Читаем без скачивания Холодные близнецы - С. Тремейн

– Недурно вы потрудились. Прямо жилой вид. Здорово, что дом на Торране попал в хорошие руки.

Что мне сказать? Моя грусть заполняет комнату. Я вяло бормочу: «Спасибо» – на большее я не способна.

Мы молчим. Я слышу, как Энгус плещется в горячей воде, и поглядываю на дверь ванной комнаты. Теперь мы в безопасности, хотя сейчас над нами нависла реальная угроза.

Гордон начинает разговор про Торран, про Слейт и про гэльский колледж. Я с благодарностью присоединяюсь, я рада поболтать про что угодно – мне без разницы.

Что мне делать с Энгусом?

Алистер, мужчина помоложе, рыжий и чисто выбритый, с грубыми, но приятными чертами лица, берет третий стакан «Макаллана» и перебивает Гордона:

– Это – тонкое место. Так в старину говорили.

Гордон цыкает на него: Лидия сжалась в клубок и спит на диване, укрывшись мягким синеватым покрывалом.

Я потягиваю скотч, огонь мерцает. Я донельзя вымоталась.

– Что?

Алистер, похоже, немножко перепил. Он рыгает, извиняется и объясняет мне:

– Народ раньше называл Торран тонким местом. Короче, здесь духи ходят, – он усмехается и продолжает: – Настоящие духи, типа наш мир соприкасается с ихним.

– Ну и брехня, – возражает Гордон, внимательно глядя на меня, а затем на Лидию.

У меня складывается впечатление, что он хочет дать своему приятелю хорошего пинка.

– Нет, Гордон, правда, – говорит Алистер. – Я порой думаю, что они правы были. Типа, Громовой остров… да тут даже воздух особенный. Помнишь, как те городские пацаны удрали? Они испугались.

Алистер ничего не знает о нашей семье. Иначе бы не трепал языком почем зря.

– Да, на Торране можно увидеть другой мир, – Алистер ухмыляется и допивает скотч. – Так старики говорили.

Гордон Фрейзер громко и неодобрительно фыркает.

– Чепуха! Сара, я бы и слушать не стал.

– Ничего страшного, – я пожимаю плечами. – Вполне интересно.

Я не лгу. Древние суеверия и старинный фольклор меня не пугают – мне хватает своих кошмаров. Гордон смакует ароматный скотч, легонько кивает стаканом в сторону моей спящей дочери:

– А нам пора.

И они быстро отправляются домой. Я машу рукой их лодке, пока она не исчезает за Салмадейром. Маяк мигает им на прощание. Я замечаю, что нашу лодочку вынесло водой к перилам маяка, а мешки с покупками пропали – их утащил прилив.

Я возвращаюсь на кухню и открываю ящик стола, где лежат ножи.

Я смотрю на свой склад оружия. Лезвия блестят. Я люблю, когда они постоянно остро наточены.

Не дотронувшись до ножей, я задвигаю ящик обратно. У меня что, фантазии насчет убийства?

Я пересекаю холл и открываю дверь ванной комнаты. Он полощется в воде, трет мочалкой мускулистые руки, его черная от волос грудь – вся в белых потеках мыльной пены.

Мне физически отвратительно его присутствие.

– Придется тебе опять ехать в магазин, – заявляю я. – Завтра. Ты оставил покупки возле лодки, а их унес прилив. Мы на мели.

– А? – переспрашивает он.

Мне понятно его удивление. Я прямо вижу, как у него в голове крутятся шестеренки.

Я чуть не умер, спасая собаку, а она про какой-то супермаркет!

Но я уже не могу притворяться. Мне надо выгнать его с острова, чтобы у меня появилось время подумать. Как разобраться с ним раз и навсегда.

– Завтра. В магазин. Ну, спасибо.

23

Утром мы ищем Бини. Мы кружим по Торрану, и Лидия кричит во весь голос:

– Бини! Бини!

Сейчас прилив. Не думаю, что несчастная собака выбралась из тины. Но Лидия не сдается:

– БИНИ!

Пока мы оглядываем водные просторы, озерные чайки, клюющие раковины моллюсков на берегу, орут на нас кошачьими голосами. Они отпрыгивают подальше, когда мимо пробегает дочь. Она кричит, зовет.

И плачет.

– Пойдем, – говорю я, обнимая ее вздрагивающие плечи. – Я уверена, что Бини в порядке. Вероятно, он убежал в лес. Мы развесим повсюду объявления.

– Он не вернется, – дочь сбрасывает мою руку. – Он умер. Он никогда НЕ вернется.

И она убегает в дом. Я не представляю, как ее утешить. Весь мир безутешен – от печальных серых тюленей на Салмадейре до плачущих мокрых рябин Камускросса.

Время летит незаметно. Лидия читает у себя в комнате, а я крашу стены. Сама не знаю почему. У меня есть смутная идея, что нам надо закончить ремонт и продать дом. Чем скорее, тем лучше.

Я решаю передохнуть и направляюсь на кухню – смыть краску с пальцев. Выглядываю в окно и замечаю лодку и Энгуса в ней. По темной воде пролива тянется белый кильватерный след, как мел по доске.

Он стоит в лодке, положив руку на румпель, и таращится прямо на меня. Он пришел за нами. И принес покупки из магазина, как я ему и велела.

Во мне просыпается ненависть. Я начинаю надеяться, что идиотская лодка наткнется на незаметный базальтовый блок, порвется и затонет. Куда подевалось мое желание быть логичной и вооруженной доказательствами? Я уже не собираюсь выяснять отношения с глазу на глаз – нет, я хочу спокойно наблюдать, как он тонет в ледяной воде, и даже не пошевельнусь. Ни капельки. Буду просто смотреть, как превращаюсь во вдову.

Естественно, лодка не тонет. Энгус успел приноровиться к жизни на острове. А после вчерашнего приключения на грязевых полях он, вероятно, помешан на технике безопасности. Умело сбросил скорость, ловко и аккуратно причалил свое оранжевое резиновое суденышко и вышел на серую гальку. Вытащил моторку выше самого высокого прилива, вынул из нее два вместительных «ко-оповских» пакета и теперь поднимается по склону к дому.

Он шагает быстро и как-то угрожающе. Меня охватывает тревога.

Знает ли он то, что я задумала? Неужто он такой догадливый? И если он почувствовал мою враждебность, как ему удалось проследить за ходом моих мыслей?

Он приближается. С безошибочной целеустремленностью. Я отодвигаюсь к столу и внимательно смотрю на сверкающие ножи. На сей раз я вытаскиваю нож. Самый большой и острый. Я прячу его за спиной. Я понимаю безумие своего поступка, хоть его можно объяснить. Это правильно. Это именно то, что нужно.

– Привет, – хрипло и грубо произносит он, переступив через порог кухни и поставив пакеты на пол.

Он не улыбается. В моей потной ладони неловко зажат нож. Смогу ли я им воспользоваться? Хватит ли меня на то, чтобы заколоть собственного мужа?

Пожалуй, да.

Если он пойдет к Лидии – определенно, да. Вдруг он вообще не прекращал свой разврат? Может, он называет ее Кирсти, играя в то, что его любимица до сих пор жива?

Неужели все беды из-за него?

– А где Лидия? – спрашивает он.

Со своей щетиной он сейчас похож не на красавчика, а на негодяя. Как преступники из теленовостей – «сталкивались ли вы с этим человеком?»

Кто его знает?..

Что он делал с Кирсти? Как он мог, как он осмелился? И давно ли? Полгода? Год?

– Она спит, – отвечаю я.

Я вру. Лидия читает книгу в своей комнате. Но я не подпущу его к нашей единственной дочери. А если он попробует, я действительно пущу нож в ход.

– Она измаялась, Гас, и я считаю, что не надо ее трогать, пусть отдохнет.

– А как она? Нормально? Ну, ты поняла, о чем я.

– Да, – киваю я. – С учетом обстоятельств с ней все нормально. Энгус, прошу тебя, пусть спит. Ей опять надо идти в школу, и ей необходимо расслабиться.

Как мне тяжело говорить «прошу тебя» этому мужчине. Он чудовище. Рядом со мной – бесчувственный жестокий монстр, и я хочу, чтобы он исчез.

– Ясно, – бурчит он, глядя мне прямо в глаза.

Ненависть электрическим разрядом мелькает между нами, он даже и не пытается ее скрыть. На Салмадейре громко каркают во́роны, а мы находимся здесь, на нашем собственном острове и исходим ненавистью. Мы оба рады вцепиться друг другу в глотку, но я все еще толком не понимаю, за что он ненавидит меня – может, оттого, что я разгадала его тайну?

Наверное, поэтому он так злобно глядел на меня, когда я призналась ему, что Кирсти на самом деле – Лидия. Он сообразил, что я его почти раскусила.

Он поворачивается и идет в столовую.

– Энгус, я думаю… – начинаю я.

– Что?

– Пока ты ездил в магазин, я предположила…

Надо ли мне сейчас упоминать о своих подозрениях? Нет. Нельзя просто взять и наорать на него – в этот воскресный полдень, на полуотремонтированной кухне, в доме, где мы надеялись жить долго и счастливо.

В холодильнике лежат треугольники плавленого сыра «Дэйрили» – завтрак в школу для Лидии, на полках выстроились коробки с «Хрустящими ореховыми хлопьями». Когда-нибудь мне следует предъявить ему обвинение и сказать: «Ты к ней приставал», но еще рано, не сейчас. Лидия слишком травмирована от пережитого. Пусть завтра она пойдет в «Кайлердейл» и окунется в обычную школьную жизнь, иначе мы не спасемся никогда.

– И?.. – Энгус в нетерпении замирает. – Что ты предположила?

Его джинсы испачканы машинным маслом. Он выглядит совсем неопрятно, если не неряшливо. Совершенно не похож на себя. А может, как раз похож на настоящего себя.