Читаем без скачивания Литературно-художественный альманах «Дружба». Выпуск 3 - Игорь Озимов

Недалеко от правления колхоза процессия остановилась, и ребята стали обсуждать, куда же теперь девать всё юннатовское имущество.

— Везите к нам, — сказал Петяй, вызванный Егорушкой по случаю переезда из школы. — Дедушка Мирон пустит.

— Ты к деду своему всё село готов переселить, — ответил Егорушка. — А ну, заворачивай в правление.

— А где там складывать-то?

— Сифоны в сенях оставим, снопы в красном уголке повесим, а семена сложим у батьки в комнате. Он разрешит! — И, помогая сдвинуть с места сани, Егорка прикрикнул на своих пристяжных. — Но, трогай, поехали!

В правлении шло совещание. Услыхав шум в сенях, Копылов вышел, чтобы узнать, кто ворвался в контору. Через несколько минут он вернулся, вырвал из блокнота листок и, что-то написав, протянул записку выступавшему в то время Дегтяреву.

«Ох, и зол я на вашу педагогику!»

Копылов имел в виду Елизавету Васильевну. «И почему на Шереметевку такая напасть, — подумал он. — Дегтярева убирают, а Елизавету Васильевну оставляют?»

Теплым весенним днем Копылов ехал верхом по степи. Он был в райкоме партии, там говорил о директоре школы и теперь окружным путем возвращался в Шереметевку, трассой канала. В низинах еще лежал снег, но насыпи канала уже чернели оголенной землей. Копылов ехал не спеша, опустив повод. Поджарая пегая кобылка усердно месила еще непросохшую полевую дорогу и сама поднималась к бетонным сооружениям, откуда шло очередное ответвление канала в глубь степи.

Всё было готово к орошению: русла каналов, водоспуски, хлопушки, трубы, по которым вода хлынет к временным оросителям, а дальше уже прямо на посевы. Казалось, что всё в порядке и дело только за солнцем, под лучами которого должен стаять ледок на дне канала, тогда поливай, расти. Но Копылов знал, что при всей кажущейся возможности легко получить воду на самом деле вряд ли всё обойдется без серьезных затруднений. На десятки километров растянулось русло канала: каждый метр может дать прорыв, фильтрацию — и вот уже вода пошла не туда, куда надо! Он понимал, какие грозят ему опасности. Он знал, откуда их ждать, и в то же время явно преувеличивал эти трудности. Все, казалось ему, грозило опасностью, начиная от водохранилища, где вода брала свое начало, и до последней поливной борозды, куда она должна была добраться, чтобы вспоить будущий урожай. Но, думая обо всем этом, он нет-нет, да возвращался к своему разговору с секретарем райкома, разговору о Дегтяреве и директоре школы Елизавете Васильевне. Он всё рассказал, не таясь, и не раскаивался в этом. Он поступил так, как велела ему совесть коммуниста, и теперь пусть в райкоме решают, — как быть дальше… Бесспорно, должность директора куда выше, чем учителя. Но разве о пользе человека судят по должности? Только люди равнодушные к жизни колхоза, к его счастью, к его судьбе могут заступиться за Елизавету Васильевну и тем самым заставить уйти из школы Дегтярева. Нет, не может секретарь райкома встать на ее сторону. Не может…

Семен Иванович повернул к Шереметевке. В дымке весеннего дня за теплым струящимся воздухом пригретой земли Шереметевка вставала над степью, словно мираж. Но это ощущение длилось весьма недолго. Какой там мираж, когда, едва успев проехать каких-нибудь несколько сот метров, Копылов увидел жену, которая со своим звеном разбрасывала по полю навоз и весьма решительно заявила ему:

— Мне помощница по поливу нужна!

— Не тебе одной.

— Я Анисью возьму…

— Кого? — переспросил удивленно Семен Иванович. — Ты серьезно? А драки не будет?

— Одна-то против всех? — успокоила мужа Анна.

Он не стал спорить. Анисья, так Анисья! Тем более, что скоро суд, и не известно, чем он кончится. И тронул поводьями.

Хотя Копылов и обещал жене прислать в звено Анисью, всё же при встрече с дедом Мироном он предусмотрительно спросил:

— Как там твоя базарница?

— Чинит дорогу. Нынче весна-то какая — рывком взяла…

— А работает неплохо?

— Не тебе спрашивать, — вдруг расшумелся дед Мирон. — Она как на карьере работала, — плохо? Нет! Почему не премировал? «Подумаю, подумаю», — до сих пор думаешь…

— Значит, рано премировать, — ответил Копылов. — Может быть, она тоже рывком взяла.

— Да не сдала…

— Тогда придется премировать, — уступил Семен Иванович, — а тебе, дед Мирон, — расстаться с ней…

— Не отдам, — решительно отказал старик.

— Правлением решим…

— А я правлению разъясню, что ты мне на полдороге всё дело срываешь. — Пока с дочкой по-настоящему не помирю — не отдам.

— Вон как! — улыбнулся Семен Иванович. — Тогда думаю, что до правления мы с тобой не дойдем.

— Уступишь?

— Не я, а ты! Хочешь, чтобы на полдороге твое деле не сорвалось, отдай-ка лучше Анисью в звено Анны, — там они быстрей договорятся…

После разговора с Копыловым дед Мирон разыскал Олейникову ни дороге у электростанции и сказал:

— Тебе, Анисья, перемена наряда. В звено Анны Копыловой пойдешь.

Анисья присела на сваленный у обочины дороги гравий и, поправив платок, спокойно ответила:

— Нечего мне в ее звене делать.

— Правлению видней, — возразил дед Мирон, — а распоряжению не подчиняться не имеешь права. — Он присел рядом и сказал, нахмурив стариковские брови: — Я всё понимаю, Анисья, только ты себя переломи… Так надо!

Старик думал, что Олейникова его поймет с полуслова, поймет, что, чем ближе она будет к Анне, тем скорей она вернет себе любовь дочери, но Анисья даже не слушала, о чем он говорил ей. Ее обожгла обида, и кроме этой обиды она ничего не чувствовала. Что же это такое — издеваются над ней? Куда посылают, к кому? К разлучнице! И закричала на деда Мирона:

— Ты, старый, всё выдумал! Ты! Хоть из колхоза исключайте, всё равно не пойду! — И неожиданно заплакала: — За что же это меня так? Мало вам моего горя?

Старик разжалобился, он готов был сказать, что еще поговорит с Копыловым, может быть, другого человека пошлют в звено, но сделать это не успел. Анисья поднялась, утерла слезы и спросила зло, как бы грозясь, что она еще покажет, как над ней издеваться:

— Сейчас, что ли, идти?

— А чего тянуть, Анисьюшка? — обрадовался дед Мирон неожиданному ее согласию. — Худа не будет… Да и я в обиду тебя не дам. Чуть что — ты ко мне. Я ведь ревизионная комиссия.

Анисья, расспросив у деда Мирона, где работает звено, направилась на другой конец села. Увидев Анну Копылову, она подошла к ней и, не здороваясь, резко спросила:

— Чего делать-то надо?

Копылова оглядела поле:

— Думала, на разброску навоза поставить, да, пожалуй, сама справлюсь. — Ступай на парники, — поможешь Лукерье на теплых грядах.

— Далась я вам, что ли — взад и вперед гонять меня? С села и поле, с поля на парники. А с парников, гляди, еще куда погонят.

Но Анна лишь коротко приказала: «Ступай», — и Анисье ничего не оставалось, как двинуться в обратный путь…

Она шла на парники злая, раздосадованная. Надо было сказать Анне: «Не дам над собой измываться; не торговка теперь, не лодырь. И вообще ничем не испугаешь. Что мне выговор перед тюрьмой?» Но смолчала. Ну, ничего, еще скажет: все обиды припомнит ей.

На парниках весна была в разгаре. Зеленела рассада, дышала теплом земля, солнце, отражаясь в сотнях стеклянных рам, казалось, светило совсем по-летнему. То там, то здесь, склонившись над котлованами, овощеводки пикировали рассаду. Они так осторожно распутывали тоненькие корешки, так бережно опускали в землю почти невесомые, нежные стебельки, что со стороны могло показаться, что труд этот очень легок. Но Анисья знала, что пикировка растений требует большого напряжения, — она невольно остановилась, когда увидела, как быстро, четко и слаженно пикировщицы работают. Одни копали и подносили рассаду, другие подготавливали для пикировки лунки, третьи вели высадку. И, оглядывая своих знакомых односельчанок, видя, как они работают, Анисья скорее почувствовала, чем поняла, что в Шереметевку пришли какие-то новые времена. Она постоянно сталкивалась с их приметами. Никогда не было, чтобы люди сами требовали у бригадира наряды на работу, а сейчас требуют. И еще далеко до нового урожая, еще не известно, каков он будет, а все верят в него. Откуда эта вера в колхоз, в урожай? Прорыт канал? Будет орошение? И чувствовала, что дело не только в этом. Что-то изменилось в самих людях. Да и сама она какая-то другая. А какая, — сказать не может. Не понимает себя.

Анисья прошла на теплые гряды и увидела лежащую на соломенных матах Лукерью Камышеву. Лукерья спросила:

— Тебя Анна помогать прислала?

Анисья опустилась на соломенные маты и с усмешкой взглянула на Лукерью. Обида за то, что ее послали в звено Копыловой, загорелась в ней с прежней силой, и она была рада случаю выместить на ком-нибудь свою обиду.