Читаем без скачивания Тропою испытаний - Григорий Федосеев

-- Побеги, мясо нужно, продуктов не ахти сколько осталось, а работы еще много, -- посоветовал Лебедев.

Вспыхнул костер, и в лагере начался новый трудовой день.

-- Касьянову и Дубровскому готовить лес, утром начнем поднимать его наверх; Губченко сегодня дежурит, а остальные пойдут на седловину с дровами. До вечера времени немного остается, надо поторапливаться, -- распоряжался Лебедев. -- Эй, Евтушенко, нашел когда письма перечитывать! Выходи!..

После обеда цепочка людей с вязанками сушника медленно взбиралась по склону бокового гольца. Солнце, горячее, будто не здешнее, щедро грело землю. Снег казался расплавленным серебром. Горы сияли праздничной белизной. В воздухе стояла тишина, нарушаемая тяжелыми шагами поднимавшихся в гору людей.

На седловине нас встретили снежные бугры, как дюны, продолговатой формы, расположенные по направлению ветра. А там, где стояла наша палатка, возвышался заледеневший курган с нависшим козырьком. Кругом настрочили узоры куропатки. К нашему жилью забегал осторожный соболь. Он потоптался у огнища, что-то разрыл в снегу и потянул след в соседнее ущелье.

Мы не стали производить раскопки кургана, было поздно, к тому же снег настолько затвердел, что его можно было только рубить топорами. Отложили на завтра.

В лагере нас встретил Василий Николаевич.

-- Медведь недалеко прошел. Здоровенный, во каких печатей надавил, -сказал он, показывая мне две сложенные ладони. -- Тоже туда убежал, -- и он махнул рукой на северо-запад. -- Видно, к одному месту сбиваются. А главное -- время самое подходящее, зверь жирный и шкура на нем добрая.

-- Собаки где? -- перебил я Мищенко.

-- За ним ушли... Может, держат где... -- продолжал он просящим тоном.

-- Не время, Василий, сейчас заниматься охотой.

-- Понимаю... -- тянет он, поглядывая вдаль. -- Но ведь продукты на исходе, а нас с каюрами одиннадцать человек, да вон каких ломовиков! На галушках много ли вынесешь груза.

-- Верно, верно, Василий Николаевич, -- поддерживает Пресников. -- На этой работе нужно мясо, а галушки что -- забава!..

И я вижу, как загорается взгляд Василия.

-- Обязательно ходить надо: может, собаки держат зверя -- говорит, часто моргая глазами, каюр Демидка с плоским, лунообразным лицом.

Соблазн велик, что и говорить! Свежее мясо для нас при такой физической работе было крайне необходимо. Кроме того, меня все эти дни точило любопытство: действительно ли медведи, следы которых мы видели последнее время, идут к одному месту и что их туда привлекает. В разговор вступают другие. Наконец Лебедев не выдерживает.

-- Идите, управимся и без вас. Мясо действительно необходимо, иначе придется за продуктами посылать оленей к лабазу, а сейчас, по распутице, им туда не пройти. Возьмите с собою Пресникова. Если убьете, он принесет одну поняжку мяса на голец, а остальное вынесем, когда кончим работу.

В лагерь одна за другой прибежали запыхавшиеся собаки. Из открытых ртов у них свисают длинные языки. Собаки падают на снег и принимаются зализывать лапы.

-- Намаялись, бедняжки, -- говорит нараспев Василий Николаевич, поглаживая свою любимицу Бойку. -- Однако медведю сегодня тоже сон будет в охотку. "Галифе" они ему расчесали, запомнит надолго!

С вечера мы приготовили винтовки, рюкзаки. Поскольку спать предстояло у костра, пришлось захватить с собой плащи. Я попросил дежурного ночью покормить собак и разбудить нас пораньше.

Еще до рассвета мы покинули лагерь. Подбираемся к вершине лога. Алеет восток. В чистом небе гаснет россыпь звезд. Бойка и Кучум идут на поводках.

Василий Николаевич вывел нас к вчерашнему медвежьему следу. Зверь оставил на снегу на редкость крупные отпечатки лап, с глубоко вдавленными когтями. Мы пошли по следу и скоро выбрались на боковой отрог.

Тут зверь шел еще спокойно -- собаки догнали его несколько дальше, на спуске в соседнее ущелье. Там и произошла первая схватка. По сохранившимся на снегу следам видно, что медведь вначале бросился на собак, рассчитывая одним своим видом напугать их, но не тут-то было! Бойка и Кучум не из трусливого десятка, не впервые встречаются с косолапым и хорошо знают, за какое место его нужно хватать, чтоб разозлить до бешенства, а тогда уж никакой зверь от них не уйдет -- удержат. Собаки нападали поочередно то справа, то слева, подбираясь к медвежьему заду, и, судя по оставшейся на взбитом снегу шерсти, это им удавалось неплохо. Но схватка была короткой. Медведь счел за лучшее удрать. Дальше, сколько было видно глазу, следы зверя и собак шли ровной стежкой через ущелье на соседний гребень.

Почему же медведь вдруг пустился в такое паническое бегство? Собак он, конечно, не испугался: за две-три минуты той схватки они не успели причинить ему сколько-нибудь чувствительную боль. Страх или осторожность медведя можно было объяснить лишь тем, что Бойка и Кучум принесли с собой из лагеря запах человека, дыма, вареной пищи. Только это и могло заставить медведя поспешно убраться от близкой опасности. Я говорю "поспешно", потому что он удирал, не щадя себя, ломая сугробы, чащу, карабкаясь по крутой россыпи.

Зверовых собак, особенно тех, которые работают по медведю и копытному зверю, нельзя держать в палатке с собою, а перед охотой вообще следует избегать контакта с ними. Поласкаешь собаку, погладишь рукой -- и на шерсти оставишь запах пота. Потребуется два-три часа, чтобы этот запах потерял силу. Мы же из жалости позволяли своим собакам укрываться от непогоды в палатке, за что не раз были наказаны.

Охотники да и промышленники-зверобои недоумевают, почему иногда зверь бежит как очумелый от собак. Все это будет понятно, если мы представим силу обоняния у животных. Ни зрению, ни слуху звери так не доверяют, как именно чутью. Глаза могут обмануть его, как и слух, но обоняние -- никогда! В запахах зверь разбирается превосходно. При встречном ветерке он чует человека более чем за километр, тогда как глазами плохо различает его на расстоянии трехсот метров.

Мы идем медвежьим следом, рассчитывая, что он приведет нас к загадочному месту, где, как нам кажется, собираются медведи. Собакам не удалось задержать зверя, они вернулись с соседнего гребня, а медведь даже в паническом бегстве не изменил своему направлению, так и ушел на северо-запад.

На дне очередного ущелья мы неожиданно спугнули небольшое стадо, состоявшее из одних самок снежных баранов. Они бросились на верх отрога и задержались на границе леса серым сомкнутым пятном. Там, вблизи скал, бараны, очевидно, считали себя вне опасности и, наблюдая за нами, настороженно вытягивали шеи.

Животные были хорошо видны в бинокль. Их тринадцать: четыре прошлогодних телка, а остальные -- самки различных возрастов. Часть из них стельные. В стаде не было ни одного взрослого самца, даже двухлетнего. Видимо, в это время года они держатся отдельно от самок.

Нас разделяло расстояние более четырехсот метров. Мы только тронулись, как стадо баранов разомкнулось, вытянулось в одну шеренгу и стало поспешно удирать к скалам.

-- Зрячий зверь! Ишь как далеко хватает, -- бросает Василий Николаевич.

Мы вышли к их следам. Бараны избороздили берега ключа, островки, оставив после себя множество лунок, выбитых копытами в гальке. Нам уже приходилось видеть такие лунки на солнцепеках Станового, поэтому было интересно проверить свои первоначальные наблюдения.

Оказывается, стадо спускалось с горных вершин на дно ущелья кормиться. Тут были бесспорные доказательства тому, что снежные бараны ранней весной охотно поедают корни различных многолетних растений и что, разыскивая их, они спускаются до лесной зоны и даже проникают далеко в глубь тайги.

К концу дня след медведя привел нас к вершине безымянного притока реки Уюма. Редкая лиственничная тайга прикрывала падь. Кое-где по заснеженным склонам пятнами чернели отогретые стланики и шершавые россыпи. Нас встретил однообразный крик кедровок, а несколько ниже на глаза попались свежие отпечатки лап двух медведей. Мы замедлили шаги, насторожились и стали более придирчиво осматривать местность. Кругом наследили глухари, наторили тропок грызуны. Наш путь пересекли следы соболя. Какое-то оживление заполнило впадину. Да и по поведению собак легко можно было догадаться, что окружающая нас падь заселена живыми существами, раздражающими их обоняние.

-- Надо бы разобраться, с чего это птица кричит и почему зверь тут топчется, -- сказал Василий Николаевич, останавливаясь и устало опускаясь на валежину.

Мы тоже присели. Солнце дремало у горизонта. Вечерело. Не смолкая, перекликались кедровки.

Я в бинокль стал бегло осматривать впадину. Слева ее урезали ребристые гребни, развалины скал. А справа тянулись россыпи, покрывающие крутые склоны левобережного отрога. Дно впадины имело корытообразную форму и было затянуто чащей из стланика, березки и ольхи. Взбунтовавшийся Ручей скользил мутным потоком поверх заледеневшего русла.