Читаем без скачивания Любовь не кончается: Джулитта - Элизабет Чедвик

Королевский фаворит жеманно рассмеялся и послал кобыле несколько воздушных поцелуев. Фыркнув в ответ, лошадь подошла к Бенедикту и ласково куснула его за плечо. Он нежно потрепал ее по шее.

— Извините, сэр, но она не продается.

— А я хочу ее получить, — немедленно откликнулся Руфус. — Назови цену.

— У нее нет цены, сэр. Я не смогу продать вам ее даже на вес золота. Она куплена мной для другого человека.

Глаза короля прищурились.

— Похоже, ты горишь желанием впасть в немилость. А ведь я могу применить свою власть и силу.

Бенедикт расправил плечи, словно готовясь отразить удар.

— Это ваше право, — тихо ответил он.

Руфус сурово сдвинул брови и пристально посмотрел на дерзкого вассала. Смазливый мальчишка обиженно надул губы.

— Велите ему отдать лошадь, сэр, — злобно взвизгнул он, подперев рукой бок и барабаня тонкими белыми пальцами по рукоятке висевшего на поясе столового кинжала.

— Утихомирься, Годфрой, — раздраженно бросил Руфус и приблизился к Бенедикту. — Итак, ты категорически отказываешься уступить ее мне? — жестко отчеканил он.

— Искренне сожалею, сэр, но вынужден отказать, — ровно ответил Бенедикт, чувствуя исходящий от короля запах вина, различая паутину красных прожилок на его румяных щеках и капельки пота в редеющих каштановых волосах. Разъяренный Годфрой нервно грыз свои ухоженные ногти.

— Ты пожалеешь об этом, — процедил Руфус и, пройдя мимо Бенедикта, окликнул конюхов. Молодой человек настороженно наблюдал за ним. Он не верил, что Руфус способен был организовать что-нибудь вроде вооруженного нападения на Улвертон, однако понимал, что только что перешел дорогу самому королю и что ничего хорошего это ему не предвещало.

Между тем Руфус вскочил в седло и, щелкнув пальцами, велел двоим слугам привести норовистого жеребца: те с трудом удерживали его. Даже не взглянув на них, король пришпорил свою лошадь и направил ее прямо на Бенедикта. Его прищуренные карие глаза, казалось, извергали молнии, ноздри раздувались. Бенедикт не сдвинулся с места.

— Запомни, между честью и глупостью есть большая разница, — крикнул Руфус, приближаясь. Он с силой хлестнул лошадь по крупу, и она в мгновение ока подлетела к Бенедикту, который едва успел отскочить в сторону, чтобы не быть растоптанным.

Король галопом выехал за ворота замка. Его любимчик, высоко задрав нос и поджав губы, поспешил за ним.

Бенедикт стоял у ворот, пока последний всадник не скрылся из вида. Затем он опустился на каменный выступ и закрыл глаза.

Джулитта перекрестилась и поднялась с коленей. Алтарь часовни освещали десятки зажженных свечей. В самой его середине висел массивный серебряный крест, украшенный позолотой, аметистами и горным хрусталем. Отец Жером, облаченный в одеяние из алого и темно-красного дамасского шелка, благословил присутствующих. Его изящные тонкие пальцы совершенно не подходили коренастому широкоплечему телу.

Впрочем, и в самой часовне хватало контрастов: массивные арки сочетались с хрупкими на вид колоннами, ярко расписанные рельефы странно смотрелись на фоне серых каменных стен. Но эти штрихи лишь подчеркивали вкус и индивидуальность в убранстве часовни. Джулитта, прежде не испытывавшая особого восторга от церковных обрядов, сегодня, в день освящения монастыря именем святой Магдалены, вдруг ощутила невиданный прилив энергии и трепетное волнение.

Стоявший рядом с ней Моджер слушал отца Жерома так внимательно, словно в совершенстве знал латинский. Джулитта покосилась на мужа. Сегодня он надел самую нарядную рубаху и подпоясал ее алой лентой. Его ячменные волосы поблескивали в мягком свете свечей. В последнее время Моджер заметно изменился, и жизнь Джулитты стала намного легче. По-прежнему неразговорчивый, угрюмый и нелюдимый, теперь он давал жене больше свободы, чем в первый год после свадьбы, да и брачное ложе перестало служить ему ристалищем для подчинения Джулитты своей воле. Иногда она даже получала некоторое удовольствие от близости с ним. Это нельзя было назвать любовью, скорее отсутствием ненависти. Мысли о Бенедикте изредка мучили Джулитту, накатывая, словно зубная боль, и она уже научилась стойко переносить их.

Бенедикт не присутствовал на церемонии освящения, и Джулитта сама не знала, хорошо это или плохо. Что они могли сказать друг другу после последней встречи, чуть не закончившейся бедой? Она даже не попрощалась с ним, когда на следующее утро после свидания в саду уезжала в Фоввиль. С тех пор они ни разу не виделись и, похоже, не стремились к этому, побежденные здравым смыслом.

На протяжении всей церемонии собравшиеся стояли, и только Арлетт сидела на скамье напротив алтаря. Состояние больной немного улучшилось, но виной тому было не начало выздоровления, а приподнятое настроение в связи с освящением ее детища-монастыря. За последние месяцы она исхудала еще сильнее, кости выпирали из-под кожи, воспаленные глаза тускло светились.

Жизель тоже выглядела неважно. На ее хорошеньком матовом личике отчетливо выделялись темные круги под глазами — результат бессонных ночей у материнской постели. Ночей, полных беспокойства и отчаяния, потому что Арлетт становилось все хуже и хуже.

Джулитта искренне сочувствовала сводной сестре, ведь она сама потеряла мать и на собственном опыте знала, что нет ничего страшнее для человека, чем понимание того, что приходит смерть и он не может закрыть перед ней дверь.

По возвращении в Бриз Джулитта услышала от одной дамы историю о недавнем паломничестве, которое та совершила в Сантьяго-де-Компостела, что в Галисии[2], где предположительно захоронены останки благословенного апостола святого Иакова. Матильда де Вей — так звали эту даму — была очень богата и поэтому представляла собой лакомый кусочек для церкви. B довершение к своей болтливости она имела весьма звучный голос и после двух кубков вина начала трещать без умолку. Слушая ее рассказ, Джулитта то и дело прыскала, удивляясь сама себе, так как считала, что разучилась смеяться уже давно.

— Вот что я скажу тебе, дорогая, — прогремела Матильда, обращаясь к Жизели, которая невольно вздрогнула, — можешь считать, что ты еще и не жила, если никогда не совершала паломничество. Разумеется, не в Руан, а дальше, гораздо дальше. Дальние паломничества окажут самое плодотворное влияние не только на твою душу, но и на разум: ты обретешь мудрость! — Дама тяжело плюхнулась на край кровати Арлетт. Под весом ее грузного тела белье и одеяла сползли набок. От вина лицо Матильды раскраснелось и покрылось испариной. — Ну так вот! По дороге мы остановились в Тулузе, в приюте для паломников. Там один святой отец показал нам щепку от того самого креста, на котором распяли Христа. И даже позволил прикоснуться к ней. — Она многозначительно подняла указательный палец и покачала им в воздухе. — Я приложила эту щепку к своим распухшим от водянки рукам, а через несколько мгновений мои пальцы стали такими же тонкими, как в день свадьбы. Клянусь!