже, щекочут, Куп порывается вытереть, забывая о шлеме, бьет рукой в стекляшку, понимает, что не достать, улыбается — счастливо и так облегченно… Монотонный свист двигателя кажется маминой колыбельной, прилетевшей из детства в этот жуткий темный мир Стинки-могилы.

Я доложил о выполнении программы, о сбое в системе обеспечения посадки, о неработающей семь минут электронике, о том, что титановый ящик пострадал при ударе о поверхность. Генерал Егоров, принимавший доклад, осведомился, насколько ощутимый ущерб нанесен оборудованию, а узнав о поломке замков, изменился в тоне. Волнение генерала явно мешало ему говорить. Связь переключилась в закрытый, кодируемый режим.

— Что вы видели? — говорит уже не генерал. Этот голос мне хорошо знаком — полковник Сивич из службы безопасности.

Понимаю, что речь пойдет о покойнике. Переспрашиваю:

— В каком смысле?

— Доложите обо всем в мельчайших подробностях, — требует Сивич.

— Скажите, сколько стоят такие похороны?

Пауза. Чувствую, он не сразу находит что ответить.

— Алексей, слушайте меня внимательно, — говорит Сивич.

Его тон заставляет выпрямиться, как по команде «смирно». Зная тяжелый нрав полковника, ожидаю гневных речей о субординации, о долге и ответственности, о чем угодно, но голос его выправляется, продолжает он с явным сожалением:

— Розовый газ, который вы видели, — чрезвычайно активное вещество, а ведь вы не могли его не видеть. Оно способно синтезировать свободный кислород практически из любого химического соединения, в котором он участвует в связанном виде. Вы должны знать, что при внедрении вещества в кровь происходят необратимые структурные изменения организма. Если говорить о горной породе, то высвобождение свободного кислорода происходит относительно медленно, но здесь более уместно говорить о воде… — Полковник замолкает.

Не знаю, как реагировать, что ответить. Не осознаю течения времени, понимаю, что уже достаточно долго сижу с открытым ртом и округлившимися глазами. Одна за другой всплывают картинки событий, связанные с саркофагом. Начинает доходить, почему Сивич так витиевато выражается, старается намекнуть, а не с ходу в лоб. В груди свербит, во рту пересохло.

— Человек на восемьдесят процентов состоит из воды…

— Да, — подтверждает Сивич.

— Но?.. Зачем? Для чего все это нужно?

— Леша, существует группа ученых, полагающих что Фобос — это астероид кометного типа, четыре с половиной миллиарда лет назад захваченный гравитационным полем Марса. Как раз в тот период, когда и Земля, и Луна испытали колоссальную космическую бомбардировку. Внутри спутника лед. Обыкновенная чертова замершая вода, понимаешь? Ящик Пандоры, как они назвали саркофаг, должен запустить процесс наполнения кратера кислородной атмосферой. Кислород, наполняющий Стинки, со временем окислит весь газ-концентрат, и синтез прекратится. Возможно, когда-нибудь таким же образом и сам Марс накачают атмосферой. Это эксперимент, Леша, — эксперимент с реальным космическим телом. Пройдет пять-шесть лет, и атмосфера кратера станет пригодна для дыхания. А покойный финансировал этот сумасбродный проект, ваш полет и свое погребение, послужив органическим стимулятором процесса. За эти средства нам удалось осуществить ваш полет, а данные, которые вы получили, и еще… они бесценны, — последние слова он выговаривает, затихая и по слогам, отчего новая волна страха пронизывает с головы до пят.

— Что будет с нами?

Он молчит.

— Что будет с нами? — повторяю громче и настойчивее.

— Отсюда мы не в состоянии вам помочь, — почти шепчет Сивич, но эти слова разрывают слух, словно крик, вопль, смертный приговор.

— Командир, они разговаривают, — вдруг заявляет Чен.

Не понимаю, о ком он говорит, а он, похоже, не понимает, почему у меня такой мрачный вид. Ребята не слышали, не могли слышать разговора с Землей — они занимались проверкой фиксации модуля там, за бортом.

— Кто они?

— Марс, Фобос и Деймос, — вполне серьезно говорит Чен. — Во время спутникового противостояния пропала связь с вами. Тогда же я видел мираж — густую пушистую облачность и лазурное небо. Видел горные хребты, одетые в снежные шапки, и зеленые равнины, размытые голубоватой дымкой. Все это сменило на время красновато-бежевые смерчи марсианской бури. Наверное, это память планеты! А закончилось это с выходом Фобоса вперед. Не зафиксировал на сколько градусов… Это было так реально!..

Словно ошпарился его словами. Началось! Сашка говорил о таком же розовом тумане и мираже-астероиде. Они испытывали эту дрянь? А может, и вправду память? Какая к черту память! Началось!..

Чен бормочет о реактивном шлейфе и еще каком-то движении на Марсе, но все пролетает мимо ушей, все это неважно… Важно другое — мы все умрем.