Читаем без скачивания Каменный Пояс, 1980 - Николай Егоров

В ЛЕСУ

Говорят, что дровосеки слылиУ народа силой удалой.А теперь здесь дерево спилилиВ несколько секунд бензопилой

Люди, что раздумывать не стали —Молодое ль, старое валю.…На пеньке, на круглом пьедестале,Памятник стоит небытию.

Сергей Фролов

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Рассказ

Саша Вдовин убежал со стройки. Вдруг… Никому не сказав ни слова…

Город еще спал, когда он торопливо вскочил в вагон утреннего поезда, волоча за собой задевающий за ступеньки и углы в проходах видавший виды чемодан.

В пустом прохладном купе он сел у окна, зажался в угол, плотнее запахнул полы куртки и с нетерпением стал ждать отправки.

Наконец состав потихоньку пошел, и скоро, словно подталкиваемый кем-то, стал набирать скорость. Под ладный, успокаивающий перестук колес тревога Саши отодвинулась, утихла. Надоевший город остался позади. Промелькнули и исчезли высоковольтные мачты, густо, коридором подступавшие к подстанциям металлургического комбината. Поезд вырвался на степной простор, весь в желтых квадратах августовских хлебов.

Промелькнуло село на взгорке — и щемяще напомнило родную деревню. Уж там-то заживет он по-новому! Что особенного, если не по душе ему ни город, ни стройка? И без него в городе людей хватает. Обойдутся.

И колеса подтверждали: «Так! Так-так! Так…»

Вагон был полон пассажиров и всякой дорожной сутолоки. Солнце поднялось уже высоко, время приближалось к девяти.

На стройке теперь вовсю шла работа. Кругом перезвон кранов, треск сварки, запах карбида. Надрываются в пыли машины с грунтом, кирпичом, бетоном, плывут громадные конструкции на тросах.

Как несовершеннолетний, Саша приходил на работу на час позже. Девчата встречали его веселыми выкриками.

— Санек-Малышка пришел!

— Неужели? Ну, теперь держись, работа!

— Нинка, любовь-то твоя, глянь…

— Ха-ха-ха! — заливается хохотушка Вера.

Нина Федорова не слушает вздора — работает. Только глянет с высоты, улыбнется Саше. Она к девяти успевает поднять две высоких штрабы, чтобы Саша, зачаливая шнур между ними, заполнял стену кладкой. Никита Васильевич, бригадир, молча покажет ему в сторону Нины — значит, работать с ней. У него уйма дел. Он все на стройке знает, везде успевает и… все замечает.

— Саша, шов толстый гонишь! Раствор не жалеешь! — кричит издалека, хотя сам занят своим делом и даже стоит к нему спиной.

А то подойдет и начнет поправлять кладку. Пристукнет мастерком один кирпич, подобьет другой, третий, и, неуклюжая, кособокая, она враз преобразится, станет как натянутая струна. Саша всегда с восторгом смотрел на нее.

«Обойдутся», — вздохнул он, стараясь отмахнуться от мыслей о бригаде…

К вечеру он был дома.

Мать прибежала из коровника в сапогах, измазанных навозом, на халате и платке сенная труха, а вся такая домашняя, родная. Глаза ее сияли, будто кто-то веселил их изнутри.

После радостно-суетливых минут встречи оба вдруг спохватились, что пора и делом заняться. Саша побежал носить дрова и воду в баню, мать загремела кастрюлями на кухне.

За стол сели, когда уже совсем стемнело. Глаза разбегались от разнообразия. Что там город: первое, второе, чай. Тут тебе и глазунья на сале, и разваренное дымящееся мясо в жаровне, и мед с дедовой пасеки, и молоко вечерней дойки с теплой шепчущей пеной. Мать сидит напротив, сама к еде не притрагивается, задумчиво приглаживает рукой скатерть да глаз с него не спускает. Смотрит — и замечает в сыне все большую схожесть с отцом и привычкой держать ложку, и рассыпающимися льняными волосами, и цветом глаз.

— Ешь, сынок, ешь, — угощает она.

Саша на минуту отложил ложку, прислушался к тишине за темным окном, оглядел избу.

— Хорошо-то как тут, покойно, — проговорил он со вздохом.

— Тут эдак. Ночью залает собака — я уж по голосу узнаю: нашего деда Жучка.

— Даже не верится… Домой приехал…

— Устал с дороги… Худой какой-то, растешь, что ли…

Спать Саша лег в горнице. Мать осталась прибираться, потом прошла к сыну и, не зажигая света, присела в изголовье. Саша, казалось, спал, но вдруг он шевельнулся в глубине подушек и заговорил:

— Мам, а летом на стройке, если сильный ветер, пыль такая поднимается… Шлак, цемент, известь — все в лицо. Бригадир кричит, рабочие не слышат — ветер мешает. А зимой тоже кладку ведут. Раствор льдом покрывается, лицо деревенеет. Когда пурга — снегом все заносит.

Саша замолчал, он выговорился про все, что готовился сказать мамане по приезде, что накипело в нем против стройки, против города. Тогда ему представлялось, как она скажет: «Господи, да на кой шут тебе такие мытарства среди чужих людей? Иль у нас в колхозе дел нет!?»

Но мать после его жалоб притихла, ушла в свои думы и сидела, подперев ладонью щеку.

— А я ведь говорила тебе, сынок, — с мягким укором сказала она, — не уезжай, оставайся дома. Чем тут не жизнь?

Саша, виноватый за свое давнее ослушание, покаянно примолк, и мать, считая, что сказала слишком резко, успокоила:

— Ладно, спи. Я тоже пойду прилягу. Да с отцом поговорю, что он скажет.

— Как же ты с ним поговоришь?

— А вот так. Лежишь, лежишь, сон не идет. Покличешь: Павел, мол, Павел, айда. Он и придет, сядет рядышком, как я возле тебя. И обо всем, обо всем перетолкуем.

Саше было шесть лет, когда отца не стало, и многое, что сохранялось в памяти, ушло, расплылось. Но из того, что запомнилось, и из рассказов матери сложился вот такой отцовский облик: на редкость рукодельный, как Никита Васильевич, с таким же, как бригадир, озабоченным, серьезным лицом. Основным его занятием было плотничанье. Многие сельские постройки до сих пор хранили след отцовского топора.

В последние годы, как открылись старые фронтовые раны, а за ними пристали другие болезни, он все говорил матери, печально поглядывая на Сашу:

— За дочек я спокоен. Выросли, пристроены. А последыша нашего выводи на дельный путь. Не прогляди, Лукерья, сына. Перво-наперво ремеслу какому ни есть обучи.

На похороны отца сошлось все село. Председатель колхоза Илья Григорьевич у могилки сказал:

— Ушел наш работник, и осиротела не только его семья, осиротели все мы.

И сколько с тех пор прошло времени, а в людях все живет уважение к их дому. И в их семье все дела меряются отцовыми мерками.

Рано утром сквозь сон Саша слышал, как приходил дед, отец матери. Покряхтел, постучал палкой об пол и присел на лавку.