Читаем без скачивания Заводная девушка - Анна Маццола
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Два часа подряд они бродили по улицам, но нигде им не могли сообщить ничего достоверного о случившемся с Виктором. Только слухи, боязливые упоминания о других исчезнувших детях и домыслы насчет того, куда эти дети могли попасть. Самым разговорчивым оказался мясник – владелец лавки в Маре. Несмотря на открытую дверь, внутри лавки стояло зловоние. Мясник, потрясая тесаком, говорил громко и уверенно:
– Значит, начали пропадать не только маленькие бездомные оборванцы? Исчезают посыльные и подмастерья? Дети работного люда. А работный люд, скажу вам, этого не потерпит.
Мадлен подумала, что он прав. Берье язвительно посмеялся над ее словами о беглецах, но от нарастающей лавины вопросов разгневанных ремесленников он так просто не отмахнется.
– Хотите знать мое мнение? – продолжил мясник. – Хотите знать, кто этот человек в черном, о ком болтают повсюду? Полицейский шпион – вот он кто.
Мадлен смотрела на руки мясника, тесак, черную кровь под ногтями. Вокруг лавки начала собираться толпа ремесленников, торговцев, прохожих. Тут же вертелся пес, надеясь, что ему что-нибудь перепадет.
– Потому-то полиция ничего и не делает, – подхватила женщина, зашедшая в лавку. – Полиция сама им помогает!
В толпе кивали и поддакивали. Мясник, разогретый вниманием, продолжил:
– А кто настропаляет полицию хватать маленьких детей? Почему никто из нижних чинов не расскажет, какие приказы им отдает начальство?
– Потому что аристократы хорошо платят им за детей!
– Это принц, больной проказой, – возразила другая женщина. – Сама слышала. Он купается в детской крови, чтобы вылечиться.
– Я бы не удивился, – кивнул мясник, наклоняясь вперед. – Богатеи годами выжимали соки из бедняков. Теперь они забирают наших детей – нашу плоть и кровь.
Мадлен вдруг стало не по себе.
– Пойдем отсюда, – тихо сказала она, пихнув Жозефа локтем. – Эти люди ничего не знают про Виктора, а такими речами лишь привлекают внимание полиции.
– Возвращайся одна, – ответил Жозеф. – Расскажи Эдме про случившееся. А я попробую поискать в других местах. Нельзя опускать руки.
Мадлен не сразу заметила, что ее дожидаются, а когда увидела, было поздно. Сердце болезненно сжалось. Камиль. Прислонившись к стене, полицейский посасывал длинную глиняную трубку.
– Живет себе здесь, а мне не пишет, – насмешливо бросил он.
Мадлен почувствовала, как все внутри ее наполняется желчью.
– Я ждала вестей от вас, – прошептала она.
Камиль изобразил удивление. Оттолкнувшись от стены, он подошел к ней:
– Ах, она ждала! По-моему, я высказался предельно ясно. Я велел писать мне донесения не меньше раза в неделю. Но прошло уже больше двух недель, и… – Он продемонстрировал пустую ладонь. – Ничего.
Мадлен пыталась успокоить дыхание.
– Рейнхарта сделали королевским часовщиком. Задание, которое вы мне давали, выполнено. Обещанных денег я так и не получила.
Камиль улыбнулся, вынул трубку изо рта и вдруг схватил Мадлен за руку, прижав чашечку с тлеющим табаком к ее запястью.
Вскрикнув, Мадлен схватилась за обожженную руку и попятилась. Ноздри уловили запах подпаленной кожи.
– Будешь работать до тех пор, пока не скажу, что хватит, – тихим хриплым голосом произнес он. – Пока не перестану поворачивать ключ.
Мадлен скрипнула зубами.
– Я сделала то, о чем вы просили. Собрала нужные вам сведения. И вдруг доктора Рейнхарта сделали королевским часовщиком. Я хочу получить заработанные деньги. Мне нужно возвращаться к племяннику. Я ему обещала, что через месяц вернусь.
– Деньги получишь, когда докажешь, что тебе стоит платить.
– Но вы говорили…
– Я тебе сейчас говорю: ты продолжишь слать мне донесения и будешь делать ровно то, что я тебе велю. А если откажешься… – Он пожал плечами. – Ты знаешь, чтó бывает со шпионами полиции, которые не выполняют приказов? Они отправляются в Бисетр. И как правило, оттуда не возвращаются.
Мадлен снова попятилась. Бисетр была самой страшной и отвратительной из всех парижских тюрем. Туда заключали убийц, безнадежно больных и буйнопомешанных.
– Вы не посмеете…
– Посмею, если понадобится, – пожал плечами он. – И что тогда случится с маленьким сорванцом Сюзетты? К кому он побежит, если тебя запрут на неопределенный срок? – Камиль продолжал смотреть на нее холодными глазами змеи. – Или же ты будешь делать то, что я велю.
Гнев охватывал Мадлен, словно пламя. У нее не оставалось сомнений: Камиль обманул ее, как до этого Агату. Помахал перед ней пятьюстами ливрами, как кульком с конфетами. Ей так хотелось покинуть дом маман и спасти Эмиля, что она поверила. Теперь он готов сделать мальчишку предметом торговли, способом заставить ее подчиняться. Ее глаза наполнились слезами ярости, и Мадлен мысленно отругала себя. Почему ярость заставляет ее плакать, а не кричать во все горло? Камиль подумает, что победил.
Судя по нему, он так и подумал. Достав фляжку, Камиль побрызгал водой на носовой платок и обвязал запястье Мадлен. Снова заговорил, уже мягче:
– Я ведь не так много и прошу. Пока столько парижан голодают, ты живешь здесь сытенько, как кошка на кухне. У тебя есть работа и добрая хозяйка. В ответ мне всего лишь нужно, чтобы ты сообщала мне обо всем важном и о том, чем сейчас занимается Рейнхарт. Это весьма серьезно.
– Откуда вы знаете? – сдавленно спросила Мадлен.
– Я знаю, откуда к нему поступали заказы.
Камиль по-прежнему держал ее за руку.
– Тогда почему бы не обратиться к тому человеку?
– Потому что я получаю приказы не от этого человека.
Значит, Помпадур по-прежнему давала Камилю распоряжения, и даже она не знала, какой заказ сделал Рейнхарту Людовик. Странно, очень странно.
Убедившись, что Мадлен поняла его слова, Камиль наклонился к ней. От него пахло табаком и винным перегаром.
– У нашего короля странные пристрастия. Диковинные вкусы. Трудно полагаться на его суждения, ибо порой он сам не знает, чтó является для него наилучшим… Раз уж мы заговорили об этом, скажи: как твоя хозяйка?
– В полном здравии и ясном уме, – ответила Мадлен, пытаясь отодвинуться от Камиля.
– Неужели? Ты в этом уверена?
– А почему вы спрашиваете?
– Почему – тебя это не касается. Твое дело – рассказать мне.
– О чем?
– Куда она ходит, что делает, с кем видится, о чем говорит.
– Ходит она только на уроки, а видится
